Он взмахнул рукой.

–– Ну, хорошо! Я побеждён. На этот раз. Вы довольны, милочка?

–– Я вам не милочка! – огрызнулась я. – И я вовсе не довольна одним лишь вашим поражением…

–– Чего же вы хотите?

–– Того, чтобы вы немного послужили мне, господин Клавьер.

–– Немного?

–– Пока я не сочту, что обруч поднят на достаточную высоту, и не опущу его.

– Чёрт побери! – он усмехнулся. – Это вас Талейран подучил? Проклятый хромой дьявол!

– Меня не надо учить. Я сама знаю, чего потребовать от такого негодяя, как вы.

      Мы оба замолчали. Клавьер был в бешенстве, он едва сдерживался. Я стояла напротив него, ежеминутно ожидая, что он ударит меня. Уже раза два он взмахнул кулаком и два раза опустил руку, взглянув на меня с кривой усмешкой. Я знала, что всё это мне даром не пройдёт, что рано или поздно он попытается отомстить мне и за графин с водой, и за дом, и за Флору, но сейчас победа была на моей стороне, и я должна была в полной мере ею воспользоваться. Так, чтобы извлечь из ситуации максимум пользы.

– Вы пожалеете, – проговорил он сквозь зубы.

–– Не сомневаюсь. Но прежде чем мы поменяемся ролями, вы выполните мои условия, даже если вас разорвёт от злости.

      Он молчал. Я не отказала себе в удовольствии ещё раз уколоть его:

– Как видите, сударь, деньги не всегда всевластны. Бывают положения, когда они приносят пользы не больше, чем песок.

–– Быть может, хватит зря сотрясать воздух? Чего вы хотите?

–– Вы немедленно прекратите все дела, начатые против меня. Вы напечатаете во всех газетах о том, что произошло недоразумение, так, чтобы весь Париж знал, что на мне нет вины. Это первое.

–– Первое! А что на второе?

–– А на второе вы замолвите перед вашим другом Баррасом слово за моего мужа. Вы избавите герцога от клейма «вне закона». Если за дело возьмётесь вы, оно тронется с места.

      Клавьер снова поднял руку. И снова опустил.

–– Вы смешны, – сказал он.

– Не настолько, как вы, мокрый с головы до пояса.

–– Вы всерьёз полагаете, что можете меня заставить?

–– Не знаю, как я, но Талейран может. Как вы думаете, если господин министр намекнёт Бонапарту, этой новой синей звезде и надежде Франции, о работе, которую ведёт Клавьер в пользу нашего врага, – как вы думаете, это понравится Бонапарту? А Директории? А самому Баррасу? Вы даже дружбой с Баррасом рискуете.

–– Послушайте, – сказал он свирепо, – ну-ка, убирайтесь отсюда.

–– Наши желания совпадают, гражданин Клавьер. Я тоже не хочу видеть вас ни минутой дольше.

–– А что же вы не уходите?

–– Я хочу еще раз напомнить вас о том, что вы должны сделать для моего мужа.

– Вы, похоже, имеете наглость мне приказывать?

–– Я не приказываю. Я советую.

–– Советуйте тогда, когда вашего совета просят.

–– Я так обычно и поступаю. Но вы, гражданин Клавьер, иногда поступаете так опрометчиво, что я просто вынуждена просить вас не поступать так на этот раз.

–– Вы воображаете, что полностью держите меня в руках?

– Да, – сказала я уверенно. – Впервые, гражданин Клавьер, я полностью держу вас в руках. И я не намерена быть слишком милостивой. Я буду ждать два месяца. Если по истечении этого срока я не буду удовлетворена, Талейран сам потребует у вас удовлетворения. Вы уже имели возможность убедиться, до какой степени мы дружны.

      Я вышла, хлопнув дверью. Внутри у меня всё вибрировало. Я не знала, удастся ли полностью мой шантаж, поверит ли Клавьер в выдумку о моих преувеличенно близких отношениях с Талейраном, но все равно ощущение успеха несло меня, как на крыльях. Ошеломленная, я даже немного заблудилась в переплетении галерей клуба, но потом сориентировалась и уверенно направилась к выходу.

      Уходить действительно была пора. Клуб был не так тих и безлюден, как час назад; теперь здесь появились посетители, и мне хотелось поскорее уйти, чтобы, не дай Бог, не быть узнанной. Я и так поступила достаточно рискованно, когда решила явиться сюда.

      У самого выхода я столкнулась с каким-то невысоким офицером. Столкновение было сильным, и сумочка оказалась выбитой из моих рук. Мужчина бросился её поднимать, потом протянул мне с несколько вольным жестом:

– Не теряйте, моя красавица…

      Мы буквально отшатнулись друг от друга. Я с ужасом узнала Ле Пикара. А он, без сомнения, узнал меня.

–– Вот так встреча! – протянул он с непонятным мне выражением.

      Я сжала зубы, проклиная на чём свет стоит свою неудачливость. Ле Пикар был в форме синего офицера, с розой в петлице. Его взгляд, устремлённый на меня, был просто пронизывающий, и я невольно смутилась.

– Как странно, – пробормотала я в замешательстве.

–– Что?

–– Ну, встретиться вот так, неожиданно…

–– … да ещё в таком месте, – подчеркнул он, подозрительно меня разглядывая. – Честно говоря, не думал, что вас можно здесь встретить.

