Татьяна Милях - Тайна оберега

– Да, похоже, она тоже откинулась, – раздражённо фыркнул поляк. – Ключ лучше ищи! О холопке он печётся…

Её щека лежала в чём-то тёплом и липком, и девочка неожиданно она поняла, что это её собственная кровь. Тошнота подступила к горлу, но Любава, не смея даже моргнуть, боялась шелохнуться. Злодеи шарили по сундукам и полкам, заглядывали за иконы, переворачивали всё вверх дном.

– Чёрт, где же он, – злился Фрол и остановился возле девочки. – Может, без ключа обойдёмся? Сломаем замок – и дело с концом?

– Нет, не получится. Я читал, что без ключа кладовую не открыть. Секрет там какой-то имеется.

– Так разнести по кирпичику всю кладовую!

– Она на несколько аршинов⁶⁸ в землю уходит и толщиной чуть ли не в два. На это время потребуется. А сюда со дня на день Евсей Левашов со своей дружиной явиться должен. Можем не успеть.

– Куда же Засекин его спрятал? – в сердцах ударил кулаком по печи Фрол, и неожиданно один из изразцов откинулся, открывая глазам тайник. – А вот и ключик, – засмеялся Друцкий.

Сообщники обрадовались и, завладев ключом, тут же удалились.

Когда шаги затихли, Любава решилась открыть глаза. Прислушиваясь к звукам за дверью, девочка несмело пошевелилась и приподнялась. Голова тут же закружилась, но когда комната престала вращаться, то, что увидела маленькая княжна, заставило её оцепенеть. Любава с ужасом смотрела на растерзанные тела матери и младенца. То была крохотная сестричка. Сколько времени она не могла оторвать глаз от страшной картины, девочка не знала, но из оцепенения её вывели крики с улицы.

Женский визг, плач детей, вопли и проклятья сливались в один истошный вой, и Любава, обтерев с щеки кровь, выглянула в коридор. Убедившись, что там никого нет, девочка осторожно покралась к лестнице. Из некоторых горниц доносились душераздирающие стенания прислуги, где-то она натыкалась на уже бездыханные тела, но княжне удалось выскользнуть из дома незамеченной. Выбежав на двор, Любава споткнулась о распростёртое тело собаки. В испуге отшатнувшись от замершей в последнем оскале псины, девочка в растерянности огляделась. Обезумившие люди, пытаясь найти спасение, метались по улицам, их настигали, кого-то убивали на месте, молодых женщин валили на землю и насиловали, мужиков рубили и калечили.

Услышав за спиной топот и голоса, княжна задрожала, но в следующую секунду юркнула в большую собачью конуру и, забившись вглубь, затихла.

– Что, Фрол, прямо сейчас в казну княжескую наведаемся или до утра подождём? – услышала она торжествующий голос Залевского.

– Уж больно хочется на богатства Засекина взглянуть, – признался Друцкий и посетовал: – Да вот только темно. Огня бы надо с собой прихватить.

– Ничего, скоро здесь огня станет в избытке. Всю округу озарим.

– Чего это ты задумал? – насторожился Фрол.

– Всех, кто в живых остался, запереть в амбар! – приказал пан подлетевшим к нему гусарам.

– Зачем? – недоумевал Друцкий.

– Всех сжечь, – зловеще оскалился Залевский.

При этих словах тело девочки мелко затряслось. Боясь, что страшные люди снаружи услышат стук её зубов, бедняжка, старясь сдержать дрожь, до боли обхватила колени, а когда подельники проходили мимо её хлипкого убежища, Любава даже перестала дышать.

Вскоре пан с боярином скрылись из вида, и жуткие звуки, витавшие над городом, заставили ребёнка зажать уши и зажмуриться. Любаве не хотелось ни видеть, ни слышать, как людей тащили, гнали, били, как несчастные молили о милосердии, и как в ответ они получали лишь тычки, насмешки и оскорбления.

Шум переместился в другую часть города, и на княжеском дворе никого не осталось. Опасливо выбравшись из конуры, девочка прошмыгнула к крепостной стене и здесь наткнулась на тела своих братьев. Закусив губу, она вновь замерла, но новый отчаянный крик заставил княжну выскочить за ворота.

Растворившись в темноте, Любава мчалась к лесу. Она успела добежать до опушки, когда огромный столб пламени поднялся над городищем и, сливаясь с предсмертным воплем сотен голосов, искрами вознесся в небо.

Последний раз взглянув в сторону родного дома, княжна кинулась в чащу и бежала, больше не оглядываясь и не разбирая дороги. Лицо девочки заливали слёзы, но она даже не думала их утирать. Разве могут слёзы излить всё горе, клокочущее у неё в груди? Вдруг споткнувшись о корягу, бедняжка полетела в овраг и погрузилась в темноту…

Солнце ещё не успело подняться высоко и, несмело пробиваясь сквозь ажурную листву деревьев, ласково коснулось безмятежно сонной земли. Маленькой княжне снилось, как сильные мужские руки легко подхватили её и, казалось, подняли к самым верхушкам деревьев. Но ей не было страшно. Она знала: отец ни за что на свете не уронит свою любимую дочь. Сердце в груди трепетало от восторга, только стало несколько неловко, и, притворно надувшись, девочка возмутилась:

– Батюшка, ну я уже не маленькая!

