— Как! — воскликнула мистрисс Тревор. — Могу ли я верить своим глазам? Теодорина хочет петь? У бедной девушки хотя сносный голос, но она еще вовсе не умеет владеть им. — Эти слова были сказаны матерью самым презрительным тоном, потому что ей было невыносимо, если Теодорина обращала на себя малейшее внимание в ущерб Анастасии. Первые звуки прекрасного контр-альто были слабы и нерешительны, но мало-помалу он выказался в полной своей силе и гибкости. Она пела простую народную песню: «Старый Роберт Грей», но еще до окончания ее все слушатели были глубоко тронуты. Короткое торжество Анастасии совершенно затмилось, и гордая девушка и мать ее с трудом могли скрыть свою досаду.

— Мне было бы приятнее, если б вы спросили моего позволения прежде чем заставили петь Теодорину, мисс Вестфорд, — сказала мистрисс Тревор, — она еще слишком молода, чтобы петь при таком большом обществе и к тому же эта баллада скорее подходит к детской, нежели к гостиной.

— Прошу вас, не говорите этого, мистрисс Тревор, — перебил сир Гарольд Иври, — пение младшей вашей дочери вызвало у нас слезы. — При этих словах он с восторгом посмотрел на Теодорину, но в ту же минуту глаза его еще с большим восторгом обратились к Виолетте.

— Я уверен, — сказал он ей, — что мисс Теодорина многим обязана своей наставнице. Не споете ли и вы нам чего-нибудь? — Потом, обратясь к мистрисс Тревор: — Будьте так добры, — продолжал он, — присоедините вашу просьбу к моей, не то мы лишимся удовольствия услышать пение мисс Вестфорд.

Мистрисс Тревор нахмурила брови, но не могла не исполнить желания такого почетного гостя, каким был молодой баронет, и потому весьма ласково попросила Виолетту уступить его просьбе. Последняя, не знакомая с притворством, без всяких отговорок села за инструмент, чтобы исполнить желание баронета. Она пела простую песнь, но с таким глубоким выражением, что почти все слушатели были тронуты. Она сама с трудом удерживала выступающие слезы, ибо вспомнила, как часто пела эту песню отцу своему в счастливом Вестфордгаузе. Когда она кончила, сир Горальд наклонился к ней и поблагодарил ее за пение.

— Но я боюсь, что эта песнь возбудила в вас горькие воспоминания, — сказал он ей.

— Да, я вспомнила о любимом отце, которого лишилась, и о счастливой родине, которую мы принуждены были оставить.

— Так вы в трауре по отцу? О, извините, если мои вопросы нескромны, но я принимаю глубокое участие во всем, что вас касается!

Виолетта с удивлением посмотрела на молодого баронета, она никак не могла объяснить себе, по какой причине он ею так интересуется.

— Да, — возразила она, — я в трауре по отцу, лучшему отцу, который имел в виду только счастье детей своих.

Тут разговор их прекратился, так как Анастасия готовилась петь, а Виолетта должна была ей аккомпанировать. Полчаса спустя гости начали расходиться и Виолетте позволили возвратиться домой. Когда она подошла проститься с мистрисс Тревор, она заметила обидное невнимание к ней последней, но она была слишком утомлена, чтобы долго размышлять о причине подобного поведения и потому незаметно вышла из залы и отправилась в переднюю, чтобы отыскать свой салоп. Едва она успела накинуть его, как услышала за собою легкие шаги и, обернувшись, увидела сир Гарольда Иври.

— Надеюсь, — почтительно сказал он, — что вы позволите мне убедиться в том, что вы благополучно достигните дома; вы одни и я считал бы счастием быть вашим провожатым.

Виолетта покраснела. В счастливые дни свои она привыкла, чтобы ее провожали до кареты, когда она возвращалась с бала; теперь же она едва могла скрыть чувство стыда, может быть, и ложного. Но она тотчас оправилась и отвечала:

— Вы очень добры, сир Гарольд, но я иду пешком и к тому же, вероятно, меня ожидает брат мой вблизи этого дома.

— Ваш брат! — воскликнул баронет с неудовольствием, — ему, конечно, я должен уступить, но вы, по крайней мере, позволите мне проводить вас до него?

Он подал ей руку, и она, убедившись в неловкости отказать ему, приняла предложение. Но недалеко пришлось им идти вместе, в конце террасы дома стоял Лионель, под защиту которого сир Гарольд принужден был отдать Виолетту. Но он не оставил их; он дошел с ними до моста Ватерлоо, где, наконец, решился проститься, боясь поставить их в затруднительное положение, если пойдет дальше и узнает, в какой грязной части Лондона они живут. Он достаточно видел и слышал, чтобы знать, что Виолетта и брат ее жили в горькой бедности, и вполне сознавал щекотливость их положения: но, несмотря на то, он неохотно оставлял их.

— Я никогда не забуду вашего пения, — сказал он, прощаясь, Виолетте, — и надеюсь, что еще не раз услышу его. С этими словами он почтительно откланялся ей.


ГЛАВА XIII


Несмотря на позднюю пору, в которую Виолетта вышла из дома мистрисс Тревор, она на следующее утро должна была явиться в обыкновенное время для занятий. Ровно в девять часов она была уже в доме мистрисс Тревор и хотела отправиться прямо в учебную комнату, как была остановлена лакеем.

