«А что с Боженой? – задумался княжич. – Любит ли она меня?» Он сильно сомневался в чувствах полячки. Зовом здорового тела, не более, Левашов мог бы назвать свои отношения с панной. Да, она была умелой любовницей, но Евсей никогда не испытывал с ней того ощущения полёта, какое овладело им сегодня от одного прикосновения неопытной девушки. От её робкой нежности его словно сшибло с ног. Чувствуя желание Таяны, он буквально задыхался, а её неумелые ласки лишали его рассудка, парализовали волю, заставляли забыть о долге. Не мог Евсей противиться стихии, бушующей внутри него.

Княжич коснулся груди, нащупал оберег и, разглядывая его, подумал: «Странный и дорогой… Вот ведь… Единственно ценное, что было у неё, и то отдала. А ты?» – продолжал терзать себя Левашов. Он снова тяжело вздохнул: – «Таяна… – простонало его сердце. – И что мне теперь делать? – спросил Евсей у молчаливого неба. – Как загладить вину? Что сказать ей? Как забыть?»

«Забыть?! Разве я смогу её забыть? – садануло сердце, и, понимая его правоту, княжич нахмурился.

Так, взирая на звёзды, Евсей продолжал вспоминать Таяну, пока сон незаметно его не сморил.

Глава 17

Ветер свежим дыханьем коснулся лица Левашова, осторожно тронул упавшую на широкий лоб прядь и, забравшись за шиворот, пощекотал шею. Где-то рядом требовательно прокричал петух, а чуть дальше ответил другой, вступив с соседом в горластую перепалку. Негромкие голоса челяди доносились из открытых дверей и окон, и Евсей потянулся и открыл глаза.

Утреннее слепящее солнце поднимало настроение, и княжич даже улыбнулся, но тут же вспомнив минувшую ночь, нахмурился. Сердце вновь кольнула вина, правда уже не столь болезненно, как накануне, а томительно тоскливо. Евсею безумно захотелось увидеть Таяну, но он так и не придумал, что ему сказать в своё оправдание, а потому он решил сначала привести мысли в порядок, а уж потом поговорить с девушкой.

Левашов зашёл на кухню. У печи суетилась дородная повариха. Завидев хозяина, она растерянно залепетала:

– Княже, чего ж так рано поднялся? После гуляния все ещё спят, я и приготовить ничего не успела.

– Да и ладно, подожду, с голоду не помру, – отмахнулся он и спросил: – Коров уже доили?

– А как же. Коровки-то ждать не будут. Вон крынка стоит, только процедила, – охотно сообщила кухарка, кивнув в сторону посудины, заботливо прикрытой тряпицей.

– Вот и налей, – присел Евсей у края стола.

Выпев не успевшего остыть молока и закусив только что испечённым хлебом, Левашов вышел на двор. Не зная, чем себя занять, княжич решил ради развлечения поколоть дрова. Скинув рубаху, Евсей с молодецкой удалью размахивал топором, подставив разгорячённое крепкое тело утреннему ласковому солнцу. Занятие увлекло, и, легко разрубая очередную колоду, мужчина не замечал восхищённых взглядов селянок, следовавших к колодцу. Собравшись стайкой, девушки побросали вёдра и, поглядывая на Евсея, хихикали:

– А наш-то князь, смотри, как хорош… – лукаво блеснув глазами, проговорила одна.

– Да, красавец… – вздохнула другая.

– Эй вы, пигалицы! – воскликнула подошедшая ключница. – Чего гляделки вылупили? Не вашего поля ягода. Михаил Никитич сказывал, невеста у князя есть, и не какая-нибудь… а иноземная! Да, к тому же роду знатного, не чета вам. Скоро барыней нашей станет.

Девушки обиженно поджали губы:

– А нам чего? Это вон Таянка пусть локти кусает. Вчера весь вечер возле князя увивалась. Ведьма! – ревниво фыркнула первая.

– Наверное, уже себя в покоях княжеских видела. Голь перекатная! – хохотнула другая.

– Дурочка безродная, – подхватила третья.

– Цыц вы, балаболки!

– А чего? Мы правду говорим, – надулись девицы и, тряхнув косами, подхватили вёдра и поплыли к колодцу.

Наколов уже целую гору, Евсей вытер вспотевший лоб и подошёл к кадушке освежиться и напиться. Жадно глотая воду, княжич заметил, как мимо околицы шумной встревоженной стайкой пролетела детвора. Подлетев к старшим, они, наперебой галдя, показывали ручонками в сторону реки, и люди, побросав дела, поспешили за ребятнёй. С недоумением наблюдая за суматохой, охватившей улицу, Евсей натянул рубаху и вышел за ворота. Мимо вприпрыжку нёсся мальчишка, и княжич ловко его ухватил за плечи:

– А ну, малец, стой! Куда это все бегут? Что за переполох такой?

– Так там на берегу утопленницу выловили! – выпучив глазёнки, выдохнул сорванец. – Охота посмотреть!

Нахмурившись, Левашов выпустил мальчишку, и, получив свободу, тот незамедлительно упорхнул. Проводив пострелёнка напряжённым взглядом, Евсей задумался. Неожиданно внутри что-то оборвалось. «Таяна!» – пронзила голову страшная догадка. Грудь буквально сдавило раскалёнными клещами, и княжич, терзаемый волнением, как и все, кинулся к реке. В считанные минуты он добежал до берега, но при виде толпы, успевшей собраться вокруг утопленницы, Евсей невольно замедлил бег, а приблизившись, и вовсе остановился. Окружив тело, люди неловко топтались, печально вздыхали и охали. Некоторые бабы утирали глаза, а мужики угрюмо шептались.