Мама стояла рядом и звонко смеялась. Яркие лучи слепили глаза, не давая разглядеть лица дорогих людей, и только их счастливые улыбки различались сквозь прикрытые ресницы. За спиной раздавались весёлые возгласы сестры и шутки братьев, и голоса родных сливались в единый мелодичный хор с восторженным звоном беспечных кузнечиков. Запах свежескошенного луга пьянил, душу распирало от безмерной радости, а весь мир был наполнен светом, любовью и умиротворением.

Но солнце продолжало ласкать лицо, щекотать ухо, путаться в ресницах, упрямо пытаясь разбудить маленькую гостью, и открыв глаза, Любава удивлённо огляделась. Девочка не помнила, ни как она попала сюда, ни кто она, ни как её зовут. Она не помнила ничего… Попытки напрячь память отзывались в голове страшной болью, и отказавшись от этой затеи, она старалась больше не копаться в своём прошлом. Княжна поднялась и побрела по лесу. Одно она знала наверняка: нужно идти на восток, поскольку на западе её ждало что-то чудовищно страшное и жестокое…

Над княжеским двором повисла гробовая тишина, лишь кудахтанье кур на соседней улице нарушало гнетущее безмолвие. Люди в замешательстве переводили глаза с княжны на Залевского с Друцким, буквально онемев от услышанного. Евсей сделал еле заметный знак – и за спинами подельников, словно из-под земли, вырос караул. Болеслав опасливо покосился на стражников, но Якуб, презрительно сложив тонкие губы, сохранял спокойствие, всем своим видом показывая недоверие к «устроенному девчонкой спектаклю». Фрол всё больше бледнел, и Левашов заметил, как у того затряслись руки.

Когда Таяна, теперь уже Любава, замолчала, монахиня, взглянув на царского посланника, проговорила:

– Князь, ты хотел узнать имя этой девушки? Теперь ты его знаешь. Она младшая дочь князя Засекина, – подтвердила сестра Марфа и, указав в сторону Залевского и Друцкого, решительно заявила: – А эти люди повинны в гибели её семьи, моей дочери и мужа.

– Всё это ложь, – фыркнул Якуб. – Надеясь оправдать себя, девчонка решила оговорить честных людей. А монахиня в сговоре с ней!

– Я в сговоре?! – прошипела Марфа. – Да мне твоя крысиная морда каждую ночь снится! И крик моей бедной девочки! – на глаза женщины навернулись слёзы, но она тут же взяла себя в руки и твёрдо взглянула на царских посланников. – Богом клянусь! Всё, что рассказала Любава, правда! – и женщина широко наложила на себя крестное знамение.

– Врёшь, ведьма! – вскочил с места Фрол.

– Я перед богом врать не стану. А у тебя, боярин, руки не по локоть, а по плечо в крови. И пришла пора тебе заплатить за смерть невинных людей и за своё предательство.

      Князь Бутулин всё больше хмурился и, обращаясь к Любаве спросил:

– Так ты утверждаешь, что амулет передала тебе княгиня Варвара Засекина и она же является твоей матерью.

– Да!

– Кроме того, ты обвиняешь Болеслава Залевского в убийстве боярина Григорьева и его дочери?

– Да!

Царский посланник тяжело вздохнул и задумался. Дело похоже вовсе не такое простое, как ему казалось изначально. А после рассказа подозреваемой и вовсе всё перевернулось с ног на голову: и хлопка, получается, не холопка вовсе, а княжна древнего рода. И польский боярин, выходит, тать окаянный, а не светлый пан. И как же теперь разобраться, кто прав, а кто напраслину на добрых людей наговаривает?

– Кроме того, ты утверждаешь, что пан Якуб Залевский и боярин Фрол Друцкий возглавляли резню Хлепени в 1611 году?

– Да! Они позарились на отцовскую казну и на деньги, собранные для русского ополчения, а желая замести следы, истребили всех жителей.

– Брехня! Сказки всё это! Не было у князя никакой казны, – воскликнул Друцкий. – Там и было – пара куньих шкурок да горсть серебра, а остальное – медяки одни. Хвастал, будто приданное дочерям царское даст. А сам был гол как сокол!

– Откуда знаешь? – тяжело взглянул Прохор.

– Так.. слышал, – понимая, что выдал себя с головой, растерялся Друцкий. – Слухи-то по Москве ходили, – начал заикаться боярин.

– Взять их! – приказал Евсей, указывая на Залевских и Фрола.

– Я представитель короля! Вы не посмеете! – в возмущении вскочил с места старший Залевский. – И всё, что наговорила эта сумасшедшая, только слова! Какие у девчонки доказательства, что она дочь Засекина? – обратился пан к Бутулину. – Может, дворовая девка обворовала хозяев и сбежала? А теперь небылицы сочиняет! А монахиня вовсе с горя разума лишилась и несёт, что попало!

Царский посланник устремил строгий взгляд на Таяну. Девушка растеряно захлопала глазами. И тут заговорила сестра Марфа:

– Любавушка, вспомни… Матушка не говорила тебе, не показывала, как казну открыть?

– Нет, я ж девчонкой была, – пожав плечами, пролепетала девушка. Якуб торжествующе усмехнулся. – Хотя… – задумалась княжна и удивлённо взглянула на монахиню. – Как-то мне страшный сон привиделся, и я проснулась… К матушке побежала, но её на месте не оказалось. Только и заметила, как отблеск фонаря сверкнул: они с батюшкой в подвал спускались. Ну я за ними и пошла.