Я передернула плечами и зябко поежилась. В тот же миг теплая рука герцога сжала мой локоть – ласково, нежно, так, что волна тепла разлилась по моему телу. Я не шевелилась.

– Вы замерзли, – сказал он тихо, гладя мой локоть. – И у вас капли дождя сверкают в волосах. Как алмазы.

Я взглянула на него, и он даже в сумерках увидел, как холоден мой взгляд. Александр отпустил мой локоть и отступил на шаг. Потом, с силой сжав хлыст обеими руками, проговорил:

– Пойдемте, наконец, в дом. Нас ждут.

Я поднялась и мгновение постояла в нерешительности, размышляя, не опереться ли мне на руку герцога, – это было вполне возможно, ибо его полусогнутая в локте рука была рядом. Я не воспользовалась ею. В полном молчании мы медленно пошли в дом, и лишь раз, когда я споткнулась в темноте, Александр поддержал меня за талию – сухо, не особенно ловко и совсем не любезно.

– Приведите себя в порядок, – сказала я уже в вестибюле. – Вы весь в грязи.

Не прибавив больше ни слова, я отправилась в голубую гостиную, распорядившись на ходу, чтобы поскорее подавали чай.

Чаепитие, к счастью, удалось, и все были довольны. Если бы не Поль Алэн, отравлявший своим присутствием вечер, я бы и вовсе была рада. Александра в гостиной не было, он явился только к полуночи, когда все расходились по своим комнатам, подошел ко мне и незаметно протянул связку ключей.

– Вот как? – спросила я, невольно улыбаясь.

– Вы победили. Анна Элоиза сдалась.

– Сдались и вы, господин герцог.

На короткое время нам удалось найти довольно дружеский тон. Провожая меня в спальню, он подробнее рассказал мне о том, что видел во время поездки, и даже выслушал несколько моих советов. Мне казалось, что, раз уж в сельском хозяйстве мы терпим убытки и оба в этом плохо разбираемся, может быть, лучше продать некоторую часть земель и вложить деньги в лионские шелковые мануфактуры – они почти всегда были выгодны.

– Мой отец так делал еще до революции, – сказала я в заключение.

– Может, вы и правы. Хотя, с другой стороны, раз Суворов отобрал у Республики Италию, лионские промышленники лишились гигантской фабрики шелка-сырца.

Помолчав, он добавил:

– Во всяком случае, над этим стоит подумать.

Мы остановились у дверей моей спальни. Я взялась за ручку двери и, подняв голову, посмотрела на герцога. Он молчал, пристально меня разглядывая. Потом вдруг его рука легла на мои пальцы и сжала их.

Я никак не отреагировала: не вздрогнула и не стала освобождать пальцы. Смысл этого жеста был мне ясен. Александр с легкой усмешкой произнес, лаская мое запястье:

– Может быть, мы забудем нашу недавнюю размолвку и соединим на эту ночь наши холодные постели?

Ирония почудилась мне в его голосе. Он словно пытался скрыть под ней свои истинные чувства – искреннее желание и симпатию. Но я понимала, что эти чувства проснулись тогда, когда ко мне проявил интерес Бурмон. Кроме того, прикосновение Александра не пробудило сейчас во мне ни малейшего отклика. Да и повторять ошибки я не хотела.

– Мне трудно забыть то, что было, – отчеканила я твердо.

Он негромко спросил:

– Так да или нет, Сюзанна?

– Нет. Доброй ночи, Александр.

Я вошла, оставив его за дверью. И хотя по натуре я вовсе не была злопамятна, сейчас мстительное торжество завладело мною. Он хотел меня, а я отказала. Ни капли сожаления не проснулось во мне, когда я думала о своем отказе. Я предчувствовала, что впервые за несколько недель буду спать безмятежно и крепко, как ребенок.

Кто знает, может быть, я и вправду переставала его любить?


3


В четверг после мессы Аврора просто ошарашила меня заявлением:

– Мне кажется, если и дальше так пойдет, месяца через два Жильбер сделает мне предложение.

Ошеломленная, я уставилась на нее.

– О ком ты говоришь? Кто такой этот Жильбер?

– Так зовут господина де Буагарди, мама, – терпеливо пояснила она.

– И вы называете друг друга по имени?

– А что тут удивительного?

– Ничего, но… я даже не подозревала, что у вас настолько близкие отношения.

Настороженная, я ждала от Авроры объяснений. Она задумчиво молчала, качая туфелькой, потом, вдруг встрепенувшись, простодушно произнесла:

– Кажется, он влюбляется в меня. Или, по крайней мере, я ему очень нравлюсь.

– И он дал тебе понять, что хочет жениться?

– Нет. Пока нет. Но я дала ему понять, что иначе он ничего не добьется.

– А ты его любишь?

Надув губы, она протянула:

– Не знаю. Мне еще надо подумать. Но ведь он хороший, правда?

«Гм, – подумала я, – совсем недавно она досадовала, что он насмехается над ней». Я, впрочем, не сомневалась, что Аврора любого может очаровать: она расцветала с каждым днем, становилась красивее, стройнее, увереннее, изящнее. Если бы здесь, в Белых Липах, бывало больше мужчин, у нее была бы тьма поклонников.