— Мистрисс Тревор желает поговорить с вами в своем будуаре, — сказал он ей с тою наглостью, с которою вообще встречает получающий хорошую плату лакей дешево доставшуюся учительницу, — дело важное и потому поспешите к ней.

Виолетта удивилась. Мистрисс Тревор имела обыкновение вставать очень поздно и потому она не могла понять причины, побудившей ее встать так рано; и какое могло быть между ними важное дело. Она поспешила в будуар знатной дамы и никогда она не была так свежа и так хороша, как в эту минуту. При первом взгляде на мистрисс Тревор, сидевшую за роскошным завтраком, и на старшую ее дочь Анастасию, Виолетта почувствовала, что случилось что-то недоброе, но, не сознавая за собою никакой вины, она спокойно перенесла презрительные взгляды обеих дам.

— Мисс Вестфорд, — сказала мистрисс Тревор со свойственной ей важностью, — когда вы в первый раз посетили дом мой, я приняла вас почти с детским доверием. Вы мне понравились. Вы хороши собою, и так как я такое существо, на которое все прекрасное имеет, большое влияние, то мне необходимо, чтобы все, окружающее меня, было прекрасно. Вы у меня искали занятий и с доверчивостью я приняла вас в свое семейство и поручила вам воспитание детей моих. Теперь же, когда я воображала, что могу быть спокойной, доверяясь вашей честности, должна сознаться в том, что жестоко ошиблась.

Мертвая бледность покрыла лицо Виолетты; она в первый раз в жизни испытывала всю горечь оскорбления.

— Чем же обманула я ваше доверие ко мне? — спросила она гордо и спокойно.

— Ах, мисс Вестфорд, — возразила вдова, поднеся платок к глазам своим, — это чрезвычайно печальная история. Против вас самих я по-настоящему ничего не имею, кроме только того, что вы скрыли от меня всю правду.

— Я скрыла от вас правду, мистрисс! — воскликнула Виолетта. — Какую правду?

— Вы под ложным видом вступили в мой дом. Вы скрыли от меня все прошлое вашей несчастной матери.

— Прошлое моей матери? Что же могли сказать про нее другого, как то, что она лучшая и нежнейшая мать, которую я люблю больше жизни?

— Несчастная дочь, разве вы не знаете поведения матери вашей до ее вступления в брак с вашим отцом?

— Мистрисс, что могу я знать о матери своей? И кто осмелился бросить хотя тень подозрения на нее?

— Человек, который ее, к несчастию, слишком хорошо знает, — ответила мистрисс Тревор. — Бедное дитя, я почти начинаю верить вам, что вы не знаете истины; но имя вашей матери должно бы быть вам известно? — Яркий румянец покрыл лицо молодой девушки, и какое-то чувство испуга овладело ею. Она никогда не слыхала прежнего имени матери, никогда не говорившей о своем прошедшем. Таинственное покрывало лежало, казалось, на этом периоде ее жизни; но детская привязанность рассеяла чувство всякого подозрения.

— С этой минуты я отказываюсь от всех занятий в вашем доме, мистрисс Тревор, — сказала молодая девушка с негодованием. — Кто бы то ни был тот человек, который осмелился оклеветать мою мать, я объявляю его самым фальшивым и низким существом.

— Особа, которая рассказала мне печальную историю вашей матери, занимает слишком высокое положение в обществе, чтобы снизойти до клеветы. Она рассказала мне факты, которые, я надеялась, вы будете в состоянии оправдать; но вы этого не можете. Вы даже не в состоянии назвать имени вашей матери. Но я его знаю, мисс Вестфорд! Ваша мать урожденная Понсонби и отец ее, сир Джон Понсонби, сердце которого не перенесло стыда дочери, выгнал ее из дому.

— В чем же состоял этот стыд, мистрисс Тревор? — спросила Виолетта. — Я имею право узнать всю историю вымышленных низостей, которую мог рассказать вам какой-нибудь жалкий клеветник про чистейшую из всех женщин.

— Нет, дитя мое! — возразила мистрисс Тревор с мнимым участием, — я и так уже сказала более чем достаточно. Я жалею о вашем несчастии, ибо нет больше несчастия, как быть дочерью падшей женщины. Но я сама мать и должна заботиться о своих дочерях и потому не могу допустить, чтоб вы продолжали посещать мой дом.

— Вы не можете допустить этого! — воскликнула Виолетта в высшей степени оскорбленная. — Разве вы предполагаете, что мои чувства допустили бы меня переступить порог дома, в котором так гнусно оклеветали мою мать? Нет, мистрисс. Я прощаюсь с вами и никогда не желаю встретиться с особою, которая могла причинить мне такую страшную боль.

С этими словами Виолетта вышла, как казалось, спокойная, но внутреннее ее состояние противоречило наружности.

Как только Виолетта вышла из дома мистрисс Тревор, природа взяла свое, и горькие слезы потекли по щекам несчастной девушки: то были слезы стыда. Накрыв лицо вуалью, она медленно шла, чтобы отдалить тяжелую минуту ответа на вопросы брата и матери. Но избегнуть этой минуты не было возможности; она, наконец, дошла до дома и вошла в комнату. Мистрисс Вестфорд сидела у окна, занятая рукоделием, а Лионель писал. При появлении Виолетты оба посмотрели на нее с радостным удивлением.