– Экий я неловкий! – извиняясь перед хозяином, запричитал Фрол, исподтишка наблюдая, как дружинники и княжеские бояре прихлебывают отраву. Через минуту лица несчастных побледнели, и, издавая страшные хрипы, они безуспешно пытались заглотнуть воздуха. Не прошло и пары минут, как все, кто выпил зелья, навсегда затихли. Тех же, кто ещё не успел притронуться к кубкам, люди Залевского, неожиданно подскочив сзади, кололи и резали без жалости.

Увидев измену, Засекин грозно поднялся с места, на ходу выхватывая саблю, но к князю подскочила пара человек и, ухватив его за руки, скрутила. Дворовую челядь согнали в угол, а ключница, взглянув на бездыханное тело мужа, упала на колени и завыла. Алексей Григорьевич, продолжая тщетно рваться из хватки поляк, с ненавистью взглянул на Друцкого:

– Фрол, как ты мог!

Боярин только презрительно фыркнул.

– Прости, Алексей Григорьевич, но по-другому ты же казну не отдашь? Лучше скажи, где ключ прячешь.

– Вон чего! На казну княжескую позарились! Не видать вам моего золота! – воскликнул князь.

– Ты не скажешь, холопы твои расскажут, – усмехнулся Якуб Залевский и перевёл взгляд на вопящую ключницу. – Тащите её сюда.

Женщину поставили перед поляком на колени.

– Ну что, холопка. Может, ты знаешь, где твой хозяин ключ от кладовой прячет?

– Не знаю, пан. Батюшка-князь казну всегда сам открывал.

– Врёшь!

– Вот те крест! – рыдала женщина.

Поляк недовольно хмыкнул и перевёл глаза на Засекина. Алексей Григорьевич лишь холодно усмехнулся.

– Огнём пытать будешь – не скажу!

– А это ты зря, княже, – расплылся в крысиной улыбке Залевский. – Всё расскажешь… Приведите-ка сюда дочку княжескую, – прошипел он, и отец побледнел. – Ну что, будешь говорить? Или дочке твоей за твоё упрямство расплачивается придётся?

Князь молчал, и только его раздувающиеся ноздри говорили, в каком он бешенстве.

Вскоре на пороге появилась Настасья:

– Батюшка, звал меня? – потупившись, преступила порог девушка, но подняв глаза и увидев, что творится в гриднице, побелев, попятилась назад, но дорогу княжне перегородил польский стражник.

Залевский, нагло оглядев княжну, усмехнулся.

– Да, красивая у тебя дочка, князь. Ну что, где ключ, Алексей Григорьевич?

Засекин молчал, пан сделал знак, и двое громил направились к девушке.

– Ты не посмеешь! Тебя за все твои дела из-под земли достанут! – воскликнул князь.

– Кто? – засмеялся Залевский. – Ваш царь или наш король? Своего царя у вас нет, да и не будет… А с такими деньгами я с нашим королём всегда договориться сумею. Сигизмунду деньги ой как надобны.

Бедную Настасью повалили на пол, Засекин дёрнулся, но не смог вырваться из хватки удерживающих его людей. Бедняжка кричала и плакала, но мольбы несчастной не трогали негодяев – разве могла хрупкая девушка справится с двумя громилами.

– Останови их, я всё скажу! – воскликнул отец.

– Хорошо, говори, – усмехнулся пан и сделал знак воинам. Те остановились, но Настенька продолжала оглашать зал рыданиями.

– Ключ находится в моей опочивальне в тайнике. Я принесу.

– Конечно, принесёшь, только позже, – хихикнул Якуб и громилы, оскалившись, снова набросились на девушку.

– Ты обещал! Не тронь дочь!

– Я тебе не верю. Ты врёшь. Не мог ты так быстро сдаться.

Девушка истошно закричала и затихла. Отец зажмурился, и из его глаз от бессилья брызнули слёзы.

– Отпустите её! – простонал Засекин.

– У тебя ещё есть жена и сыновья, – оскалился поляк. – Подумай о них.

Неожиданно твёрдо взглянув в глаза негодяю, князь сцепил зубы. Он понял: в любом случае этот польский выродок не пощадит никого. Собрав силы, Засекин рванулся и, скинув с себя державших его людей, выхватил саблю у рядом стоящего поляка. Одним ударом он разрубил врага, а следующим броском пронзил негодяя, истязающего его дочь, при этом задев и её. Взглянув в обезумевшие глаза девушки, отец прошептал:

– Прости, – и пронзил кинжалом грудь Настеньки.

Развернувшись, Засекин успел убить подбегающего к нему гусара и ранить ещё двоих казаков, но тут на голову князя сзади обрушился удар, и он пошатнулся. Алексей Григорьевич пытался устоять на ногах, и, воспользовавшись его заминкой, к князю подлетели четверо поляков, ухватив его за руки. Рыкнув, Засекин дёрнулся, кафтан затрещав по швам, лопнул, и пуговицы вместе с удерживающими его врагами полетели в разные стороны. Отпихнув ногой одного из нападающих, князь ударил кулаком в морду другого, но силы были неравными, и Алексея Григорьевича всё же сумели схватить и обезоружить. Засекин продолжал рвался из удерживающих его тисков, разодранный кафтан и рубаха открыли его мощную грудь, и глаза Залевского уставились на нательный крест и странный золотой амулет. Оберег имел форму солнца и луны, а тёмный рубин, разделяя небесные светила, поблёскивал алым мерцанием. В этот момент дверь распахнулась, и в зал впорхнули две девчонки.