И все-таки в Буагарди я сомневалась. Он казался мне слишком насмешливым и ветреным для того, чтобы взвалить на себя такую обузу, как брак. Я смутно слышала, что он заводит любовниц чуть ли не в каждом городе. Он был старше Авроры лет на четырнадцать. Кроме того, он был очень знатного рода, и я не была уверена, что он решится жениться на девушке столь сомнительного происхождения.

Полагая, что для Авроры лучше знать правду, я в мягкой форме все это ей высказала.

– Ну и что? – спросила она равнодушно. – Даже если он сделает предложение, я, наверное, ему откажу.

– Вот как?

– Мне как-то боязно представить себя его женой, мама. Он такой необузданный, ироничный… с ним не будет покоя. Может быть, я слишком неопытная для него.

– Если ты не имеешь намерения становиться его женой, не провоцируй его на предложение.

Она рассмеялась.

– Не провоцируй? Разве это возможно? Никто на свете не может повлиять на Буагарди, кроме него самого. Ты не знаешь, какой он. Я даже хочу, чтобы он решился наконец на предложение… хочу немножечко посмеяться над ним, как он подтрунивал надо мной.

Я со вздохом произнесла, поднимаясь:

– Ладно. Решай сама, ты уже взрослая. Только, пожалуйста, будь благоразумна. Оба твоих поклонника – Буагарди и Поль Алэн – кажутся мне слишком опасными партиями, так что не спеши.

Подумав, я добавила:

– Брак – иногда невыносимая вещь, Аврора.


Впрочем, я понимала, что настроена сейчас слишком предвзято. Потом я вспомнила, что Буагарди, при всех его достоинствах и его знатном имени, далеко не богат. Иначе говоря, у него ничего нет. Может быть, тот бриллиант на пальце – это все его состояние. Словом, вполне возможно, что ему даже некуда будет привести свою жену.

Не полагаясь всецело на благоразумие Авроры и считая Поля Алэна потенциально более опасным и нежелательным женихом, я, встретив своего деверя на лестнице, заставила себя заговорить с ним. Я сказала ему, что будет лучше, если он, как более взрослый, оставит Аврору в покое и предоставит ее самой себе. Не нужно этих бесконечных прогулок верхом, этих гуляний по саду… Я вскользь намекнула, что у нее вскоре будет жених, хотя и не была в этом уверена.

– Прошу вас, – сказала я настойчиво, – оставьте ее, у вас ведь нет серьезных намерений.

Он слушал мои слова, но, похоже, они действовали на него, как красная тряпка на быка. Поль Алэн побагровел.

– Вот как? – переспросил он напряженным голосом. – Вы, похоже, решились шантажировать меня?

– Шантажировать? – переспросила я ошеломленно.

– Да. Либо брак, либо разлука – так? Ей-Богу, я не сделал ничего такого, чтобы заслужить столь суровое наказание, как женитьба.

– Прекрасно! – парировала я холодно. – Будьте добры оставить Аврору в покое. Если вы не намерены жениться, зачем все это?

– Да, я не намерен. Вам удалось околпачить моего брата, но, клянусь Богом, ни одной даме из вашей семьи больше так не повезет, как вам.

Я побледнела так, что у меня побелели даже губы. Я и раньше знала, что Поль Алэн – человек крайне неуравновешенный, но все-таки не могла предположить, что моя просьба будет понята как шантаж или намерение его «околпачить». Я бы закатила ему пощечину, если бы не опасалась какой-нибудь непредвиденной выходки с его стороны. В этот миг в гостиную вошел Александр.

– Что случилось? – спросил он, глядя то на меня, то на брата.

– О, ничего! – вскричала я с сарказмом. – По крайней мере, ничего такого, что могло бы смутить ваше хладнокровие. Вашей жене нанесли маленькое оскорбление, только и всего.

– Вас оскорбили? – холодно спросил Александр. – Полноте. Поль Алэн вряд ли на это способен.

Я молчала, борясь с гневом. Герцог вполголоса произнес:

– Не думаете же вы, что я буду драться с братом на дуэли? У меня достаточно тонкий вкус, чтобы не допустить подобной нелепицы.

– Вкус? – переспросила я холодно. – Да, верно. Он у вас гораздо тоньше ваших рыцарских чувств.

Я вышла, вне себя от гнева, но за столом заметила, что братья не разговаривают между собой. Сразу после ужина Поль Алэн оседлал коня и уехал – видимо, к своей вдове в Понтиви. Дней пять о нем ничего не было слышно, и от его нападок я была избавлена.


4


Дождь зарядил надолго. Не проходило и дня без него. По утрам было сыро, холодно, и Белые Липы полностью затягивались молочно-белым туманом. Тепло так и не наступало.

Когда приходил вечер и струйки дождя стекали по оконному стеклу, невольно казалось, что близится осень. А лето, в сущности, еще только начиналось. Ни цветы, ни птицы уже не радовали глаз и слух; когда в полдень тучи расступались и в чистом голубом просвете между ними показывалось солнце, все вокруг сразу светлело, и бретонцы были рады даже таким кратким моментам тепла.

Я сидела у окна, наблюдая, как угасает день. Светлые пятна фонарей, размытые дождем, сквозь туман казались расплывчатыми, призрачными. Тяжелая от влаги листва каштанов стучала в окно. Ливень намывал грязь на прежде светлые песчаные дорожки.