– Откуда мне знать? Наверное, девка эта… холопка её…

– Хозяин так сказал? – догадался Евсей.

– Угу, – припав к кружке, подтвердил ключник.

Ещё немного поговорив со слугой, Левашов покинул кабак. Нечто подобное рассказала княжичу и горничная. Расспросив ещё пару человек, Евсей понял, что вся челядь знала о преступлении лишь со слов самого Залевского. «Получается, кроме пана и его сына никто ничего не видел, – размышлял Левашов. – И других доказательств, кроме их слов, нет. Да, конечно, суд скорее поверит знатным полякам, чем безродной девушке». Евсей уже отчаялся найти других видоков56, но тут к заезжему «купцу» подошёл панский конюх.

– Господин, слышал, ты интересуешься, кто боярина в доме пана Залевского убил, – настороженно зашептал парень.

– А ты знаешь чего?

– Знаю… Мы с Марусей на сеновале как раз были, – несколько смутившись, признался конюх. – А оттуда окна терема как на ладошке видать. В спаленке свечи горели, а окон боярышня не закрывала.

– Говори! – взволновано потребовал Евсей.      .

– Ой, как прознает пан, что предал его, так со свету меня сживёт, – засомневался холоп.

– Так что ж ты тогда разговор завёл, раз боишься? – нахмурился Евсей, внимательно рассматривая молодого человека. Предположив, что тот просто набивает цену, княжич потянулся за кошелём.

– Нет, нет! Денег не надо!– остановил его конюх и вдруг попросил: – Ты бы, добрый человек, помог мне с Марусей бежать отсюда. Боюсь я за неё… Панский сынок ни одной девки пригожей не пропускает.

–Знаешь, что бывает за помощь беглым холопам?

– Не холоп я. По договору на службу поступал ещё к бывшему хозяину. Долги отца отрабатывал. Срок давно истёк, и пан ещё месяц назад должен был отпустить. Да куда там! Хуже рабов держит. Своих соглядатаев кругом понаставил… Продыху не даёт. И Марусю за меня не отдаёт.

– А звать-то тебя как?

– Ванька я.

– Помогу вам, Иван,– пообещал Евсей. – Только расскажи всё, как было.

Парень радостно улыбнулся и начал рассказ.

– Так вот, встретились мы вечерком с Марусей, – снова покраснел он и, не вдаваясь в подробности, перешёл к делу: – Окошко боярышни аккурат напротив нас светилось, и тут Маруся меня в плечо толкает и говорит: «Гляди-ка, неужто дочка боярская на чары молодого пана поддалась?» Смотрю я – и правда Болеслав в спаленке у боярышни маячит. Вот только девица тут же кричать начала да на помощь звать.

Слушая конюха, Левашов, боясь выдать своё волнение, всё сильнее сжимал рукоять сабли. «Выходит, правду Таяна говорила! – учащённо застучало его сердце. Почти слово в слово повторил рассказ девушки Иван, и на душе Евсея сделалось легко и радостно. – Я знал! Не могла она такого злодейства совершить». Позже записав слова парня, княжич попросил Ивана с Марусей подписать бумагу.

– А куда бежать собирались? – поинтересовался Левашов у парочки.

– Мир не без добрых людей. Умелые руки везде надобны, – улыбнулся Ванька. – Я вон с лошадями управляюсь ловко, а Маруся моя вышивать мастерица. Её узорами не грех самой царице наряды разукрасить, – похвастался он невестой.

– Хотите, у меня работать? Не обижу.

Молодые люди засияли и согласились.

– Ну, тогда не торопитесь бежать, со мной поедете, – предупредил Евсей.

Выяснив всё, что хотел, Левашов несколько задержался в Вязьме. Он опасался, как бы Прохор, отыскав Таяну, сдуру не привёз её к пану Залевскому. Но время шло, дядька в городе так и не объявился, и княжич засобирался в обратный путь.

Встретившись в условленном месте с Иваном и его суженной, Левашов приодел парочку в заранее купленную одежду стрельцов, и «купец» со своей «свитой» совершенно спокойно выехали за пределы Вязьмы. Вскоре дорога привела Евсея в тот самый трактир, в котором, по словам Фрола, работала Таяна.

Оказалось, девушка и здесь не обманула.

– Ох, пан, простите! – виновато теребя передник, причитала пани Грася. – Было дело, приютила девку. Посуду взяла мыть… А она, неблагодарная, постояльца обидела. Сковородой огрела да сбежала, чертовка этакая! Тоже мне недотрога! Радовалась бы, что с такой рожей на неё хоть кто-то позарился, – возмущалась пани, и у Левашова совсем отлегло от сердца.

Снабдив Ивана и Марусю сопроводительным письмом, княжич отправил парочку в свою вотчину, а сам помчался в Москву. Пока он, добывая доказательства невиновности Таяны, скитался по дорогам, успело пройти достаточно много времени, и неумолимо приближался день его свадьбы с полячкой, а потому Евсей спешил.

Прискакав в столицу, Левашов первым делом заглянул к Прохору, но хозяина дома не оказалось, и, как выяснил княжич, дядька уже более двух недель не объявлялся. Догадавшись, что царский обыщик всё ищет «преступницу», Евсей, не откладывая, отправился в Кремль. Но не к Михаилу Фёдоровичу, снискавшему прозвище Кроткий, стремился попасть Левашов, а к отцу его – патриарху Филарету.

