Татьяна Милях - Тайна оберега

– Фрол рассказал, что невеста моя нечестна.

– И ты поверил?

– А как тут не поверишь, когда я своими глазами видел, – раздувая ноздри, рыкнул Прохор, и тут его прорвало: – Всё у нас хорошо было. Любил её без памяти. Одной ею жил и грезил скорой свадьбой. Мне уж двадцать пять стукнуло, а она такая юная, нежная, чистая… Голубка – да и только. Думал, что и она меня так же безумно любит, раз даже не побоялась на встречу из хором сбежать. Да чего там… Я дни считал до свадьбы, ждал, когда люба моя навсегда моей станет. А та голубка гадюкой подколодной обернулась, – болезненно поморщился мужчина и, немного помолчав, продолжил рассказ: – Оказалось, она просто девка распутная и не одного меня привечает. Накануне свадьбы Фрол сообщил, что обманывает меня невеста. Будто ей только моё боярское звание и нужно. Она купеческой дочкой была, – уточнил дядька. – Я, конечно, не поверил… В морду ему дал. А Фролка обижено челюсть потёр и съязвил, что я сам всё могу увидеть.

Прохор замолчал. Евсей не выдержал:

– И что?

– Что, что… Как стемнело, пришёл я к дому её да в кустах схоронился. Вскорости смотрю: и вправду к оконцу молодец подкрался и камушек кинул, а она окошко-то и отворила. Впустила его… – Прохор с досадой мотанул головой. – Ну, тут не выдержал я и шум поднял. Отца разбудил… Вся округа видела, как тот ухажёр из её горницы сиганул…

– Так кто ж то был? – выдохнул Евсей.

– Не знаю, – отвернул лицо Прохор. – А она не призналась. Отец её плёткой отстегал, а она всё твердила, что не впускала никого. Во ведьма… А что дальше было, не ведаю… Не смог я смотреть, ни как её бьют, ни вообще на неё… Ушёл я. И прямо с утра к батюшке твоему и уехал. Решил при нём служить. Вот так.

– Слушай, Прохор Алексеевич, ну обманула одна девка, так что же ты всех под одну гребёнку гребёшь?

– Не знаю. Сердце словно окаменело. На какую ни посмотрю, всё её вижу… И буквально отрезает от женщины. Говорю же – ведьма. Раз не женился на ней, не даёт другую полюбить…

– Во дела… – задумчиво проронил Евсей. – А святой водицей омываться не пробовал.

– Пробовал. Ничего не помогает.

– А с ней с того времени не виделся? Может, поговорил бы или откупился чем, и отпустила бы она тебя?

Прохор растерянно взглянул на Евсея и задумался.

– Думаешь, отпустит?

– Ну а зачем ты ей теперь сдался? Столько лет прошло. Может, и она уже отошла.

– Это ведьма-то? Да им в радость человеку досадить! – продолжал злиться Прохор.

– А ты всё-таки попробуй поговорить. Хуже не станет, – посоветовал княжич.

– Если только совсем меня со света не сживёт, – буркнул боярин.

– Ты и так, можно сказать, не живёшь. Без радости-то.

Погрузившись в свои невесёлые воспоминания, Долматов замолчал, и княжич больше не тревожил дядьку расспросами. К вечеру мужчины добрались до деревни, где Левашова дожидалась дружина, а поутру отряд последовал дальше.

Благодатное лето, томно нежась на русских просторах, благоухало ароматами цветов и спелых ягод. Ночи становились всё короче, а дни – всё жарче, и пришло время боярину Григорьеву отправляться в Вязьму.

Поднявшись спозаранку, Оленька, лихорадочно сверкая глазами, придирчиво оценивала себя перед зеркалом и бесконечно перебирала наряды.

– Таяна, я с Данилой на свадебном пиру повстречаться смогу, – счастливо выдохнула боярышня. – Ну что ты возишься? – прикрикнула она на появившуюся в дверях холопку. – Скорее летник³⁰ неси и венчик³¹, – приказала хозяйка и вновь обратилась к подруге: – А ты чего сидишь? Почему до сих пор не одета? – притворно нахмурилась Оленька.

– Я мигом! – скрылась за дверью Таяна.

Вскоре девушки в сопровождении няньки вышли во двор. Тихон Иванович и четверо слуг, дожидаясь боярышню, уже восседали на лошадях. Оленька с Таяной устроились на покрытых бархатом сиденьях кареты, старая Аглая, кряхтя, взгромоздилась напротив, и боярин, перекрестившись перед дорогой, велел трогаться в путь.

– Ну, с богом! – подбадривая лошадей, воскликнул возница, и семейство Григорьевых выехало за ворота. Карета весело шелестела новыми колёсами по накатанной дороге, всё дальше удаляясь от родного дома. На окраине города путники нагнали Фрола Друцкого. Конь боярина неторопливо шагал по широкому тракту, и Тихон Иванович, поравнявшись со знакомцем, поприветствовал боярина.

– Какими судьбами, Фрол Акимович? – поинтересовался Григорьев.

– Так к брату твоему Андрею Ивановичу на свадьбу еду, – горделиво пояснил тот. – Сам князь Левашов прихворал, а Евсей Фёдорович, сам знаешь, на службе. Вот и передал со мной Фёдор Петрович подарочек молодым, – кивнул он в сторону плетущихся за ним слуг с навьюченной лошадью.

– Ну и хорошо. Вместе веселее, – порадовался Тихон Иванович.

Приятелей вскоре нагнал Данила Коробов, а рядом с парнем скакал усатый франт.

