–– Гм… По крайней мере, я могу сказать, что сделал в своей жизни хоть одно доброе дело.

–– Здесь нет подписи, – сказала я, разглядывая письмо.

–– А она и не нужна. Он и без того поймёт. Впрочем…

      Он забрал у меня письмо, вложил его в конверт и запечатал.

–– Впрочем, мы украсим его министерской печатью, и это придаст нашему шантажу более респектабельный вид.

–– А вы не боитесь, что это письмо может повредить вам самому? Вы тут пишете об «общих проанглийских симпатиях»…

      Насмешливо качая головой, министр произнёс:

–– Выбросьте это из головы. Я знаю людей. Господин Клавьер – человек дела. И когда он прочтёт эти строки, то первым делом бросится предавать их огню. Так что я никаким образом не пострадаю. Впрочем, мне приятно, что вы вспомнили обо мне.

      Он позвонил. Явившийся на зов камердинер получил приказ подавать к крыльцу карету.

–– Я сейчас еду на службу, сударыня. Вы побудете здесь после моего отъезда, я пришлю вам свою карету. В ней вы беспрепятственно проедете через заставу в Париж. Кстати, это письмо… Каким образом мы доведём его до сведения Клавьера? Мне послать человека?

– Нет! – воскликнула я вскакивая. – Нет, ни в коем случае!

–– Что же вы предлагаете?

–– Я сама его отвезу. Я хочу видеть лицо этого мерзавца, когда он всё это прочтёт… Прошу вас, господин де Талейран, не лишайте меня этой радости.

–– Действительно, радость невиннейшая, – заметил он с ироничной усмешкой. – Хорошо. Думаю, он не настолько убит горем, чтобы воспринять ваше появление слишком близко к сердцу.

–– Полагаете, он не слишком любил Флору?

–– Не слишком. Все это комедия для публики. Мадам Флора изрядно ему надоела, будучи женой и отпугивая от него всех женщин, до которых он так охоч… От скандалов в этой семье сотрясалась не только площадь Карусель, но даже стены Лувра. Вот потеря ребенка – это, может быть, серьезнее, все-таки у него нет наследника… Я советую вам быть осторожной.

–– Я всегда осторожна, когда имею дело с ним… Спасибо вам ещё раз, господин министр.

      Он поднялся, взял трость и медленно двинулся к выходу. У самой двери обернулся, лицо его было обеспокоенно.

–– Да, вот ещё что… – протянул он, делая небрежный жест. – При встрече с мадам Грант не упоминайте об этом доме… и о герцогине Фитц-Джеймс тоже. Договорились?

      Улыбаясь, я быстро подошла к нему и очень искренне протянула ему руку – не для поцелуя, а именно для пожатия, как другу.

–– Господин де Талейран, спасибо… Я теперь вечная ваша должница. И мне так жаль, что во время нашей первой встречи… ну, словом, я была непростительно невежлива.

– Вы имеете в виду то, что назвали меня предателем? Да, вы были смелы.

–– О! Да я проклинаю себя за эту смелость!

–– Вы были более чем смелы. Вы были правы!

      Вконец растерявшись, я не находила ответа. Потом прошептала:

–– Но ведь это ничего не меняет.

–– Я рад.

      Он ещё раз осторожно пожал мне руку и, прихрамывая, вышел на лестницу.


8


      Едва переехав заставу, я вышла из кареты Талейрана и приказала кучеру возвращаться в министерство. Карета министра всем бросалась в глаза, и её мелькание по городу непременно было бы замечено, а я не хотела компрометировать своего спасителя.

      Впрочем, карета была мне уже не нужна. Любой извозчик, созерцая меня в моей теперешней одежде, не спрашивал наперёд, сколько у меня денег, а покорно вёз туда, куда я приказывала. Я назвала кучеру адрес: площадь Карусель, одиннадцать. Когда мы приехали туда, было уже далеко за полдень. Я приказала извозчику ждать, а сама отправилась в дом Клавьера.

      Торжество переполняло меня. Торжество, смешанное с ненавистью и гневом, всё ещё не утоленным. Впрочем, я вряд ли смогу когда-нибудь забыть или простить Клавьеру эти последние два дня. Я не знала, что такое можно сделать, чтобы расквитаться с ним за этот сплошной кошмар.

      Я уже не пыталась понять, что руководило им, что заставляло преследовать меня. Вероятно, это была любовь и ненависть одновременно, но сейчас я не хотела над этим задумываться. Не хотела вникать в смысл поступков Клавьера, а тем более жалеть его. Мне хотелось только одного: унизить его, оскорбить… может быть, плюнуть ему в лицо, как тогда, в Консьержери. Пожалуй, если бы я сделала это, ярость, терзающая меня, была бы хоть наполовину утолена.

      Я вспомнила о своих близняшках и вспыхнула. Теперь я даже умом не хотела воспринимать того, что Клавьер – их отец. Физической связи между ними я давно не признавала. Да и не надо признавать. Близняшки – только мои, я одна их выносила и родила, а причастность к этому Клавьера надо забыть и вычеркнуть из памяти навсегда.

      Дом банкира, к моему удивлению, не был отмечен даже ритуальными знаками траура, а в левом крыле здания, как и прежде, продолжались какие-то строительные работы. Правда, у лакея, встретившего меня в вестибюле, рукав был украшен чёрным бантом.