–– Но вы тоже здесь, – попробовала защищаться я. – Почему вы считаете, что быть здесь странно только для меня?

–– Я мужчина. И я не женат, – ледяным тоном возразил он. – Мне трудно поверить, что в то время, когда ваш супруг рискует жизнью за короля, вы вот так запросто ходите по мужским клубам.

– Вы ошибаетесь, если в чём-то подозреваете меня.

–– В чём-то?

– Ну, в чём-то плохом.

–– Коль скоро вы сами об этом заговорили, стало быть, для этого есть основания.

      Я нетерпеливо передёрнула плечами. Тон Ле Пикара меня раздражал. Кто он такой, чтобы смотреть на меня, как судья?

– Послушайте, Антуан, уж не думаете ли вы всерьез…– Оборвав сама себя, я решила перевести разговор на другую тему. – Что вы делаете в Париже?

– Вряд ли я могу посвятить вас в тайны моей деятельности, – оскорбительно грубым тоном произнёс он. – Но, помимо всего прочего, я намеревался передать вам письмо мужа.

– Ну, так давайте же его, – сказала я поспешно, сразу почувствовав, как разливается внутри меня тёплая, благотворная волна радости.

–– К сожалению, я не знаю, нужно ли оно вам.

–– Что вы имеете в виду? – спросила я нетерпеливо.

      Его лицо стало каменным.

–– Увидев вас здесь, я считаю себя обязанным прежде всего выяснить, что вы здесь делали. Александр – мой друг.

      Кровь прихлынула к моему лицу. В этот миг я почти ненавидела Ле Пикара. Он, похоже , требует, чтобы я оправдывалась? Но что он знает обо мне? Что он знает об этих кошмарных днях, выпавших на мою долю? Какой болван!

–– Это уж слишком, – проговорила я негодующе. – Мне остаётся надеяться, что в следующий раз Александр, чтобы передать письмо, выберет не такого глупца, как вы.

      Я ушла, чувствуя, что меня душит злость. Подумать только, я так ждала известий… хотя бы записки! Я полгода ничего не знала об Александре толком! В кои-то веки так совпало, что и я, и Ле Пикар в Париже, и вот пожалуйста: этот идиот выделывает всякие выкрутасы! Допрашивать меня вздумал! Бывают же такие недоумки!

      От отчаяния я готова была заплакать. Отсутствие Александра и собственное одиночество я ощущала теперь особенно сильно, и радость победы над Клавьером почти растаяла.


Когда на следующий день газеты сообщили, что известие о предъявлении гражданке дю Шатлэ обвинения «было результатом чистейшего недоразумения» и что «полиция приносит в связи с этим самые искренние извинения», я поняла, что мне из гостиницы можно вернуться домой. Там уже нет полиции. Я заплатила за номер и съехала.

      Дома был настоящий переполох. Джакомо, Аврора, Стефания забросали меня вопросами, но я никого не торопилась посвящать в то, как провела последние дни. Уж слишком они были неприятны. Поэтому я деликатно попросила своих близких отложить расспросы и приказала подать себе обед: до того мне хотелось снова вернуться к домашней кухне.

      Ко мне явилась Эжени и робко напомнила о своем плаще и деньгах.

–– Милая моя, – сказала я, – честно говоря, я сейчас не могу вспомнить, где оставила ваш плащ. Но вы оказали мне такую услугу, что я считаю себя очень вам обязанной. Я вдвое увеличу вам жалование, Эжени, и мне кажется, что вы скоро купите себе новый плащ, куда лучше прежнего.


      А вообще, все эти бурные события очень странно на меня повлияли. Некоторые изменения произошли в моём сознании. Если раньше, думая об Александре, я ощущала только горечь и тоску, то теперь к таким мыслям неизменно примешивалось обида. Я так любила его, так надеялась на его поддержку, а его не было со мной в это неприятное время. И он ведь сам сделал так, чтоб его не было.

      Кроме того, я полностью осознала то, что раньше дремало в подсознании,– осознала своё одиночество. Чисто физическое, женское. Как ни странно, разговор с Клавьером был тому причиной. К Клавьеру я чувствовала только неприязнь, но его объятия дали мне понять, чего мне особенно не хватает. Я начинала уставать от своего затворничества. Я досадовала, когда понимала, что образ Александра как-то расплывается в моей памяти. Я начинала забывать, как звучит его голос. Забывала даже черты лица. Шли месяцы, и время разрушительно действовало на память. Стирались в моём сознании, утрачивали чёткость воспоминания о чудесных минутах, пережитых нами вместе. Я начинала побаиваться, что, если наша разлука продлится ещё на полгода, не любовь и нежность будут побуждать меня стремиться к воссоединению с Александром, а лишь благодарность и чувство долга. Как много свидетельств того, с какой лёгкостью время превращает пылких влюблённых просто в хороших друзей. Я боялась этого. Я не хотела терять то волшебное чувство, которое не каждому дано пережить и которым я так дорожила.

      Я не хотела больше быть одна… У меня не было желания что-либо понимать. Нам следует немедленно воссоединиться, хотя бы некоторое время пожить вместе, иначе нас ждёт беда. Мы рискуем стать чужими друг другу, потерять то общее, что нас связывало.