Через некоторое время над поляной разнеслась проникновенная песня о любви, и девушки, держа в руках венки, направились к парням. Если молодец опускал голову девушка торжественно надевала на него венок, и они, взявшись за руки, неспешно шли вокруг костра.

Наблюдая за красивой церемонией, Таяна робко взглянула на Левашова, и её сердце взметнулось сполохом сверкающих искр. Поймав её взгляд, Евсей утонул в свете прекрасных глаз, и горячая волна, прокатившись по телу, перекрыла дыхание.

Они смотрели друг на друга и не видели никого вокруг, не слышали они ни весёлых голосов, ни звуки песен, не замечали ни любопытных взглядов, ни насмешливых перешёптываний, им казалось, они одни во всем мире.

Волнующий трепет заполнил грудь, и две души слились в ликующем танце. Пение райских птиц звенело в ушах, и Таяна несмело протянула свой венок. Евсей не посторонился, а прислушиваясь к неистовой пляске в груди, улыбнулся и опустил голову. Душистые травы, сплетённые рукой девушки, накрыли тёмно-русые кудри княжича, соединяя и скрепляя два сердца древним обрядом. Счастливые глаза вновь встретились, и обоим казалось, теперь их связывает незримая нить. Продолжая заворожённо смотреть на друг друга, они счастливо сияли, пока из колдовских чар пару не вырвал визг девушек и хохот парней, прыгающих через костры.

Таяна засмеялась:

– Пойдём! – потащила она за собой Левашова.

Разбежавшись и крепко схватившись за руки, они перелетали через последовательно разожжённые кострища, а когда остановились, девушка, восторженно засияв, проронила: – Не расцепились… Значит, нам судьба быть вместе.

Нарезвившись, все помчались к реке. Скинув одежды и оставшись лишь в нижних рубахах и портках, толпа с шумом кинулась в воду. Не отказались от обязательного ритуала праздника и Таяна с Евсеем. Парни и девушки весело плескались, брызгаясь и ныряя, а замёрзнув, выбирались на берег. Женатые пары поспешили к столам подкрепиться, а молодёжь кинулась на поиски цветка папоротника. Подхватив одежду, Таяна тоже поспешила в лес.

– Глупости всё это, – широко шагая за девушкой, смеялся Евсей. – Папоротник не цветёт.

– Но почему-то люди всё равно его ищут? Значит, всё же кто-то видел его цвет, – настаивала она, и Левашов насмешливо покачал головой.

– Смотри! – вдруг широко открыла глаза Таяна и указала рукой в глубь леса. – Цветёт! Видишь, светится! – словно боясь спугнуть удачу, взволнованно прошептала она.

Евсей недоверчиво повернул голову и действительно увидел над листьями папоротника светящиеся огоньки. Они переливались и вздрагивали, внезапно исчезали и появлялись вновь.

– Так это светлячки, – догадался княжич.

– Нет, это Перунов Огнецвет! А светляки порхают над ним, – упрямо возразила девушка и чуть слышно добавила: – Только по-настоящему влюблённые могут увидеть его.

Прекрасные глаза Таяны сияли, влажные волосы прикрывали хрупкие плечи и упругую грудь, а рубашка, облегая тело, делала его ещё более соблазнительным. Сердце мужчины простонало: «Господи, как же она хороша!»

– Ты вся дрожишь. Давай согрею, – предложил Левашов и, не дожидаясь ответа, обнял девушку. Вдохнув дурманящий запах её волос, княжич в упоении закрыл глаза. Она пахла травами и мёдом.

Оказавшись в крепких объятиях, Таяна замерла и, прижавшись к горячей мужской груди, перестала дрожать. Жаркая томительная волна захватила обоих, и их губы непроизвольно сомкнулись. Страстный поцелуй Евсея пьянил, и сердце девушки возликовало: «Он любит меня! Он меня любит!» – восторженно шептало оно, и, боясь зареветь от счастья, Таяна зажмурилась. Ладони мужчины скользили по её телу, губы, лаская, сводили с ума, и ей хотелось обнять весь мир. «Я любима!» – пела душа, и радость, выплёскиваясь через край, переполняла грудь. Голова кружилась, колени обмякли, в ушах звенели трели соловья, и не было преград и запретов, которые бы сдерживали порыв её сердца, и не было ничего, что бы Таяна не отдала любимому.

Сжимая нежный, хрупкий и такой желанный стан, княжич упивался медовым вкусом губ девушки. Прохлада шелковистой кожи под руками будоражила кровь, запах волос окутывал дурманом, и мужчина, подхваченный страстью, окончательно потерял рассудок. Как река по весне, насытившись талыми водами, ломает сковывавшую поток толщу льда, так и Евсей не мог устоять пред натиском жгучего чувства. В груди гулко стучало, каждым ударом крича о счастье, перед глазами бушевал всепоглощающий пожар, а душа, стремясь вырваться из груди, хотела заполнить восторгом всё вокруг. Губы Таяны пылко отвечали, ласковые руки охватили его плечи, и для Евсея не было ничего прекрасней и дороже её взволнованного вздоха.

Бренные человеческие тела вдруг стали невесомы, и земля, ускользнув из-под ног, исчезла в просторах мироздания. Звуки ночи слились в один чарующий напев, пылкое дыхание сбилось, руки жадно сплелись воедино, а сердца, сладко трепеща, растворились в древнем празднике шального Купалы.

Прекрасная ночь торжества жизни и света, воды и огня, любви и страсти триумфально охватила землю, увлекая пару в таинственный неизведанный мир. Мир, доступный лишь избранным и лишь по-настоящему счастливым. Тёплый шорох листвы нашёптывал безумные слова, свежесть трав стелилась райским ложем, а хрустальная вода в реке завистливо журчала, прислушиваясь к учащённому дыханию охваченных любовью людей.

