Тем временем за столиком Эстевеса Монкада тщетно пытался успокоить своего хозяина, бросавшего ненавидящие взгляды в сторону Перлы.

— Мне кажется, нам лучше уйти, сенатор.

— Ошибаешься, Монкада, это будет означать, что мы оставили поле битвы за своим противником. Нет, ну какова Перла, а я-то еще пожалел, что не взял ее с собой! Смотри, Монкада, этот мерзавец еще больше решил вывести меня из себя… ну нет, я не доставлю ему этого удовольствия.

Когда начался очередной танец, Камило взял за руку Перлу и, несмотря на ее недовольный вид, вывел из-за столика и повел танцевать. Несмотря на все ее попытки воспротивиться его намерению, он, медленно покачиваясь в танце и держа ее в тесных объятиях, все ближе подводил к столику Эстевеса, который не мог оторвать от них злых глаз.

— У вас очаровательная сотрудница, Эстевес, — заговорил он, когда они сблизились до расстояния полутора метров, — вы даже представить себе не можете, как я вам завидую. Но почему у вас такой мрачный вид, может быть, вам самому хочется потанцевать с Перлой?

— Я четко разграничиваю свои служебные и личные дела, и всем моим сотрудникам это прекрасно известно, — мрачно отозвался Самуэль.

— Значит, вы не будете возражать, что я на этот вечер похищу у вас вашу секретаршу?

Эстевес лишь скрипнул зубами в бешенстве, но ничего не сказал, а встревоженный его видом Монкада перегнулся к нему через столик и вновь предложил уйти. Но тот лишь упрямо и отрицательно покачал головой. А Перла была весьма удивлена подобным поведением Касаса и, когда они вновь вернулись за свой столик и выпили по бокалу шампанского, не преминула сказать ему об этом:

— Не думала я, что ты будешь пользоваться такими низкопробными и безвкусными приемами, да еще с моей помощью!

— В политике, моя дорогая, лучше всего придерживаться того же уровня, что и твой противник… каким бы низким ни был этот уровень. Естественно, что это не мой стиль, но с такими ничтожествами, как Эстевес, именно так и надо обходиться.

Перла с удивлением взглянула на казавшегося довольным Касаса, но ничего не сказала.

— А вот тебе и подтверждение моих слов, — добавил он, кивая на Эстевеса и Монкаду, — ты видишь, что они уходят.

Действительно, Эстевес понял, что явно переоценил свои силы. Он больше не мог видеть самодовольное торжество Касаса и поддался на уговоры Монкады, умолявшего его не делать из себя посмешище и не позволять своей любовнице и своему врагу так унижать себя. Они поднялись с места, расплатились и сопровождаемые насмешливым взглядом Камило пошли к выходу. В этот момент, в бар как раз входила Дельфина, поддерживаемая Себастьяном, и получилось так, что все четверо столкнулись буквально нос к носу. Как только прошло мгновение всеобщего оцепенения, Эстевес иронически прищурился и заговорил первым:

— Ну надо же, какая сцена… королеву застают в обществе ее верного телохранителя.

— Что ты здесь делаешь? — с трудом выдавила из себя Дельфина.

— Тот же самый вопрос я могу адресовать и тебе — что ты здесь делаешь, да еще в обществе этого сеньора?

Себастьян решил, что должен вмешаться:

— Я думаю, что смогу вам все объяснить, сенатор…

Но Эстевес меньше всего был расположен разговаривать именно с ним.

— Заткнись, мерзавец! — рявкнул он, но вместо Себастьяна тут же возмутилась Дельфина:

— Самуэль, я не потерплю больше ни одного оскорбления.

— Конечно, не потерпишь… потому что немедленно отправишься вместе со мной домой.

— Никуда я с тобой не пойду!

— Что-о-о?

— У меня есть разговор к доктору Себастьяну Медина.

— Ну, у меня тоже есть разговор к этому паршивому доктору!

— Не надо так горячиться, сенатор, — примирительно заметил Себастьян, — честное слово, у вас нет для этого никаких оснований.

— Нет оснований? — переспросил Эстевес и вдруг, словно что-то задумав, резко переключил свое внимание с жены на бледного и серьезного Себастьяна. — Давайте-ка отойдем с вами в сторонку и поговорим как мужчина с мужчиной.

— К вашим услугам!

— Что ты задумал, Самуэль? — не выдержала Дельфина.