Любава собиралась произнести забавную речь, представляясь своей служанкой, но лишь переступив порог, осеклась.

Увидев дочь, князь, судорожно облизав разбитые губы, истошно заорал.

– Беги!

Любаве хватило мгновения, чтобы, услышав вопль отца, пуститься со всех ног. Проскользнув мимо стражника у входа, княжна помчалась к матери, а Таяна же, оцепенев от страха, осталась стоять, в ужасе уставившись на труп Настасьи.

– А вот и младшенькая пожаловала! – увидев богатые одежды девочки, захихикал Якуб, и несчастную подхватили грубые мужские руки.

– Она же ребёнок! – пытаясь высвободиться из хватки, закричал князь.

Но зверьё в человеческом обличье, не обращая внимания на слёзы девочки, уложили бедную на стол. Малышка завизжала, заставляя дрожать перепонки в ушах, и поляк ручищей закрыл ей рот. Тут раздался жуткий вой ключницы. Женщина коршуном кинулась на насильника, но удар ножа остановил несчастную мать, и она свалилась на холодный пол. Зажатая грубой ладонью девочка стала задыхаться, но громила, не замечая этого, продолжал измывался над жертвой. Лишь позже, осознав, что бедняжка затихла, негодяй, с досадой поморщившись, отступил.

Алексей Григорьевич зарычал. В него словно дьявол вселился. Во второй раз Засекин раскидал схвативших его людей, и вновь завязалась рукопашная. Весь израненный князь вёл неравный бой, круша всё на своём пути. Одна мысль владела отцом: дать младшей дочери спастись. Не замечая боли и собственной крови, Засекин рубил подлетающих к нему вояк, пока его не сразил выстрел пищали. Князь захрипел и, сделав ещё пару шагов, рухнул.

– Что ты наделал? – взвился Якуб.

– Так сколько он нашил людей уложил, – оправдывался гусар, сжимая ещё дымившееся оружие.

Пан подошёл к поверженному Засекину и, взглянув на золотой амулет, сорвал его с шеи.

– Похоже, у князя действительно богатая казна, – рассматривая древнюю вещицу, хмыкнул Якуб. Спрятав оберег в карман, он взглянул на Друцкого. – И что теперь делать будем?

– Князь не рассказал, княгиня расскажет, – проговорил Фрол, и сообщники, переглянувшись, направились к выходу.

– А с остальными что делать? – кивнув на слуг, поинтересовался одни из людей пана.

– Никого не оставлять в живых, – приказал Залевский и вышел.


Любава неслась по коридору и, влетев в опочивальню княгини, выпалила:

– Матушка, бежать надо! Предали нас! Батюшку схватили, а Настеньку убили!

Женщина побледнела и, застонав, схватилась за живот.

– Матушка, бежим! – тянула за рукав девочка.

– Не смогу я. Догонят меня. А ты беги к лесу, там схоронишься. Поторопись, – проговорила Варвара и обняла дочь.

– Я не уйду без тебя! – слёзы навернулись на глаза Любавы. – И братьев надо предупредить!

– Ты не успеешь, – сморщившись от боли, проговорила княгиня.

На мгновение задумавшись, она сняла с шеи серебряный амулет и повесила его на шею дочери.

– Береги его. Отдать можешь только своему мужу.

– Матушка, – зарыдала девочка.

– Беги, прошу тебя! – взмолилась мать. – Ты должна сохранить оберег. Поспеши!

Осознавая важность поручения, Любава утерла слёзы и, спрятав талисман за пазуху, направилась к двери. Но не успела она её открыть, как та распахнулась, и девочка уткнулась носом в серебряный орден. От страха Любава не могла оторвать взгляда от оскалившегося не то волка, не то собаки. Страшная пасть, тускло поблёскивая, раскачивалась перед глазами, и, сглотнув ком, застрявший в горле, она подняла глаза. Встретившись с леденящим взглядом пана, бедняжка задрожала, но Якуб властно отстранил ребёнка и шагнул к княгине. Следом за поляком зашёл и Фрол Друцкий. Прижавшись спиной к печи, Любава испугано уставилась на мужчин. Варвара тяжело вздохнула и вновь схватилась за живот.

– Фрол, – простонала она. – Как ты посмел….

– Посмел, посмел, – хмыкнул боярин. – Лучше скажи, где твой муженёк ключ от кладовой прячет.

– Так это всё из-за золота, – догадалась княгиня. – Тебе придётся ответить за свои деяния.

– Не придётся, – усмехнулся Друцкий. – Никто не расскажет, никто и не узнает. А вот ключ тебе лучше отдать.

– Я не знаю, где он.

– Врёшь! – взревел Фрол и наотмашь ударил женщину.

– Не тронь! – взвизгнула княжна и, бросившись на боярина, вцепилась зубами в его руку.

Друцкий грубо отшвырнул ребёнка, и Любава, ударившись головой об угол обложенной изразцами печи, потеряла сознание. Через некоторое время откуда-то издалека девочка различила отчаянные крики матери, затем послышался детский плач, и неожиданно всё стихло. Маленькая княжна сквозь окутывающий голову туман подумала: «Может это всё сон?» – но тут отчётливо услышала мужские голоса.

– Ты что, и младенца кончил? – спросил Фрол.

– Слишком громко орал. Его плач меня выводил из себя, – проворчал Якуб и прикрикнул: – Ищи давай. Здесь он должен быть.

– А что с девчонкой делать? – вновь задал вопрос Фрол, и Любава, догадавшись, что говорят о ней, похолодела.