— А каменщики… которые исполняли эту… работу?.. В них ты уверен?

— Им, во-первых, было весьма щедро заплачено, а, во-вторых, в настоящую минуту они уже на пути на свою далекую родину. Мною сделано распоряжение, чтобы средства к отъезду были даны им тотчас же и чтобы заря завтрашнего дня уже не застала их ни здесь, ни в Петербурге!..

— Но… если стук и стоны слышал еще кто-нибудь, кроме меня?

— Относительно стука можно сказать, что спешная постройка заставила работать ночью, и для поддержания этого объяснения надобно будет и в самом деле устроить ночные работы хотя бы на несколько дней… Что же касается до стонов, то мало ли горя людского изливается ночной порою, мало ли слез по ночам проливается?.. Днем люди заняты и в занятиях забывают и горе, и заботы, а как наступит ночь темная, как уснет весь мир, так горе людское и проснется!

— Как ты это понятно говоришь! Я не думала, чтобы ты, именно ты, так глубоко понимал все это!

— Почему, ваше величество? Потому что на меня возложено исполнение людского правосудия? Мне-то именно горе и понятно, потому что я его чаще других вижу.

— Одно последнее слово! Она… эта женщина… сознавала, что с нею совершалось…

— Не могу вам ответить на этот вопрос… Она что-то говорила на своем языке, кого-то словно звала, кому-то чем-то словно грозила!..

Ушаков сделал несколько шагов к двери. Анна Иоанновна как бы испугалась этого.

— Подожди, подожди!.. Скажи, кто видел, когда немка возвращалась домой?

— Никто, кроме ямщика, привезшего ее, ваше величество.

— А этот ямщик?

— Не вернулся в ям, в котором значился, а прямо отправился в свою деревню. Он — уроженец дальнего города Тамбова; поэтому он и был выбран, чтобы везти Регину Альтан назад сюда, во дворец.

— Но герцог, герцог!.. Ведь он будет изумлен исчезновением Регины. Быть может, обратится к тебе… Что скажешь ты ему?

Ушаков молча развел руками. Он, видимо, особенно не останавливался над этим вопросом. Для него, приверженного подданного, вся власть и все значение власти ограничивалось ступенями престола, за последними же были только интрига и временная, непрочная власть. Вследствие этого и он, и Трубецкой не принадлежали к преданным сторонникам Бирона.

Императрица повторила свои последние слова.

— Его светлость, по всему вероятию, нам же поручит розыски бесследно исчезнувшей камеристки! — своим твердым и невозмутимым голосом сказал он.

— Ну… И что же?

— И мы, само собой разумеется, не будем в состоянии найти ее!

— А если… герцог заподозрит что-нибудь недоброе и сам предпримет розыски?

— И это следует предвидеть.

— И… если он нападет на след правды?

— Навряд ли ему удастся разузнать что-либо!..

Анна Иоанновна отпустила Ушакова и взволнованно заходила по комнате. Несмотря на весь ее гнев на Регину, она ужасалась тому неслыханному наказанию, которому подверг последнюю Ушаков.

Так протекло около часа. Наконец дежурная камер-юнгфера доложила о приходе Бирона.

Государыня вздрогнула, услышав об этом; ее сердце болезненно стучало, а по лицу скользнуло выражение внутренней боли. Однако, кое-как овладев собою, она приказала впустить герцога. Но бессонная ночь и только что пережитые волнения оставили на Анне Иоанновне свой след: она казалась вконец утомленной, совершенно разбитой.

Герцог почти с испугом взглянул на нее. Он лучше всех понимал, чем будет для него кончина его покровительницы, и со страхом встречал всякое напоминание о возможности подобной катастрофы.

— Что с вами, ваше величество? — заботливо осведомился он, крепче обыкновенного прижимаясь губами к протянутой руке.

— Нездоровится… ночь плохо спала…

— За лейб-медиками вашего величества послать следует! — заботливо произнес Бирон.

Императрица махнула рукой.

— Оставь, ничего они не понимают!.. Мало ли я микстур проглотила по их предписанию, а какая от них была польза?.. Еще португалец куда ни шло, а уж немец вовсе никуда не годится… У цесаревны есть какой-то врач ученый, за ним нешто послать?

— Он больше насчет красоты и притираний работает, — с пренебрежением заметил Бирон. — Вы в таких не нуждаетесь… А впрочем, попробовать можно: попытка — не пытка!..

При слове «пытка» императрица вздрогнула и пристально взглянула на Бирона. Он был совершенно спокоен. Очевидно, он в своем несокрушимом эгоизме даже не осведомился о возвращении своей любовницы.

Так прошли весь день и долгая, опять совершенно бессонная ночь, и только на следующее утро Бирон вошел к императрице пасмурный и озабоченный.

— Вы, ваше величество, не видали сегодня принцессы Анны? — спросил он, входя.

— Ни сегодня, ни вчера! Анна не совсем здорова и присылала извиниться передо мной в том, что не может прийти ко мне. Она, кажется, даже с постели не вставала, а уж из комнаты наверное никуда не выходила… А что? Разве она тебе на что-нибудь нужна?