Мучительно сглотнув застрявший в горле ком, Левашов сделал шаг. По телу растеклась противная ватная слабость, а ноги, налившись свинцом, не слушались. С трудом продираясь сквозь скопище людей, княжич судорожно потянул ворот рубахи, ему казалось, будто его шею стягивает тугая удавка, а на плечи с каждым новым шагом накладывают пудовые мешки. Идти становилось всё тяжелее… В ушах гулко клокотала кровь, и, не в силах вздохнуть, он обречённо продвигался дальше. Сначала Евсею стали видны обнажённые посиневшие ступни девушки, и сердце, больно вздрогнув, замерло.

Страшась увидеть утопленницу, княжич, шумно глотнув воздуха, наконец вышел к воде. На прибрежной траве распласталось обезображенное тело, и, взглянув на него, Левашов облегчённо выдохнул. «Не она!» – пронеслось в голове, и глыба, давившая плечи, рассыпалась в пыль. Да, девушку было жаль, но то неимоверное отчаянье, охватившее его минуту назад, отступило. Евсей не понимал, как бы он жил, зная, что Таяна погибла из-за него.

Люди вокруг обсуждали, чья это деваха и откуда. Крестьяне шушукались, сожалея о неприкаянной душе, и строили предположения о причине её смерти. Большинство сходилось во мнении, что несчастную обманул парень, вот, не выдержав позора, она и решилась на подобный грех. Грудь Левашова буквально прожгло. «Я не могу её потерять!» – подумал он о Таяне и под скорбные причитания челяди по утопленнице велел как подобает её похоронить и поспешил выбраться из толпы.

Евсей шагал по полю, а в его висках продолжала пульсировать кровь. «Я должен увидеть Таяну», – понял он, и ноги сами понесли мужчину к избе, где ютилась Пелагея. Княжич уже не думал, что скажет девушке и как посмотрит ей в глаза. Главное, увидеть её, и больше жизни хотелось прижать Таяну к сердцу.

Вскоре Левашов оказался у нужного дома и, отворив калитку, зашёл во двор. У крыльца дед Дорофей подтёсывал топором доску. Княжич удивился:

– Здрав будь, старче. И какими судьбами ты в Хлепени оказался?

– Так сын позвал Купалу праздновать, – пояснил дед. – У тебя в вотчине, глядишь, вся округа собралась. Как же, самый большой кострище разожгли, – улыбнулся он. – А к Пелагее зашёл по делу. Подсобить вот попросила.

– Будь добр, Таяну позови.

– Так нет её, – пожал плечами Дорофей.

– Как нет? – встревоженно взглянул княжич.

– Ушли они с Пелагеей. Поутру ещё.

– Куда ушли?

– Да кто ж их знает, – махнул старик рукой. – Попросила дом заколотить, а сама узелок собрала, и отправились они обе в лес, – вздохнул Дорофей и присел на лавку. Левашов растеряно посмотрел на деда и опустился рядом. – Тут знаешь, какое дело, Евсей Фёдорович, – старик замялся, почесал затылок и, неуверенно взглянув, на княжича вновь заговорил: – Вчерась на празднике моя Марфа ногу подвернула. Тоже мне молодуха нашлась, решила с бабами хоровод поводить, карга старая, – фыркнул он. – Да поскользнулась и грохнулась. Отнесли мы её в избу, а Пелагея, значит, ногу вправила и лежать велела. Ну, а я с ней, с Пелагеей, за снадобьем пошёл, вот в избушку в её. Всё как полагается, взял мазь, поблагодарил и уже уходить собрался, как Таяна вдруг вернулась. Растрёпанная, глазищи бешенные, зашла в дом, упала на лавку и давай реветь. Ну я расспрашивать не стал, погнала меня Пелагея. Да и так понятно… Посмеялся кто-то над девкой, снасильничал, – вздохнув, опустил голову дед. – Это ж грех большой, Евсей Фёдорович… Девку да без согласия брать, да ещё в такую ночь. Бог-то разгневается… Ни урожая, ни приплода доброго у скота не будет. Ты бы разобрался, княже, кто ж такое сотворил. Её ж сироту защитить больше некому, – проговорил старик и в ожидании уставился на князя.

Евсей, виновато опустив голову, молчал. Дорофей, пристально вглядываясь в понурый вид господина, неожиданно догадался.

– Так это ты её? – изумлённо выдохнул он. – Да-а-а… Ну что ж… Тебе только бог судья, княже, – Дорофей осуждающе покачал головой и, собираясь снова продолжить работу, кряхтя поднялся.

– Подожди, дед, – нахмурился Евсей. – Не так всё было… По согласию случилось…

– А чего ж она ревмя ревела? – недоверчиво покосился старик.

– Понимаешь, не могу я на ней жениться. Отец благословения не даст. Да и сосватал он меня уже, – пряча глаза, ответил Евсей.

– Понимаю… – поджал губы дед. – Чего ж не понять. Ты князь… Девка приглянулась. Чего с ней церемониться? Голову заморочил и взял. Разве кто поперёк слово скажет? – ядовито хмыкнул Дорофей. – Кто ж за сироту вступится?

– Да не томи ты душу, дед. И так тошно, хуже некуда.

– Тебе тошно? А каково ей? Только и было у неё имя доброе. Да и то ты испоганил, – проворчал старик.

– Что мне теперь делать? Где искать её?

– А зачем? – недобро прищурился Дорофей. – Правильно сделала, что ушла. Быстрее забудется…

Тяжело вздохнув, Левашов поднялся и в раздумье побрёл обратно на княжий двор. «Может, дед прав? Так лучше? И я смогу забыть Таяну? Глядишь, и она со временем успокоится и забудет меня…» – понадеялся он, прислушиваясь к возмущённому фырканью собственного сердца.