— Хуже ничего не могла придумать? — недовольно надула губы Пача.

— Нет, я серьезно, — продолжала Алехандра, — ты просто внушила себе, что у тебя комплекс неполноценности, и сама же от этого мучаешься. Знаешь, что пишут в журналах мод? Чтобы тебя считали красивой другие, ты сама должна считать себя красивой! Тебе это совсем несложно понять, ведь ты у меня такая умная девушка.

— Не хочу быть умной! — взорвалась Пача. — Лучше быть не умной, а такой, чтобы все мужчины на улице оглядывались и смотрели тебе вслед. Эх, нашлась бы какая-нибудь добрая фея и превратила бы меня из Золушки в прекрасную принцессу, а этого идиота Рикардо в осла, чтобы можно было запрячь его в мой экипаж!

Алехандра звонко расхохоталась, вспомнив, как совсем недавно познакомила Пачу с Рикардо, приятелем Фернандо; и, разумеется, за то время, что они оставались вдвоем, Пача успела с ним вконец разругаться. Глядя на смеющуюся сестру, Пача не удержалась и тоже улыбнулась.

— Ну ладно, — сказала она, — с моими жалобами покончено. Расскажи теперь, о чем вы разговаривали с Фернандо, пока этот гнусный тип пытался развлечь меня своими скудоумными остротами. Кстати, если твои родители узнают, что ты с ним виделась, нас обеих могут подвергнуть пожизненному заключению…

— А-а! — легкомысленно отмахнулась Алехандра и откинулась на подушку, мечтательно заложив руки за голову, — все это уже не важно. Главное, что мы с Фернандо любим друг друга и ни за что не расстанемся.

— А он хорошо целуется?

— Глупая, — сердито поморщилась Алехандра, — это уже интимные подробности!

— Хорошо, — усмехнулась Пача, которой нравилось слегка поддразнивать сестру, — тогда поговорим о менее интимном. Как он тебя ласкает и где вы встречаетесь?

— Если ты будешь задавать мне такие вопросы, я тебе вообще ничего не буду рассказывать!

— Ну хорошо, хорошо, молчу как рыба. Итак, о чем вы с ним говорили, кроме любви, разумеется?

— О многом. Во-первых, он не сдал экзамен в консерватории, поскольку из-за меня не смог подготовиться. Но это даже не самое главное… Знаешь, Пача, оказывается после моего ухода к нему приходил какой-то человек, посланный моим отцом, угрожал ему и даже разбил его скрипку…

— Монкада! — тут же воскликнула Пача. — Это мог быть только Монкада!

Однако Алехандра с сомнением покачала головой:

— Я разговаривала с ним об этом. Он заявил мне, что никогда никакой скрипки в руках не держал. Видите ли, в далеком детстве отец предупредил его, что если увидит его со скрипкой в руках, то разобьет эту скрипку о его голову. Вообще, разговаривать с ним совершенно невозможно.

— Подожди, подожди, — задумалась Пача и наморщила лоб, — ко если это так, то получается, что твой отец мог тебя просто вычислить, приказав проследить за Марией Алехандрой! — Скорее всего, так и было. — Алехандра уныло кивнула. — Мария Алехандра не стала бы мне лгать, а вот я к ней была очень несправедлива…

— И вернула ей подарки, — не удержалась от напоминания Пача, на что ее сестра только сокрушенно покачала головой и вздохнула.

— А мне теперь так нужна ее помощь… Ты знаешь, Пача, — вновь загораясь, заговорила она, — Фернандо познакомил меня со своей бабушкой. О, у него такая молодая и красивая бабушка, что просто не верится!

— А ты уверена, что это была бабушка? — не удержавшись, фыркнула Пача, но Алехандра решила не обращать на нее внимания и продолжала:

— И самое главное, я сумела ей понравиться…

— Я этому не удивляюсь…

— Подожди, не перебивай. Она заявила, что мы великолепно подходим друг другу.

— Осталось только добиться, чтобы такого же мнения придерживался и твой отец.

При мысли об отце Алехандра погрустнела. Она еще в больнице успела выложить ему все, что думала о разбитой скрипке Фернандо, и он не посмел ничего отрицать. Однако, отвечая на вопрос о том, за что он избил ее мать, сенатор остался верен себе и заявил, что «в любви есть вещи, которые дети понять не способны». «Ничего себе любовь, которая доводит до больничной койки, — думала Алехандра. — Вот Фернандо бы меня никогда не посмел ударить, в чем бы я перед ним ни провинилась. Впрочем, я и не собираюсь кичем его огорчать — ведь он такой милый».

Сенатору Эстевесу еще только предстояло оценить преданность Перлы, и чтобы помочь ему поскорей это сделать, она приготовила ему довольно неожиданный подарок. Явившись в офис к одному из его политических противников — сенатору Бетанкуру, Перла сумела убедить того, что некие функционеры из его же партии потребовали от финансовой комиссии расследования по поводу средств, полученных Бетанкуром в прошлом году. Конечной целью такого расследования должно было стать лишение его депутатской неприкосновенности и направление дела в суд. Показав не ожидавшему такого подвоха со стороны коллег Бетанкуру некоторые письма, неведомыми путями попавшие в ее руки, Перла добилась нужного эффекта — сенатор решил поддержать при голосовании предложение Эстевеса по строительству плотины. Теперь осталось только умело подать это Самуэлю и для начала не забыть продемонстрировать свою обиду по поводу его отказа показаться с ней на людях.