— Нет, но я хотел узнать от нее, являлась ли к ней на службу после своего отпуска камер-юнгфера Альтан?

— Немка эта? А тебе о ней какая забота? — спросила императрица, и в ее голосе прозвучала недобрая нотка.

В последнее время Бирон все чаще и чаще замечал такие нотки в разговоре императрицы с ним, и они не столько волновали, сколько сердили его.

— Особенной заботы нет! — ответил он. — Мне только странным показалось, что из дворца вашего величества мог заживо пропасть человек.

— А кто именно пропал?.. Эта немка, что ли?..

— Да! Сколько мне известно, она из отпуска не возвратилась.

— Справиться нужно не здесь, а в городе, у тех людей, с которыми она провела время своего отпуска. Ведь она не в первый раз отправилась в такую дальнюю и позднюю поездку. Анна, сколько мне помнится, говорила даже, что эта немка… как ее там звали?., предупреждала ее, что, может быть, и к ночи не вернется.

— Вы сказали «звали», как будто эта камер-юнгфера умерла?.. Ее как звали, так и зовут, если она жива!..

— Я и не собираюсь хоронить ее. Мало ли их при дворе? Одной горничной больше, одной меньше — есть о чем заботиться?..

И опять в голосе императрицы послышалась прежняя недобрая нотка.

Бирон насторожился. В воздухе явно для него повеяло чем-то новым и не особенно отрадным.

— Во всяком случае, я попрошу вас, ваше величество, приказать навести строжайшие справки об исчезнувшей камер-юнгфере ее высочества!

— Но почему ты думаешь, что она окончательно исчезла? Я повторяю тебе, что нужно навести справки у тех, с кем она провела время своего отпуска.

— В Петербурге ее нет: оттуда она положительно уехала!..

— А ты уже позаботился наведением подобных справок?

— Да, ваше величество, я сделал это ввиду ваших личных интересов… Неловко будет предположить, что в ваше царствование могут пропадать живые люди…

— При чем тут мое царствование? И мало ли по твоим личным доносам и домогательствам погибло людей в последние годы? — отпарировала Анна Иоанновна настоятельные требования герцога.

Тот поднял на нее удивленный взгляд и спокойно произнес:

— Как бы то ни было, но я приму меры к тому, чтобы выяснить этот таинственный вопрос.

— Если он так интересует тебя, то принимай эти меры! — пожала она плечами.

— Могу я попросить вас спросить принцессу, не известно ли ей что-нибудь?

— Пожалуй!.. Но я сомневаюсь, чтобы Анна поинтересовалась этим вопросом. Эта немка, сколько мне известно, не пользовалась особенной ее симпатией, — и ударив по обыкновению в ладоши, государыня приказала попросить к ней принцессу.

Анна Леопольдовна вошла бледная и, видимо, не совсем здоровая. Ее болезненный вид поразил даже Бирона.

— Вы больны, ваше высочество? — почтительно осведомился он.

— Не более обыкновенного. Я никогда особенным здоровьем не отличалась.

— Вы изволили советоваться с медиками?

— Они не помогут мне.

— Но ввиду предстоящего брака вашего высочества…

— Я и больна именно от грозящего мне «предстоящего брака», — подчеркнула принцесса и, обращаясь к императрице спросила: — Вы изволили звать меня?

— Да! Я, по настоянию герцога, хотела спросить тебя, неизвестно ли тебе, где находится твоя камер-юнгфера, немка Альтан?

— Вероятно, там, куда она отпросилась у меня, — равнодушно ответила Анна Леопольдовна.

— Она во дворец не возвращалась? — вмешался в разговор Бирон.

— Я, по крайней мере, не видела ее.

— Но что же докладывали вам лица остальной вашей свиты?

— Я никого ни о чем не спрашивала. Отсутствие этой немки не вносит никакого лишения в мою жизнь: я к ней вовсе не привыкла и ровно ничего не имела бы против того, чтобы она вовсе не появлялась более в штате моей личной прислуги.

— Антипатия вашего высочества, вероятно, не простирается до желания гибели лицу, лично при вас состоявшему?

— Ни гибель, ни спасение Регины Альтан не касаются меня — холодно повела принцесса своими узкими, по-детски не сформированными плечами.

— Ваше высочество, вы, вероятно, не ко всем в своей свите относитесь так равнодушно?

— О, конечно, не ко всем! Есть лица, которых я очень люблю, но эта немка к их числу не принадлежала и не принадлежит.

— И вас даже не интересует вопрос о том, какая судьба постигла ее?..

— Нимало… Какое мне дело до ее судьбы? Не лично я выбирала ее, и до ее исчезновения мне нет ни малейшего дела! Это все, что вам, ваше величество, угодно было сказать мне? — обратилась принцесса к Анне Иоанновне.

— Да, все!.. Если ты желаешь, то можешь навести справки.

— О ком? Об этой пропавшей немке? О, для меня, пожалуйста, не беспокойтесь. Ее появление нимало не порадует меня, а исчезновение нимало не огорчает!