Обессилев от чарующего танца страсти, Евсей, оторвавшись от девушки, не мог прийти в себя. Его сердце продолжало лихорадочно биться, а сладкий огонь, растекаясь по телу, оставлял на своём пути томительную истому. Доверчиво прижавшись к груди мужчины, Таяна неожиданно прошептала:

– Я так люблю тебя! Больше жизни…

Пылкое признание прозвучало настолько искренне и просто, что душа Евеся восторженно встрепенулась, и он, улыбнувшись, сжал девушку в объятиях. «Господи, за что мне такое везенье? – пронеслось в голове. – Такая чистая и светлая и только моя!» Заметив его горящий взгляд, Таяна тоже улыбнулась и, высвободившись из сильных мужских рук, присела, сняла с шеи оберег и, ничего не говоря, надела его на Левашова. Княжич удивлённо вскинул брови, и она пояснила:

– Этот оберег я могу отдать только суженному, – счастливо вздохнула Таяна. – Теперь же ты мой муж? – погладила она его по щеке.

В груди Левашова что-то болезненно шевельнулось. «Как же я мог забыть? – остро кольнуло сердце. – Разумеется, она только это и могла подумать», – запоздало осознал Евсей и, поднявшись, виновато опустил голову.

Пытаясь поймать его взгляд, Таяна настороженно спросила:

– Почему ты молчишь?

Девушка смотрела сияющими преданными глазами, и Левашову сделалось не по себе.

– Я не могу на тебе жениться, – выдавил он. – У меня есть невеста. Отец уже договорился о свадьбе.

Таяна в изумлении замерла:

– Как же так … – прошептала она и дрожащей рукой убрала с лица прядь волос. – А зачем тогда ты принял мой венок? – искреннее недоумевала девушка. – Зачем через костёр прыгал? Зачем цветок пошёл искать? – глаза Таяны наполнились слезами. – Зачем же ты был со мной? Я думала… ты любишь меня…

Сердце Евсея сдавило огненными клещами:

– Прости. На меня что-то нашло…

– Нашло… – словно эхо повторила она, и по её щекам покатились слёзы.

Мужчина молчал, грудь терзала вина и ещё что-то жгучее, чему он не мог дать объяснения. Судорожно закусив губу, Таяна некоторое время смотрела на него, а в её глазах читалось такое отчаянье и разочарование, что Левашову сделалось совсем плохо. Неожиданно подхватив одежду, она вскочила и бросилась в лес.

– Прощай! – рыдая, воскликнула Таяна и исчезла в зарослях.

– Постой! – собираясь остановить её, вскочил Евсей, но сделав пару шагов, замер.

«Что ты ей скажешь? – спросил голос внутри. – Что виноват? И это должно её успокоить?» Левашов тяжело выдохнул и, в отчаянье мотанув головой, зарычал, злясь сам на себя. Немного постояв, он быстро оделся и побрёл в сторону городища. В груди, мучая и терзая, копошился ворох чего-то грязного и ядовитого. Подбираясь к горлу, эта гадость мешала дышать и застилала глаза едким туманом.

«Как ты мог? – казнило его сердце. – Ты же знал, что она невинна! Как ты мог?! О чём ты думал, когда пошёл за ней? Что на тебя нашло?» – гневно вопрошало оно, и Евсей вновь и вновь вспоминал сначала безумно счастливые, а затем безмерно несчастные глаза Таяны.

Вернувшись в усадьбу, Левашов в дом не пошёл, а забравшись на недавно привезённый стог сена, улёгся на него и задумчиво уставился в небо. Да, колдовство ночи Купалы заворожило его. Ну как не поддастся чарам праздника торжества любви и жизни? Когда запах трав пьянит, когда отблеск костров превращает девушек в сказочных нимф, а струи воды обнажают их первозданную чистоту? А Таяна была самой прекрасной из них, вспоминал Евсей. Разве можно было устоять перед очарованием её улыбки, светом неземных глаз и красотой юного тела?

Звёзды, сияя в вышине, беспечно подмигивали человеку, и на память княжичу пришло, как давно он нашёл в лесу маленькую перепуганную девочку. Тогда он сказал, что никогда не обидит её. И вот обидел… «Да ещё как, – вновь с упреком вздохнул Евсей. – Она так доверчиво отдалась тебе… А как искренне призналась в любви…» Тут Левашову вспомнились горькие слёзы Таяны, когда он прощался с ней перед свадьбой с Натальей. Но тогда она была ребёнком, и он надеялся, что девчонка забудет его. «Выходит, не забыла… Неужели она любила меня всё это время?» – пронзило догадкой сердце, и мужчина зажмурился, ему, словно волку, захотелось завыть на Луну, лишь бы вытравить из груди терзающую жуткую боль и вину.

Неожиданно он понял, что ранее не испытывал ничего похожего. Первая женщина, Ирина, увлекала его, но теперь Левашов понимал: она его не любила, а лишь позволяла любить себя. С женой тоже было по-другому. Да, Евсей испытывал к Наталье уважение, иногда жалость, но не захватывала она его никогда так, чтобы он терял голову. Да и она, похоже, относилась к нему так же. Не горела Наталья жарким костром, а тускло тлела, но не грела. Ей сказали, что он её супруг, и она должна почитать его, вот девушка, воспитанная в строгости и не имея выбора, как могла и любила его. Но не питала она к мужу страсти. Это было долгом, обязанностью.