Он поклонился мне и почтительно застыл на месте, придерживая дверь и ожидая, что же я скажу.

–– Дома ли господин Клавьер? – спросила я сухо.

–– Нет, сударыня. Желаете подождать?

–– Нет. Желаю узнать, где он. В банке?

      Лакей сделал отрицательный жест.

–– Господин банкир всегда по пятницам уезжает в клуб. Знаете клуб «Старина Роули»? Правда, осмелюсь заметить, что дамам лучше туда не ездить.

      Не слушая его, я вышла и направилась к карете. То, что я услышала, мне совсем не понравилось. Я знала заведение, о котором говорил лакей: это было нечто вроде кабака, публичного дома, бильярдного зала и мужского клуба, собранных воедино. Там нувориши заказывали себе отдельные кабинеты и наслаждались жизнью, там устраивались офицерские попойки с модными нынче пуншами и голыми девицами. Даже название говорило само за себя: Старина Роули – это была кличка жеребца Карла II. Словом, это было крайне неприличное заведение, куда порядочным женщинам лучше не ходить.

      Когда я назвала извозчику адрес, он изумлённо обернулся.

–– Вы уверены, что вам надо именно туда, сударыня?

–– Да! Уверена! И советовала бы вам не болтать, а ехать туда, куда приказано.

      Приехав на место, я отпустила извозчика и быстро подошла к ограде. Взялась за ввинченное в дубовую дверь кольцо и сильно постучала. В двери открылось окошко, и привратник долго разглядывал меня.

–– Что вам надо?– спросил он наконец.

–– Я пришла к господину Клавьеру, – сказала я.

–– О! Так вам же на час позже назначено.

      Этот ответ я поняла так: видимо, какая-то женщина должна приехать к банкиру, привратник об этом предупреждён, но в лицо её не знает.

–– Ничего, – сказала я резко. – Пропустите-ка меня.

      Он отворил, я быстро вошла, и дверь тут же была захлопнута. Какую-то долю секунды я постояла в нерешительности, оказавшись на просторном дворе. Я не знала, куда следует идти. Не желая дать пищу для подозрений привратнику, который, без сомнения, полагал, что я здесь не впервые, я наугад повернула влево и зашагала к нарядному зданию под черепичной крышей, увитой лозами винограда и плющом.

      Мне повезло. Пройдя через несколько пустых комнат, я оказалась в зале, который готовили, вероятно, к какой-то пирушке. Стол уже был сервирован фарфором и хрусталём, а из узкого коридора, который вёл, очевидно, на кухню, доносились прямо-таки умопомрачительные запахи. Выскочивший оттуда человек в малиновом жилете, мельком взглянув на меня, бросил на ходу:

– Вы уже пришли? Так ступайте в кабинет.

      Он сделал довольно неопределенный жест, указывая направление, и я решила этим руководствоваться. Галерея, задрапированная голубыми шпалерами, привела меня к чуть приоткрытой дубовой двери. Я заглянула внутрь, и сразу поняла, что пришла туда, куда надо.

      Это был большой, роскошный кабинет с окнами, выходящими на тихую заводь Сены, заросшую вербами. Китайская лакированная ширма отделяла альков от остальной части комнаты. Клавьер в рубашке, расстегнутом жилете и кюлотах сидел спиной ко мне – сидел в очень небрежной позе, положив ноги на стол, и курил, стряхивая пепел на ковёр. На столе стояло несколько бутылок вина, графин с водой и фрукты.

– Эй, – сказала я холодно, входя и плотно прикрывая за собой дверь.

      Какой-то миг он оставался неподвижен. Потом повернул голову и, увидев меня, сразу поднялся.

– Ну что же? – сказала я. – Разве вы не рады меня видеть?

      Он не ответил. Потом рассмеялся, разводя руками.

–– Поразительно!

–– Что поразительно?

–– Да то, что вы нашли меня здесь. Какая наглость! Уж не думаете ли вы, что и меня сможете оглушить бутылкой, как беднягу Лерабля?

–– Ну что вы, – сказала я, проходя на середину кабинета и присаживаясь к столу. – Для вас я нашла кое-что более убедительное.

      Он тоже сел, и в его насмешливо-злом взгляде, направленном на меня, нет-нет да и проглядывала тревога. Я не чувствовала ни малейшего беспокойства. Меня привлекло яблоко в вазе: большое, румяное; я взяла его и с наслаждением откусила кусочек.

– Имейте в виду, – предупредил он меня, – вам ничего не удастся добиться. Что бы вы ни говорили, наш разговор закончится тем, что вас задержат. То, что вы сотворили с Лераблем, только подтвердило вашу способность на что угодно.

– Способность, вами же выдуманную, – уточнила я.

– Отчасти. Я давно отучил себя от благородства по отношению к своим врагам.

      Со вздохом я откинулась на спинку стула и долгим взглядом посмотрела на Клавьера. Зеркало отражало меня: изящные лини полной груди и талии, белизну плеч, угадывающуюся под плотными кружевами корсажа, золотистого оттенка кожу, алые нежные губы. Я была довольна собой. В голове у меня уже вырисовывался дерзкий план того, чего я потребую от Клавьера, и мысли эти были так приятны, что я улыбнулась ему: загадочно, завлекающее, маняще.