Рикардо в ответ лишь присвистнул, причем так насмешливо, что Фернандо смутился и молча уставился на дорогу. Был уже поздний вечер, и кроме редких огней, проносящихся мимо машин, ничего не было видно.

— Ну и в чем заключалась твоя помощь? — спросил Рикардо после небольшой паузы, выключая радиоприемник. — Помогал ей раздеваться и рассказывал сказочку на ночь?

— Между нами ничего не было, — буркнул Фернандо, не слишком довольный бесцеремонными расспросами приятеля, который в ответ лишь иронически усмехнулся:

— А ты и в самом деле талантливый сказочник. Дай-то Бог, чтобы тебе удалось убедить в этом сенатора, в противном случае тебе придется просить убежище в каком-нибудь африканском посольстве. Кстати, мы что, сейчас едем убеждать его в этом?

— Не совсем. Я хочу показать сенатору, что его угрозы на меня не действуют, и спеть Алехандре серенаду.

Рикардо показалось, что он ослышался:

— Что ты собираешься делать?

— Спеть ей серенаду. Пусть она поймет, что я от нее без ума, а он узнает, что я не какой-то трусливый заяц с дрожащими от страха лапками.

— Да ты часом не рехнулся? — Рикардо с сожалением покачал головой. Сожалел он о том, что поддался настойчивой просьбе Фернандо и согласился подвезти его в столь поздний час «на свидание с одной девушкой». Про себя он подумал, что слишком поздно узнал, кто эта девушка… но, с другой стороны, нельзя же бросить этого сумасшедшего!

— Значит, так, — заговорил он, останавливая машину около дома сенатора, — я, разумеется, с тобой не пойду, потому что не хочу, чтобы меня подстрелили, как… кролика, поэтому буду ждать тебя здесь, не выключая мотора… на тот случай, если придется быстро сматываться, в чем я абсолютно уверен.

Фернандо молча кивнул и вышел из машины. Рикардо проследил за ним взглядом до тех пор, пока он не перелез через невысокую металлическую ограду и замер в ожидании, больше всего на свете боясь услышать звук выстрела.

Быстрыми шагами Фернандо пересек лужайку, зачем-то пригибаясь, как повстанец, крадущийся к неприятельскому штабу; усмехнулся сам себе, и, приблизившись к освещенному дому, встал под окнами второго этажа, где, по его расчетам, располагалась комната Алехандры. Достав из футляра гитару, он глубоко вздохнул, набираясь мужества, и запел — сначала негромко, но потом все громче и уверенней. В песне было четыре куплета, но Фернандо не смог добраться даже до второго, так как внезапно распахнулась входная дверь. Ему на лицо упал мощный поток света, и он едва разглядел невысокую и коренастую фигуру сенатора Эстевеса, стоявшего на пороге и всматривавшегося в темноту, — а в том, что это был именно он, Фернандо не сомневался. За спиной сенатора виднелись две явно испуганные женщины. Никогда в жизни Фернандо еще не держали на мушке, а то, что в руке сенатора находится пистолет, было совершенно очевидно — уж очень характерно тот держал руку, согнув ее в локте.

— А ну-ка заткнись, кретин! Заткнись и немедленно убирайся отсюда!

Фернандо опустил гитару, но не тронулся с места, следя за неторопливым приближением сенатора. Бешено колотившееся сердце буквально выскакивало из груди, перед глазами поплыли красные круги, но он с трудом облизал пересохшие губы и охрипшим голосом произнес:

— Я не сдвинусь с места, пока не скажу вам то, ради чего пришел, — я люблю вашу дочь…

— Молчать!!! — взревел Эстевес, и его рука, державшая пистолет, стала выделывать какие-то странные колебательные движения. Фернандо заметил это и заговорил быстрее, стремясь выговориться до того, как раздастся выстрел:

— Я люблю ее настолько пылко, что, если вы меня сейчас не убьете, я все равно буду искать с ней встречи; ради одной ее улыбки я готов на все, и мне не страшны ни вы, ни ваши наемники!

— Гнусный развратник, ты недостоин даже произносить имя моей дочери… я сотру тебя в порошок. Фернандо показалось, что в глазах сенатора красное адское пламя. В доме послышался испуганный голос Алехандры, и это вдруг придало ему новые силы:

— Я не собираюсь скрывать ни своего страха перед вами, сенатор, ни любви к вашей дочери… И еще мне нужна скрипка такого же высокого качества, как и та, что разбил ваш подручный!

— Еще одно слово, — предупредил Эстевес, — и я стреляю. Пошел вон!

Фернандо решил больше не искушать судьбу и медленно попятился назад…

А в это время в доме разыгралась настоящая трагедия. Услышав голос Фернандо, Алехандра вместе с Пачей поспешно сбежала вниз и попыталась выйти из дома, но Дельфина преградила ей дорогу:

— Ты никуда не пойдешь, отец сам с ним разберется!

— Но, мама, он же убьет Фернандо! А я люблю его, и он любит меня. Ну что в этом плохого?

— Алехандра!!!