Добившись встречи, княжич предстал пред очами всемогущего властителя. Евсей почтительно поклонился, и патриарх милостиво протянул руку для поцелуя.

В миру Филарет носил имя Фёдора Никитича. В молодости боярин отличался разгульным нравом, слыл ловким наездником, любил охоту и вёл жизнь знатного повесы. Не чуждо молодцу было и тщеславие. Одним из первых Фёдор начал брить бороду, не брезговал «западной» одеждой и слыл среди иностранцев первым красавцем. Находясь у истоков Смуты, Фёдор Романов не только умудрился уцелеть в горниле междоусобной войны, но и выйти из нее победителем.

После обвинения в попытке отравления Бориса Годунова Фёдора постригли в монахи, лишив тем самым возможности претендовать на царский престол, и, казалось, его игра проиграна. Но Годунов и весь его род канул в лету, Шуйские также, не оставив наследников, сгорели в пожаре всеобщей вражды, из польского плена так и не вернулся князь Василий Голицин, и какую роль во всей истории со Лжедмитриями на самом деле сыграл тихий Филарет – одному богу известно. А история хранит молчание: случайным ли совпадением было то, что первый самозванец Гришка Отрепьев являлся беглым холопом Романовых.

Но как бы то ни было, сам Фёдор Никитич с приходом каждого нового Лжедмитрия поднимался всё выше, умудрившись из простого монаха дорасти до сана патриарха. В конечном итоге, Фёдор Романов, несмотря ни на что, смог осуществить свою давнюю мечту57, и после воцарения на троне его сына Михаила именно Филарет сделался фактическим правителем земли русской, получив официальный титул "Великого государя". Без ведома патриарха молодой царь не волен был принять ни единого решения, не смел подписать ни указа, ни грамоты.

Теперь, возглавляя церковь и страну, Филарет выглядел благочестивым старцем, хотя его пронзительный хищный взгляд и твёрдо сложенные губы отбивали у кого бы то ни было всякое желание вставать на пути этого хитрого и безжалостного человека.

– Что привело тебя ко мне, Евсей Фёдорович? – одними губами улыбнулся патриарх и испытующе окинул взором просителя. – Тебе впору к свадьбе готовиться, а ты по Москве разгуливаешь. Или поблагодарить явился за сватовство моё?

– О сватовстве и пришёл речь вести, Владыко, – смиренно опустил голову Евсей. – Прошу, отмени сговор.

Филарет зло прищурился:

– О чём же это ты просишь? Польскую боярышню обрюхатил – и в кусты? Нехорошо…

– Да не я это, – возразил князь и подал грамоту. – Вот сама она призналась.

Прочитав повинную Божены, патриарх насупил брови и задумался, а затем, подняв глаза на Евсея, фыркнул:

– Выходит, обманул меня полячишка? Вот ведь лживое отродье! Ну что ж, быть по сему, – согласился он. – Неволить не стану. Чего ещё у тебя? – строго взглянул Филарет, заметив, что княжич не торопится покидать его хоромы.

– Владыко, позволь мне самому разобраться в убийстве боярина Григорьева и дочери его.

– Чего там разбираться? Докладывали мне о том деле. Ясно всё там. Девку должны на суд в Вязьму отвести.

– Да не всё там ясно! – возразил Левашов. – Негоже если истинные злодеи наказание не понесут, а невинный человек пострадает. Не по-божески это.

– Чего это ты за простую девку печёшься?! – усмехнулся Филарет.

– Да не могла она совершить такого. И доказательства я нашёл, – заявил Евсей и вкратце поведал всё, о чём узнал от слуг пана, а в заключении поклялся: – Правду говорю, вот те крест, – горячо наложил он знамение.

Патриарх, не перебивая, внимательно слушал, и в его глазах появился заинтересованный блеск:

– Ишь ты! И креста наложить не боишься… – насмешливо фыркнул Филарет и уже серьёзно добавил: – Коли докажешь виновность Залевского, твоё счастье. Честно скажу, только спасибо скажу, ежели поляка этого прижучить сумеешь. Уж надоел как, сил нет! Давно бы к Москве близко не подпускал, да только Сигизмунт его послом назначил. А пан этот воду тут мутит: по углам с боярами всё шепчется и, слышал, будто шляхту свою неспокойную на нас науськивает. Не успели мы от Смуты отойти, не ровен час, как бы новые распри кто не устроил, – озабоченно сдвинул брови Филарет. Свою власть патриарх не собирался отдавать никому. – А уж жаден как пан! Вон и на твои земли Залевский права предъявил давеча, – хитро взглянул патриарх. – Не из-за того ли ты, Евсей Фёдорович, на него так взъелся, что аж в убийстве и подлоге обвинить намерен?

Левашов удивлённо взглянул на Святейшество.

– Впервые слышу! И каким же боком мои земли пану принадлежать могут?

– Бумагу намедни привёз, – откинувшись на спинку трона, поморщился Филарет. – А в ней говорится, будто дальним родственником он князю Засекину приходится. А потому пан требует, чтобы угодья и поместье Засекина ему отошли, а после него – Болеславу. Род-то Засекина своё начало от Рюриковичей берёт. От колена Ярославского князя Грозные Очи, – уточнил патриарх, и Евсей догадался, что беспокоит умудрённого опытом царедворца.

– Да от тех кровей одна водица в жилах Залевских осталась, – предположил Левашов. – Не хватало ещё полякам земли раздавать! И так они вон сколько наших городов к рукам прибрали!