— Чем обязана твоему визиту? — холодно спросила она, открывая входную дверь. — Ты уже пытался подарить мне браслет, писал стихи и посылал цветы, но вот сводить меня потанцевать куда-нибудь так и не решился, поэтому я объявляю о разрыве дипломатических отношений.

— Признаю свою ошибку и постараюсь больше не огорчать тебя, — с нарочитым смирением заявил Эстевес, — позволь только вручить тебе этот конверт, и я сразу же уеду.

— А что в нем? — не выдержала Перла.

— Документы на владение этой квартирой.

Нет, против такого обаятельного любовника невозможно устоять, подумала Перла, широко распахнув дверь и свои объятия. Однако Эстевес был чем-то озабочен, и даже сообщение о том, что его поддержит Бетанкур, не слишком его обрадовало. Перла не торопилась расспрашивать и оказалась права — Самуэль все рассказал сам. Оказывается, во время очередной ссоры с женой та запальчиво выкрикнула, что знает о наличии публичных домов, принадлежавших нынешнему сенатору еще в ту пору, когда он только собирался баллотироваться в члены конгресса.

— Не понимаю, откуда она могла об этом узнать? — заметила Перла, пожав плечами. — Старые наши заведения давно распроданы, я держу только несколько женщин для особых случаев…

— И ты сама — лучшая из них, — пробормотал Эстевес, притянув ее к себе и страстно целуя в шею. Перла не сопротивлялась и, стараясь не расплескать бокал шампанского, который держала в руке, позволила сенатору увлечь себя на софу.

— Хочешь вина, дорогой? — проворковала она и, не дожидаясь ответа, вылила на свои смуглые груди весь бокал.

Мария Алехандра была ужасно потрясена сообщением Эулалии о появлении своей внезапно воскресшей матери. Они договорились о встрече, но, встретившись, отправились сначала не в тюрьму, где их дожидалась эта загадочная старуха, а на кладбище. По словам Дельфины, могила их с Марией Алехандрой матери должна была находиться рядом с могилой отца. И каково же было изумление Марии Алехандры, когда ее там не оказалось!

Потом в комнате Эулалии Мария Алехандра сразу же узнала в страшной, оборванной старухе свою мать. Сколько слез было пролито обеими, сколько всего переговорено! И вновь перед Марией Алехандрой стали открываться страшные тайны семейства Фонсека, все члены которого, как оказалось, испытали на себе зловещее влияние сенатора Эстевеса. Именно он, Самуэль, был виновен в смерти и разорении отца Марии Алехандры и Дельфины, не говоря уже о том, что после этого он отправил в сумасшедший дом донью Маргариту, их мать. От долгого пребывания в этом заведении она находилась теперь на грани помешательства.

— Я отомщу этому негодяю, мама, — рыдала в объятиях старухи Мария Алехандра, не слушая благоразумных увещеваний Эулалии, присутствовавшей при этой сцене и пытавшейся напомнить своей воспитаннице о таких христианских добродетелях, как смирение и всепрощение.

— Месть — страшная вещь, — говорила Эулалия, с жалостью глядя на мать и дочь. — Если ты искренне веришь в Бога, то должна знать, что и твоя сестра, и сенатор уже платят или заплатят позже за все свои прегрешения.

— Я не могу полагаться в этом деле на Бога, который был несправедлив ко всей моей семье…

— Бог не может быть несправедлив, — сурово прервала ее монахиня, — и как ты можешь говорить такое, если Он наделил тебя немалыми достоинствами? Помни о том, что ты не вправе вершить суд над другими людьми в тех делах, что целиком в Его власти! Иначе легко потеряешь все то, что сумела обрести!!

— А что я сумела обрести? — гневно воскликнула Мария Алехандра таким голосом, что Маргарита, сидевшая рядом с ней, вздрогнула. — Дочь, для которой я не мать, а тетка? Любовь к человеку, которому не могу сказать всей правды о своей жизни из страха его потерять?

Впрочем, эти упреки были не совсем справедливы, и очень скоро сама Мария Алехандра в этом убедилась. Договорившись что Эулалия спрячет Маргариту в безопасном месте, она поехала домой к Себастьяну Медине и увидела, что он ее давно ждет.

— О чем ты задумалась? — спросил он, стоило ей переступить порог, но, не дав ей ответить, тут же заговорил сам, словно торопясь высказаться, прежде чем будет прерван. — Мне не терпелось снова увидеться с тобой и сказать: ничто и никогда не должно нас разлучать, тем более твое прошлое, в котором не было меня… Я люблю тебя, дорогая моя!

Он произнес это с такой нежностью, что она не удержалась и бросилась в его объятия:

— Я тоже не могу без тебя, Себастьян!

После долгого поцелуя, от которого у обоих закружилась голова, Мария Алехандра вдруг решительно заявила:

— Мне необходимо на некоторое время покинуть этот дом, и я надеюсь, что ты меня поймешь.