Гейл Уилсон - Тайна покинутой часовни

– Мэри... – сдавленно произнес он. Наконец-то в голосе герцога отразились какие-то чувства. Мэри напомнила себе, что этот же голос обманул ее семь лет назад. Он заставил ее поверить клятвам. Слова его любви до сих пор звучали в ушах Мэри, ведь она отдала Нику не только тело, но и душу.

– Что мне было делать с ребенком? Я осталась одна, навсегда опозоренная, и не сомневалась, что разбила сердце отца. Он умер зимой, незадолго до рождения Ричарда. Отец ни разу ни в чем не упрекнул меня. И даже вас, – тихо добавила она. – Но я видела боль и скорбь в его глазах. Как же он мог наставлять других на путь праведный, если я, его родная дочь, сбилась с этого пути? Один-единственный день уничтожил то, чему отец посвятил всю свою жизнь. Ради вас я предала его. А вы так и не вспомнили обо мне...

В комнате вновь воцарилась тишина.

– Что же стало с ребенком, Мэри? – спросил Вейл, когда напряженное молчание стало невыносимым.

Мэри окинула герцога взглядом чистых синих глаз. Ради того, чтобы ответить на этот вопрос, она и приехала в замок. Вейлу надо спасти своего единственного сына.

– Я отдала ребенка, – наконец произнесла Мэри, – потому, что не видела другого пути спасти его.

– Где он?

Мэри вздрогнула, вспомнив нечеловеческий хохот Маркуса Трейвика. Только человек, стоящий перед ней, смог бы спасти Ричарда. Впрочем, он однажды уже предал и ее, и ребенка...

– Я отдала вашего сына Маркусу Трейвику, – продолжала она и добавила с горькой иронией: – Я надеялась, что под защитой Трейвика он будет в безопасности.

Лицо Ника окаменело, губы сжались и побелели. Мэри, возненавидев себя за неожиданную вспышку злорадства, почувствовала удовлетворение, видя, как Ник воспринимает последствия клятвы, нарушенной им самим семь лет назад.

– Сын, которого вы отказались признать, по закону принадлежит человеку, униженному вами сегодня. Вы осмеяли и разозлили его. Вставать на пути таких людей, как Маркус Трейвик, слишком опасно. Должно быть, вы считаете, что в случившемся виновата только я – ведь я не стала просить милости у вас, прославленного герцога Вейла. Но как бы там ни было, какие бы ошибки я ни совершила, какие бы клятвы ни нарушили вы, сейчас я прошу у вас помощи. Чем бы вы могли помочь своему сыну? – спросила она.

Герцог Вейл молчал, словно не слыша вопроса. Мэри поднялась и минуту простояла, глядя ему в глаза.

– Однажды вы уже предали его. Поверьте мне, он много выстрадал. Неужели вы вновь бросите его на произвол судьбы? – спросила она.

Вскоре она пожалеет о сказанном, но в эту минуту не чувствовала ни малейших угрызений совести. Пусть теперь Ник ищет выход! Пусть его мысли движутся по замкнутому кругу в попытке найти наилучший способ спасения сына, пусть мучается, как когда-то мучалась она!

– Спокойной ночи, – наконец произнесла Мэри и направилась к дверям. Человек, стоявший перед камином, не шелохнулся.

За дверью гостиной ее ждал лакей с непроницаемым лицом.

И лишь когда Клер раздела ее и вышла, оставив одну в огромной спальне, Мэри, с детства знавшая, что слезами горю не поможешь, не выдержала и горько разрыдалась. Но сейчас она оплакивала не только сына.

Когда Пирс вошел в гостиную, почти все свечи уже были потушены. Только на стол, за которым сидел Вейл, падало пятно света. Услышав шаги камердинера, герцог не поднял головы. Пирс тщательно закрыл за собой дверь. Два спаниеля, лежавшие у стола, встрепенулись, но, увидев Пирса, вновь положили головы на лапы. Ник дописал строчку, не спеша присыпал чернила песком и запечатал документ.

– Ну как? – спросил Пирс совсем не тем тоном, каким полагалось бы обращаться слуге к хозяину. Скорее, это был тон друга. И действительно, между герцогом и камердинером за долгие годы установились дружеские отношения. Впрочем, при посторонних они неукоснительно соблюдали правила приличия.

Взгляд герцога был мрачным, черты лица – застывшими.

– Чего можно ждать от женщины, брошенной на произвол судьбы мужчиной, который лишил ее девственности? – вопросом на вопрос ответил Вейл.

– Почему же вы не объяснили ей?..

– А что я мог объяснить? – перебил герцог. – Она знает о смерти моего отца и брата. Знает, что я сразу вернулся домой и в августе перебрался в лондонский особняк. А еще ей известно, что я даже не попытался разыскать ее.

– Вы не вернулись домой – вас привезли туда! Я сам перенес вас в дом, а вы не могли... – начал Пирс, но герцог прервал его, протестующим жестом подняв руку.

– Я не написал ее отцу, как следовало бы сделать. Она права: я не предпринял ни малейшей попытки найти ее.

– Да, но позднее...

– А это надо было сделать сразу же! – возразил Вейл. – Когда все еще можно было исправить.

– И сейчас еще не поздно, – убеждал Пирс. – Вам надо только...

– Мэри Уинтерс сообщила мне, что у нее родился ребенок, – продолжал заниматься самобичеванием герцог. – Шесть лет назад.

На лице камердинера отразилось изумление. Вейл по-прежнему был спокоен: он уже успел свыкнуться с новостью.

