– Как же так! – возмутилась Таяна. – Зачем же чернавка такое сотворила? Хозяйке-то своей? Неужто ты обижала её?

– Нет, не обижала, – пожала плечами Пелагея и объяснила: – Из-за любви она на подлость такую согласилась, в парня, которого впустила, влюблена была. Он конюхом служил у того злодея. А тот пообещал им выкупить чернавку у моего батюшки и замуж за своего конюха выдать, – усмехнулась знахарка. – Слово своё боярин правда сдержал, но не потому, что честный такой, просто боялся, ежели девка в доме моём останется, вдруг проболтается и выдаст его. Да только она вину за собой чуяла и не знала, как грех свой замолить… Долго люди считали, что сгинула я. Позже чернавка узнала, что с бабкой Агафьей живу, прибежала она, в ноги упала, слезами умывалась, прощения просила. Говорит, из-за этого прегрешения ей бог ребёночка не даёт. Простила я её глупую. Не со зла же натворила такое, а по дурости да по любви. – вздохнула Пелагея. – И знаешь, – улыбнулась она, – и вправду вскорости забеременела баба и сыночка родила. Вот как…

Женщины помолчали, и Таяна вдруг спросила:

– И что же, ты больше не видала своего жениха?

– Почему же не видала? Пересекались несколько раз, – поморщилась Пелагея.

– Так почему не рассказала, как дело было? – разволновалась девушка.

– А зачем? Если он наветам дурным поверил и даже разбираться не стал?

– Всё равно надо поговорить. Пусть знает, что честна ты перед ним.

– А как говорить, если он, завидев меня, морду воротит и будто от чумной сторонится, – болезненно передёрнула плечом Пелагея. – И не хочет ни слушать, ни не верить мне.

– Так ты до сих пор любишь его… – вдруг догадалась Таяна.

– Люблю окаянного, – вздохнув, согласилась женщина, – и забыть не могу…

– А я знаю его?

– Знаешь… – отмахнулась Пелагея и, поднявшись на ноги, дала понять, что пора отправляться в путь, но поймав взгляд Таяны, поняла: девчонка не отстанет. – Прохор это, – призналась она. – Родственничек Евсея твоего. Вот ведь, как судьба переплелась. Мне дядька судьбу исковеркал, а тебе племянничек его. Ироды… – покачала головой женщина, и странницы пошагали дальше.

– А злодей этот кто? – торопливо поспевая за знахаркой, не унималась Таяна.

– Да Фролка Друцкий, – скривилась Пелагея, и девушка вытаращила глаза.

– Не зря мне боярин этот не нравился. Скользкий он, и глаз у него нехороший. Ещё девчонкой коробило от его лисьей ухмылки.

Далее шли молча. Похоже, знахарка погрузилась в воспоминания, а Таяна, взволнованная её рассказом, размышляла: «Действительно, ну почему одни живут и горя не знают, а другим всё не лад? И главное, за что бог отмеряет рабам своим наказания? Ну вот за какие прегрешения всевышний оставил меня в детстве без отца и без матери? И зачем позволил полюбить Евсея, зная, что нам никогда не быть вместе? – мысленно терзалась девушка. – Вот посмотришь порой на людей – ну как земля таких носит? Хотя бы Фрола этого? Или пана Зелевского с его сынком? Ан нет! Не карает рука господа этих злодеев. Живут себе, здравствуют и над людьми насмехаются. А Оленька – душа светлая? Ни за что смерть напрасную приняла. Где справедливость?» – возмущалась Таяна, и мысли о подруге снова вернули её к прежнему обещанию: не позволить негодяям Залевским уйти от наказания.

Вечером странницы остановились на ночлег. Пристроившись у костра, Таяна, устремив взгляд в бездонную черноту неба, украдкой вздыхала. Звёзды сияли так же лучезарно, как накануне, в ночь празднования Купалы, напоминая девушке о страстных губах и горячих объятиях Евсея. Досадуя на собственную глупость, её сердце тоскливо заныло. Нет, она уже не злилась на княжича и не роптала, трепетные чувства вытеснили из груди ревнивую обиду. «Пусть у него будет всё хорошо, а моя любовь бережёт его от всех невзгод», – искренне подумала девушка и с этими мыслями она уснула.

Сон порадовал Таяну. Ей приснился Евсей. Крепко обнимая, он покрывал её лицо поцелуями и ласково шептал: «Птаха моя… Счастье моё…»

Но неожиданно за спиной княжича появилась девушка. «Пойдём!» – ухватив за руку Левашова, потребовала незнакомка, и Таяна похолодела. Она не видела лица, а лишь слышала голос разлучницы, но этот голос её пугал.

– Нет! – воскликнула Таяна и бросилась Евсею на шею. – Не пущу! Не отдам! Никто не будет тебя любить, как я! – в отчаянье кричало её сердце.

– Пойдём! – упрямо тянула соперница, но Евсей сурово взглянул на странную девицу и отстранился. – Может, уступишь мне княжича? – тут же залебезила перед Таяной незнакомка. – А я тебя за то подарками щедрыми одарю. Ни в чём нужды не будешь знать …

– Нет, погубишь ты его!

– Так обидел он тебя! – напомнила девица.

– Всё равно люблю его, – призналась Таяна.

– И не отступишься?

– Не отступлюсь!

– Хлебнёшь ты горя за свою любовь, – зловеще прищурилась разлучница.

– Знаю! – ответила Таяна. – Пусть!

– Ну что ж, он твой, – скривилась незнакомка и, взглянув на Евсея, засмеялась. – Ступай, княжич. Раз она тебя простила, то и я прощу. А с тобой, девонька, глядишь, ещё свидимся, – прожурчала соперница и словно облачко растаяла в воздухе.