На помощь Дельфине пришла Бенита, и им вдвоем удалось оттеснить Алехандру от двери. Пача, оцепенев от ужаса, смотрела на все происходящее, не зная, что и делать. Она не узнавала своей двоюродной сестры, которая была похожа на разъяренную фурию, словно унаследовав непреклонный характер самого сенатора. В самый разгар этого скандала в холле появился Эстевес, и Алехандра тут же бросилась к нему:

— Что ты с ним сделал, папа?

— Немедленно в свою комнату, Алехандра!

— Но…

— В комнату, я сказал! Мы обо всем поговорим завтра. Сегодня ночью по твоей вине едва не произошла трагедия. Мне бы очень хотелось надеяться, что ты не давала повода этому кретину вести себя подобным образом. И я приказываю тебе, слышишь, Алехандра, ни в коем случае не смей встречаться с ним, иначе последствия могут быть самыми ужасными и для тебя, и для него! А теперь марш отсюда, мне надо побыть одному.


— Ну, старик, последний раз я соглашаюсь участвовать в подобном мероприятии, — заговорил Рикардо, когда бледный как смерть Фернандо занял свое место в кабине пикапа, — я пошел за тобой и все видел. Почему ты не убежал, когда увидел у него пистолет?

— Да потому что, когда я заговорил об Алехандре, то почувствовал себя таким сильным и уверенным, что уже не мог вести себя как трус. Более того, я обнаглел настолько, что потребовал у него новую скрипку!

Рикардо вытаращил на него глаза и чуть не врезался в ближайший фонарный столб:

— А о приданом ты с ним не успел поговорить?

— Нет, старик, кроме шуток. — Фернандо был на удивление спокоен и серьезен, его приятелю даже показалось, что рядом с ним сидит совсем другой человек. — Но эта девчонка перевернула мне душу. Давай заедем в ближайший бар и отметим это дело.

— Какое? Что тебя чуть не пристрелили?

— Нет, что моя жизнь имеет теперь только один смысл — Алехандра!


Марии Алехандре тоже пришлось пережить в этот вечер несколько неприятных минут. Пока возле дома сенатора Эстевеса происходили все эти бурные события, она успела побеседовать с доньей Деборой, и узнать от нее, каким сокровищем является Кэти, жена Себастьяна, и какой идеальной парой они еще будут, когда преодолеют «некоторые трудности в своих взаимоотношениях». Поскольку преданная Гертрудис ухитрилась подсмотреть за тем, как целовались Себастьян и Мария Алехандра, и, разумеется, доложила об этом своей хозяйке, то данная беседа имела откровенно назидательное значение. Однако и Мария Алехандра тоже не осталась в долгу и указала донье Деборе на ту опасность, которую она почему-то никак не замечала, — на алкоголизм ее сына. После чего она заявила матери Себастьяна, «что очень хорошо знает свое место в этом доме», и они расстались весьма озадаченные друг другом. Одна никак не ожидала такой прыти от бывшей «монашенки», а другая не понимала упорной слепоты матери, не замечающей в каком состоянии находится ее собственный сын.

А Себастьян безумно волновался перед предстоящей операцией, тем более что он уже не практиковал столько времени. Хуже того — к нему явился отец больного мальчика, умолявший спасти его сына. Все это не могло не сказаться на его душевном состоянии, и он с трудом сдерживался, чтобы не приложиться к бутылке. Темное прошлое Марии Алехандры, против которой его усиленно настраивала собственная мать, тоже отнюдь не способствовало его душевному успокоению.

Когда на следующий день, нагруженная всевозможными забавными сувенирами, Мария Алехандра появилась в доме Эстевеса, она, естественно, ни о чем не знала: ни о событиях прошедшей ночи, ни о том, что она якобы предала Алехандру, ни об утреннем разговоре сенатора с дочерью. Во время этого разговора он в своей обиходной зловещей манере сообщил взволнованной дочери, что у нее появилась новая тетушка, и поведал о том, что «в молодости Мария Алехандра Фонсека совершила некий проступок, опозоривший всю семью, после чего ей пришлось надолго расстаться со своими родственниками, так что никто уже не думал, что она когда-нибудь вернется». Разумеется, после подобных откровений Алехандра встретила свою «тетку» не только холодно, но и враждебно. В первый момент Мария Алехандра даже растерялась.

— Ну давай же, посмотри подарки, которые я тебе принесла, — тормошила она дочь, но та лишь с самым равнодушным видом отворачивалась.

— Никак не пойму, почему это люди верят, что подарками можно все уладить…

— Что уладить? — в недоумении спросила Мария Алехандра. Но дочь уклонилась от ответа.

— И вообще, мне как-то не нравится получать подарки от незнакомых людей.

— Но я же твоя тетка!

— Ну и что? — последовал равнодушный ответ.

— Я хочу, чтобы мы подружились…

— А я этого не хочу… Извините, но у меня болит голова, и мы с Пачей идем гулять… И заберите свои подарки.

Решив проверить свои подозрения, Мария Алехандра направилась к сенатору Эстевесу.

— Что вы ей наговорили обо мне? За один день у нее так резко изменилось отношение ко мне!

— Ничего, я сказал лишь то, о чем мы договорились, — спокойно отвечал Самуэль, стараясь скрыть довольную улыбку, — я сказал, что ты ее тетка, у которой в молодости были какие-то неприятности, но теперь все уже в прошлом.