– Ребенок? – переспросил Пирс. – Впервые слышу...

Цинизм мимолетной улыбки Вейла был знаком всему свету – в отличие от другой гримасы, исказившей совершенство его лица.

– Ошибаешься, – возразил он. – Помнишь ребенка того торговца, у которого Мэри Уинтерс якобы крала еду? – с горечью пояснил он.

– Это ваш сын... – выговорил Пирс, осознав истину. – И она вам не чужая, – напомнил он Вейлу: герцог уже дважды назвал жену девичьей фамилией, а он всегда тщательно обдумывал каждое слово.

Он пытается отстраниться от женщины и ребенка, понял Пирс. Оберегает себя от невыносимых страданий.

– Почти чужая, – поправил Вейл. – В ней не осталось ничего от той девушки... – он прервал неожиданное признание.

– И как же вы намерены поступить? – осведомился Пирс после длительной паузы.

– Узнай цену Трейвика. У каждого человека есть своя цена.

– Вы намерены попытаться купить у торговца собственного сына?

– Почему бы и нет? Такой выход кажется мне самым безопасным. Разве можно придумать лучший способ потратить отцовское состояние? Когда-нибудь оно будет принадлежать этому мальчику...

– Так вот почему он так засмеялся! – воскликнул камердинер. – Должно быть, он понял, что этот мальчик – ваш сын.

– По-видимому, между нами есть некоторое... сходство, – откликнулся Вейл.

– И вы думаете, Трейвик продаст вам ребенка?

– У каждого своя цена, Пирс. Надо просто узнать ее.

– Вы помешали ему отомстить. Стоит мне вспомнить о хохоте Трейвика, меня мороз продирает по коже. Вы же умный человек, ваша светлость. Трейвик ни за что не отдаст самое надежное оружие мести. Сын Мэри Уинтерс в руках Трейвика, и он отомстит ей очень жестоко. Деньги тут ни при чем.

«Поверьте мне, он много выстрадал», – вспомнились Вейлу слова Мэри, брошенные с гневом и горечью. На какие еще страдания обрек Трейвик Мэри и шестилетнего мальчика?

С трудом отогнав ужасающие видения, Вейл попытался взять себя в руки, что прежде удавалось ему так легко. Он устремил взгляд серых глаз, холодных, как зимнее небо, на единственного друга.

– Я заберу у него сына, – поклялся Ник Стэнтон, – чего бы мне это ни стоило!

Эту клятву он сдержит. Он не может обмануть сына, которого никогда не видел.

Несмотря на все события этого тяжелейшего дня, Мэри удалось заснуть. Дав волю давно сдерживаемым чувствам, она изнемогла от слез, и потому ночью ее не тревожили кошмары. Мэри разбудил приход Клер.

Горничная поставила тяжелый поднос на столик у кровати, раздвинула шторы, и яркий свет, хлынувший в комнату, дал понять, что день давно наступил.

– Доброе утро, ваша светлость, – произнесла Клер и неловко присела, опасаясь выронить хрупкую чашечку севрского фарфора или расплескать ее содержимое. На минуту незнакомая обстановка ошеломила Мэри, но, услышав голос девушки, она все вспомнила.

Она очутилась в замке Вейл! Она – герцогиня Вейл! Об этом титуле Мэри никогда не мечтала, даже после того, как узнала о гибели брата и отца Ника. Ради сына она охотно отказалась бы от титула и состояния.

Приняв чашку из рук Клер, она с наслаждением вдохнула аромат шоколада, отпила глоток и, как бывало каждое утро, задумалась о том, что сейчас делает Ричард. Теперь о ее сыне заботятся другие люди. Мэри ежедневно молилась о том, чтобы им хватило доброты и терпения выдержать бесконечные вопросы мальчика.

Она вновь отогнала воспоминания о жутком хохоте Трейвика. Несмотря на страстное желание иметь сына, он почти всегда игнорировал Ричарда. Конечно, по праздникам он делал мальчику подарки, но лишь практичные – такие, как куртка или новые перчатки.

Единственную игрушку – ярко раскрашенного деревянного солдатика, купленного в Лондоне, – Ричарду подарила сама Мэри. Ей пришлось долго копить деньги, а затем разыскивать среди жителей деревни человека, который взялся бы выполнить ее поручение. Восторг ребенка с лихвой вознаградил ее за все хлопоты.

Мэри улыбнулась, вспомнив, как Ричард радовался простой игрушке. Она опасалась, что Трейвик упрекнет ее в расточительности, но тот, к счастью, ничего не заметил. Он вообще почти не обращал внимания на мальчика – если не считать редких случаев, когда Ричард забывал об обязанностях, возложенных на него. Тогда торговец пускал в дело тонкую трость.

Мэри пришлось признать, что Трейвик всегда старался быть справедливым: таким же наказаниям подвергали своих детей и соседи. И все же провинности Ричарда были слишком ничтожными, он не заслуживал порки. Наказав мальчика, торговец вновь забывал о ребенке – до тех пор, пока тот какой-нибудь шалостью не навлекал на себя его гнев.

Мэри перевела взгляд на высокие окна спальни, вспоминая рубиновый отблеск заходящего солнца в окне отцовской церквушки. В то время ее не терзали сомнения. Неужели она вновь ошиблась в Нике? Ее рука дрогнула, чашка стукнула о тонкое блюдце. Глаза Мэри наполнились слезами. Ошибиться второй раз она просто не имела права.