Пронзившая тело мелкая дрожь заставила Таяну проснуться. Оглядевшись, девушка облегчённо выдохнула, но сердце продолжало лихорадочно метаться. Что-то тревожное было в ночном видении. «Странный какой сон», – подумала она и решила поделиться волнениями с Пелагей. Внимательно выслушав подопечную, знахарка на некоторое время задумалась:

– Похоже, мается он. Душа его на части рвётся. С тобой хочет быть, а долг княжий не пускает. Тащит к себе невеста наречённая.

– Неужто Евсей думает обо мне? – недоверчиво взглянула Таяна.

– Думает. Иначе не явился бы. Во сне душа от тела отделяется и летит, куда ей вздумается. Вот вы и встретились.

– А может, это я к нему полетела? Или приснился от того, что я его забыть не могу?

– Может и так, – пожала плечами знахарка и улыбнулась. – Да только обнимал тебя кто? Никто ж его не неволил. И слова ласковые говорил… Сама рассказывала.

– Ох… Ну зачем ты мне надежду даёшь? – вздохнула девушка.

– Ничего я не даю, – фыркнула Пелагея. – Ты спросила – я ответила. А уж как судьба повернёт, никто не ведает. Хватит пустые разговоры вести, пойдём, – засобиралась она. – Сегодня до Зубцов должны дойти. Там тётка моя живёт. У неё и остановимся.

Скиталицы вновь отправились в путь. Шагая по лесной тропинке, Таяна старалась не думать о княжиче, но недавний сон не отпускал. «Ну и глупая! На что ты надеешься? – ругала себя Таяна, но слова ведуньи, грея душу, продолжали вертеться в голове.

Глава 20

К вечеру, как и рассчитывала Пелагея, женщины добрались до Зубцова. На крутом изгибе реки, где Вазуза впадает в Волгу, возвышались полуразрушенные стены, говорившие о былом величии города. Земляные валы и ров, построенные ещё в XIII веке при тверском князе Михаиле Ярославовиче, постепенно пришли в негодность, а нападение поляков в 1605 году и вовсе довело Зубцов до полного разорения и опустошения. Большинство уцелевших жителей уже не вернулись в родные края, предпочитая более спокойные и хлебные земли, и прежде достаточно крупный и богатый город предстал путницам в довольно плачевном виде.

Женщины прошли по полупустынной улице, миновали залатанную церквушку и, повернув в проулок, вышли к небольшому дому. Во дворе, загоняя кур в перекошенную сараюшку, справлялась по хозяйству худощавая баба. Заперев птицу, она повернулась и, взглянув на нежданных гостей, всплеснула руками:

– Неужто это ты, Пелагеюшка? – запричитала женщина. – Вот не ожидала увидеть! Как же? Откуда?

– Так вот, Акулина Семёновна, привела меня дорога до дома твоего. Пустишь?

– Да как же родной племяннице приюта не дать? – засуетилась тётка. – Заходи, сердешная. Сколько лет уж с тобой не виделись… Кажись, с того дня, как батюшка на тебя осерчал, – вздохнула она и задумалась. – Да… Думала я тогда на свадьбе погулять, а вон как оно вышло. Уж скоро восемнадцать годков будет, – проговорила женщина и, взглянув на Таяну, оживилась: – А это кто же будет? Уж не дочка твоя?

– Дочка, тетка Акулина, – согласилась знахарка.

– Чья? Прохора или того… второго? – изучая Таяну, прищурилась тётка.

– Не было никакого второго, – нахмурилась Пелагея.

– Так значит Прохора! – вылупила глаза Акулина.

– И не Прохора. Приёмная она.

– Ну да, ну да, – явно не поверив, хмыкнула женщина и отметила: – Вот только на бабку твою уж больно походит.

– Говорю приёмная, – проворчала Пелагея. – Хотя я была бы не против такую дочку иметь, – и взглянув Таяне в глаза, она улыбнулась.

Гости прошли в избу и огляделись: обстановка была обычная, небогатая. Хозяйка тут же взялась торопливо накрывать на стол, а Пелагея спросила:

– А где все?

– Так нет больше никого, – скорбно сжала губы Акулина. – Всех истребили ироды иноземные, одна я осталась. Вот и коротаю век оставшийся. Жду, когда бог меня к себе призовёт, чтобы с Иваном да детками моими встретиться. Брат мой старший правда в Москве живёт, меня к себе зовёт. Да куда я от могил родных? Нет уж… Здесь помирать буду.

– Мы поживём у тебя немного?

– Так живите, сколько хотите. Хоть и вовсе оставайтесь, – обрадовалась тётка. – Мне хоть не одиноко будет.

– Нет, остаться не можем. Таяне в Москву надобно. Дело у неё есть важное.

– Может, подождёт… дело-то? А ты меня пока подлечишь. Слышала, что знахаркой ты сделалась. Так уважь тётку-то.

– Хорошо, Акулина Семёновна, помогу, чем смогу, – улыбнулась Пелагея.

Хозяйка между тем достала из печи кашу и, добавив куриных запечённых потрохов, разложила всё по мискам.

– Нате вот, ешьте, – подала она ложки, а сама, усевшись напротив и подперев рукой щёку, с теплотой в глазах воззрилась на племянницу и Таяну. – Как чувствовала, что гости ко мне пожалуют, больше наварила.

Уплетая кашу, Таяна, навострив уши, слушала разговор женщин. Тётка, осуждающе взглянув на Пелагею, вздохнула: