Татьяна Милях - Тайна оберега

– Мне нужно увидеть эту девушку. Хотя я дала обет затворничества, но ради такого дела всё же прибуду на суд!

Евсей возвращался домой. Дорога под весенним солнцем успела размякнуть, и стройные ноги скакуна вязли в выматывающем силы и душу, снежном киселе. Всадник не торопил коня, а погрузившись в раздумья, позволял тому идти размеренным шагом. Неожиданное воскрешение ключницы Засекина и тревожило, и радовало Левашова, но он никак не мог решить: стоит ли рассказывать жене о сестре Марфе? «Похоже, сама монахиня так до конца и не поверила в то, что Таяна её дочь, – чувствовал Евсей. – Но главное, пан Залевский никак не ожидает появления такого видока», – мысленно торжествовал княжич и, старательно собирая воедино все добытые сведения, готовился представить на суде доказательства невиновности своей супруги.

Знакомая дорога вскоре привела Левашова на княжий двор, но не успел он покинуть седло, как его встретил тяжёлый взгляд отца. Сложного разговора было не избежать, но Евсей не собирался отступать. Фёдор Петрович гневался на своеволие и на дурость отпрыска, но княжич упрямо стоял на своём. Осерчав, отец уже вознамерился уехать, но Евдокия уговорила мужа остаться.

– Подожди, свет мой, не горячись… Не сегодня-завтра царский посланник на суд явится. Неизвестно ещё, как дело повернётся…

Накануне из Москвы вернулся Прохор Долматов с известием о скором прибытии направленного государем князя Бутулина, а потому мать страшно волновалась за судьбу сына. Взглянув на супругу, Фёдор Петрович довольно оскалился.

– Надеюсь, девку эту в монастырь сошлют за деяния её. Вот и избавимся мы от невестушки! – понадеялся князь, но тут же сердито нахмурился. – Да только как бы из-за этой ведьмы и сам Евсей под монастырь не угодил!

– Вот и я о чём говорю, – смиренно наглаживала буйную голову мужа Евдокия. – Кто сыночку поможет? Кто от глупости обережёт да удержит? Кто посланнику царскому объяснит, что невиновен он ни в чём?

– Вот сам пусть теперь и расхлёбывает, раз ума нет, – гордо вскидывая бороду, продолжал кипятиться отец.

– Так как же, Фёдор Петрович. Жалко же сыночка… кровиночка всё-таки, – вздыхала мать, чувствуя, что муж уже смягчился и фыркает лишь для порядка. Князь ещё немного поартачился, но поддавшись смиренным уговорам жены, всё же сдался.

Уже на следующий день в Хлепень прибыла целая процессия, и оба Левашова встречали гостей у крыльца терема.

В сопровождении дюжины стрельцов и двух именитых бояр Судебной Палаты на двор въехал царский посланник. Следом за возком князя появились пан Залевский с сыном, а рядом с поляками крутился Фрол Друцкий. Якуб Залевский заинтересованно оглядел дом и остановил немигающий взгляд на хозяине владений. В глазах пана Евсей заметил алчный блеск: так на торгу прицениваются к лошади.

– Гляди-ка, княже, как поляк-то по сторонам зыркает, – обратил внимание на интерес Залевского, Прохор. – Поди, уже хозяином Хлепени себя возомнил. Ой, чует моё сердце, успел он по дороге царским посланникам песни напеть, – покачал головой дядька

Всадники спешились, Бутулин грузно выбрался из возка, явно устав от поездки по раскисшей дороге. Евсей, как подобает, встретил гостей, а после сытного застолья лично проводил Бутулина в опочивальню. Тяжело шагая по переходам, именитый боярин, строго взглянув на княжича, тихо проронил:

– Ты чего ж это, Евсей Фёдорович, творишь? Еле уговорил царя не гневаться на тебя до окончания разбирательства. Уж как пан требовал и тебя под стражу взять! Обвиняет во всех смертных грехах. Утверждает, будто ты за спиной царя со шведами переговоры ведёшь.

– Что за глупость такая, Анисим Степанович? – изумился Евсей.

– Сам знаю, что глупость. Потому и разговариваем мы с тобой вот так, а не под конвоем я тебя в Москву везу, – шепнул князь. – Видать, сильно ты этому поляку насолил, – прищурился Бутулин.

– Уж не знаю, чем. Разве, что не хочу позволить его сыночку за деяния его наказания избежать?

– А пан утверждает, будто это ты холопку свою подослал лиходейство в его доме учинить. Дабы перемирие нарушить.

– Это как же? – искренне удивился Левашов.

– Очень просто. Будто ты велел Григорьева убить и злодеяние сиё на польского боярина свалить. Надеясь, что царь осерчает и снова с Сигизмундом войну затеет. А пока мы с поляками грызться будем, шведы у Речи Посполитой земли оттяпают. И Залевский утверждает, будто тебе за такую услугу король шведский хорошо заплатил. Понимаешь, чем это пахнет? Одно дело – за холопку-лиходейку ответ держать да серебром расплатиться, другое дело – царская измена! Тут казной не отделаешься.

– Спасибо за предупреждение, Анисим Степанович, – нахмурился Евсей. – Да только я намерен доказать, что главный лиходей здесь есть сам пан Залевский.

– Ой, постарайся, Евсей Фёдорович, постарайся, – покачал головой князь. – В противном случае всего лишиться можешь. А монастырская келья тебе самым простым наказанием покажется.