– А это ж кто такой будет, не знаешь? – поинтересовался Григорьев у Фрола.

– Так то Болеслав Залевский, сынок посольского пана, – пояснил Друцкий и обратился к молодому поляку: – А что-то батюшки твоего не видно, Болислав Якубович? Я слыхал, что он тоже приглашён со стороны невесты. Или не едет на свадьбу?

– Tato³² раньше отправился, – галантно поклонившись, вежливо пояснил франт, и парни не преминули подъехать к карете с девушками. Тихон Иванович придирчиво поглядывал на шалопаев и, заметив его недовольный взгляд, Друцкий усмехнулся.

– Не сердись, Тихон Иванович. Дело молодое… Пусть парни покуражатся, и девицам веселее, – остудил недовольство отца Фрол. – Тем более я слыхал, Данила породниться с тобой надумал?

Григорьев, настороженно зыркнув на товарища, промолчал, но молодцы вели себя уважительно, и боярин поостыл. Во время пути Тихон Иванович внимательно приглядывался к будущему зятю, но успел лучше познакомиться и с польским дворянином. Болеслав Залевский оказался исключительно любезным и учтивым молодым человеком, и Григорьев уже более благосклонно относился к поляку, да и нянька прониклась доверием к услужливому иноземному парню и доброжелательно поглядывала на обоих друзей. Переночевав на постоялом дворе, компания снова отправилась в путь и к вечеру добралась до Вязьмы.

Иногородних гостей и родственников собралось на дворе жениха немало, и дом оказался заполнен до отказа. Григорьев уже и не рассчитывал на отдельную опочивальню для себя и дочери, как Болеслав радушно предложил остановиться у его отца.

– Тихон Иванович, не откажите. От души приглашаю, – улыбнулся молодой пан. – У отца дом большой, ни в чем стеснения знать не будете, – уговаривал Болеслав, и боярин согласился.

И вправду, дом графа Залевского оказался просторным, добротным и богатым, с бесконечными горницами и подклетями. Пан обживал хоромы сгинувшего в Смутном времени русского боярина, но чувствовал себя в чужом жилище полноправным хозяином. Гостей разместили в светёлках на втором этаже, слуг же поселили с дворовыми холопами в подклети, а няньке выделили просторную горницу, правда совсем в другом конце дома. Бабка было заартачилась, но Тихон Иванович её осадил:

– Ладно тебе, Аглая Григорьевна…. Уж не дитё Оленька, да и неудобно в чужом доме гостеприимством злоупотреблять.

Старуха вздохнула и отправилась восвояси. «Ну и ладно. Забот меньше», – про себя фыркнула она.

Вечером боярина с дочерью пригласили откушать, но Оленька потянула за собой и Таяну. Девушка засмущавшись, хотела воспротивиться, но боярышня не желала ничего слушать, и подруги следом за Тихоном Ивановичем вошли в просторную трапезную. За большим резным столом уже восседал сам пан Залевский и Болеслав. Похоже, Якуб в молодости тоже слыл красавцем. Правда и сейчас строгие черты лица мужчины оставались привлекательными, только глубокие бороздки, протянувшиеся от утончённых крыльев прямого носа до гладко выбритого подбородка, придавали ему несколько хмурый вид, а залёгшая между бровями двойная складка только добавляла подобного впечатления. Да и серо-голубые как у сына глаза казались настолько холодными, что от его взгляда Таяне захотелось поёжиться. При виде гостей тонкие губы хозяина растянулись в приветливой улыбке и его щёгольские усы подкрученными кончиками взметнулись вверх. Выражение лица пана несколько смягчилось и сделалось не столь строгим.

Болеслав представил отцу Тихона Ивановича и Оленьку и, не зная, что сказать о Таяне, растеряно замялся. Но тут в зал вошла молодая женщина, и внимание мужчины переключилось на неё.

– Познакомьтесь, Божена Миславская, моя кузина, – проговорил Болеслав и предложил женщинам сесть.

Полячка оценивающе скользнула взглядом по нарядам русских девушек, и в её зелёных глазах отразилось откровенное пренебрежение. Женщина натянуто улыбнулась и опустилась на любезно подставленный Болеславом стул. Таяна и Оленька, в свою очередь оглядев панну, с недоумением переглянулись. Божена отличалась красотой: её тёмные волосы, собранные в высокую причёску, открывали белоснежную шею и покатые плечи, а платье, плотно обтягивая женские формы тёмно-зелёным шёлком, подчёркивало пышную грудь.

Сам Тихон Иванович оставался невозмутим, но в глубине глаз боярина проскочило осуждение внешнего вида девицы. Помолившись каждый своему богу, господа приступили к трапезе. Хозяин, исподволь рассматривая гостей, старался вести непринуждённую беседу, а потому, не затрагивая щекотливых политических тем, любезно интересовался здоровьем, успехами посевной и погодой. Поговорили и о предстоящей свадьбе. Ловя на себе редкие взгляды старшего Залевского, Таяна всякий раз испытывала непонятное смятение: этот человек почему-то её пугал, вызывая в душе жутковатый холодок.

Болеслав активно участвовал в разговоре и был сама любезность. Молодой человек, рассказывая забавные случаи из жизни, много шутил, осыпал дам изысканными комплиментами, но чаще, чем следовало бы, поглядывал на Таяну. Божена же, наоборот, особого участия в беседе не принимала и, всё плотнее сжимая губы, казалась недовольной. После трапезы гости не стали засиживаться за столом, а отправились отдыхать: завтра всех ожидал длинный день.