Утром на княжеском дворе собрался народ. Не каждый день царские люди вершат правосудие в здешних местах, и, прознав о судебном разбирательстве, крестьяне, из желания поглазеть на увлекательное зрелище не хуже представлений скоморохов на ярмарках подтянулись даже из соседних деревень. Места всем не хватало, и над площадью гулом пчелиного роя висел разговор сотен голосов.

Наконец, специально сколоченный судейский помост оцепили стрельцы, и народ в ожидании начала разбирательства притих. На крыльцо терема для царёва посланника вынесли резной стул. Рядом с Бутулиным на лавке разместились бояре из Сыскного Приказа, а обвинители – пан Залевский с сыном – пристроились неподалёку от крыльца. Рядом с ними уселся и Фрол Друцкий. Князь и княгиня Левашовы заняли лавки для знатных гостей, а сам Евсей встал неподалёку от помоста в окружении своих дружинников. Дворовые слуги кучными группками толпились у стен терема, на заборе висели мальчишки, а на широком княжеском дворе яблоку негде было упасть.

Наконец вывели Таяну, и толпа оживлённо зашепталась.

– Гляди-ка, преступница!

– Это что же, она на сносях?!

– Батюшки, так кто ж отец?

– Говорят, сам дьявол!

– Да что вы болтаете. То жена нашего князя! – заворчал кто-то из челяди.

– Точно ведьма! Околдовала князюшку.

– Сама ты ведьма! – огрызнулась холопка. – Она убиенного ключника дочка.

Но тут раздался голос, призывающий к тишине, и все снова затихли. Вперёд вышел Якуб Залевский, и состязание⁶⁵ началось. Пан перечислял мнимые преступления Таяны, и от всего перечисленного по спинам слушателей пробежал лёгкий холодок. Толпа настороженно уставилась на девушку.

– Ну и дела! А по ней не скажешь…

– Я же говорю, ведьма!

После обвинений пана Залевского на помост вызвали видоков. Когда дворецкий пана повторил обвинения хозяина, Евсей задал ему вопрос:

– Ты лично видел, как девушка убила боярышню и боярина Григорьева?

Человек растеряно захлопал глазами и, настороженно покосившись на пана, ничего не сказал.

– Так да или нет? – настаивал княжич и предупредил: – И не забывай: в подтверждение своих слов тебе предстоит крест целовать.

– Нет, сам того не видал, – уставился в землю дворецкий.

– Тогда с чего ты взял, что это сделала девица?

– Так пан сказал, – пожал плечами мужик, и Якуб недовольно поморщился.

Дворецкий, в волнении утирая пот с лица, наконец, покинул помост, и свои показания взялись давать другие видоки. Но и остальных свидетелей пана Залевского Евсей загнал в угол.

Когда представители обвинения иссякли, Левашов предложил выслушать Таяну. После рассказа девушки над двором вновь пронёсся встревоженный ропот. Мнения людей разделились: кто-то верил новоявленной княгине, кто-то сомневался в ее рассказе, и тогда Левашов вызвал своих очевидцев. Бывший конюх пана Залевского и его теперь уже жена Маруся поведали о том, что в ту злополучную ночь смогли разглядеть с сеновала, полностью подтвердив слова Таяны.

– Их подкупили! – вскочил с места Болеслав. – Князь Левашов помог холопам бежать и теперь заставляет их чинить наговоры. Он надеется выгородить свою любовницу!

От столь громкого заявления площадь всколыхнулась и загудела.

– А сейчас подходим к самому главному, – спокойно продолжил Евсей. – Якуб Залевский утверждает, будто всё началось с воровства. Вы, пан, до сих пор утверждаете, что Таяна украла ваш амулет?

– Да, всё так и было, – важно завил Якуб и показал ярко сверкнувший на солнце золотой оберег. Торжествующе взглянув на Левашова, поляк обратился к царским посланникам. – Воровка призналась, что амулет она отдала князю Левашову. Он с ней в сговоре! Похоже, именно князь подговорил холопку на преступление.

– Это правда?– нахмурился Бутулин. – Вещь действительно у тебя, Евсей Фёдорович?

– Да, – согласился Левашов и вытащил из-за пазухи оберег. Увидев похожий, только серебряный амулет, толпа изумлённо ахнула. Залевский довольно оскалился, и его глаза засверкали хищным огнём. Евсей между тем невозмутимо продолжил: – Таяна на самом деле подарила оберег мне. Но обвиняемая утверждает, что этот оберег был у неё задолго до того, как она попала в Вязьму в дом пана Залевского. А передала ей оберег её мать, – заявил Левашов и обратился к Залевсому: – Пан всё равно будет утверждать, что амулет его?

– Да, мой! – в запале выкрикнул Якуб. – Она врёт!

– Тогда объясните, пан Залевский, каким образом девять лет назад он мог оказаться у Таяны? Есть свидетели, которые могут подтвердить, что видели оберег у девочки, – заявил Евсей и вызвал деда Дорофея с женой и его внуков.

После рассказа крестьян, поляк, стараясь сообразить, как выкрутится, растерянно замялся:

– Значит, её мать украла амулет у меня, когда я приезжал с посольством в Москву.

– Это как же? – вскинул брови Евсей.

– Она была в Москве с князем Засекиным.

– Врёшь! Моя мать не воровка! – не выдержала и выкрикнула Таяна.