— Не твое дело. Иди в бар вместе с Монкадой и жди меня там.

Дельфине пришлось повиноваться. Они с Монкадой вернулись в бар и сели за стойку, заказав два бренди; впрочем, Дельфина не могла сидеть спокойно и тут же вскочила, после чего, неукоснительно соблюдая правила вежливости, встал и Монкада. Она пыталась выяснить у него, знает ли Самуэль о ее связи с Мединой, но Монкада дипломатично уходил от ответа, заявляя, что сенатор никогда не обсуждает с ним свои личные дела. Однако пойти в комнату отдыха, куда удалились Эстевес и Медина, он наотрез отказался, заметив, что это личное дело сенатора, вмешиваться в которое никому не позволено. Дельфине оставалось только ждать, гадая о том, что в данный момент происходит между мужем и любовником; и она была настолько взволнована, что не заметила Перлу и Касаса, они были весьма заинтригованы ее появлением в этом баре и странным исчезновением Эстевеса.

А тот, прохаживаясь перед Мединой, как бойцовский петух, говорил, что все знает о его связи со своей женой, и потому не надо считать его идиотом. Себастьян был поражен тем, насколько неожиданным предстал перед ним сенатор Эстевес, когда услышал от него следующее:

— Я понимаю, что вы хотели отомстить мне, соблазнив Дельфину. Вам, молокососу, не понять, как снисходителен может быть зрелый мужчина к слабостям своей жены, как он терпим и терпелив, желая сохранить трепетный огонек любви. Но я не позволю вам ее опозорить, и снимаю с себя парламентскую неприкосновенность, чтобы рассчитаться за тот долг чести, что вы были обязаны вернуть не мне, а ей!

Себастьяну чертовски не хотелось драться из-за постылой и смертельно надоевшей любовницы, он изо всех сил пытался вернуть ее мужу. Но теперь он даже проникся симпатией к Эстевесу, который вел себя как мужчина, хотя в предстоящей драке не имел ни малейших шансов.

Эстевес и сам прекрасно это понимал, но, позволив избить себя в кровь своему молодому и более сильному сопернику, добился этим того, чего и хотел — Дельфина была так взволнована его мученическим видом, что не могла сдержать слез. И не только Дельфина, но и Перла пришла на помощь своему шефу, когда он лежал на полу бара, и даже призналась ему в любви, воспользовавшись недолгим отсутствием жены. Но уж свою коварную секретаршу он простить никак не мог и, с трудом шевеля разбитыми губами, потребовал, чтобы завтра же на его столе лежало ее заявление об уходе.

Именно Камило, а не Монкада, разнял дерущихся, и, воспользовавшись моментом, поспешил высказать Себастьяну все, что о нем думал. Несколько дней назад тот ударил его во время разговора о Марии Алехандре, а теперь вдруг вздумал драться из-за жены сенатора Эстевеса!

— Имей в виду, что судьба Марии Алехандры мне не безразлична, — строго предупредил он Себастьяна, — и я не откажусь от нее в пользу такого человека, как ты.

— Пошел к черту! — мрачно выругался Себастьян и ушел, оставив Дельфину с избитым мужем, хотя она всячески порывалась ему что-то сказать.

Эстевес, прежде чем жена повезла его домой, приказал Монкаде позаботиться о том, чтобы этот скандал в баре не попал в завтрашние утренние газеты.

А дома его ждало и еще одно замечательное последствие этого инцидента, ради которого он, пожалуй, мог бы позволить избить себя еще раз. Алехандра была так взволнована видом окровавленного отца, что сама проводила его в комнату, помогла лечь и упросила рассказать о том, что произошло.

— На меня напал какой-то мужчина, — поглаживая по голове дочь, заговорил растроганный Самуэль, — ты же понимаешь, что, занимаясь политикой, обязательно наживаешь себе кучу врагов. А этот тип не разделяет моих взглядов… и, кроме того, он был пьян. Такое случается со мной не в первый и, наверное, не в последний раз.

— Но почему же тебя не смог защитить Монкада, бедненький? — Алехандра первый раз видела отца в таком состоянии и с трудом сдерживала слезы.

— Монкада в этот момент куда-то вышел… — Эстевес приподнялся на подушке и пристально посмотрел на дочь, свет настенного бра освещал ей лицо. — А я и не заметил, как ты стала женщиной… и красивой женщиной, Алехандра. Из-за своего родительского эгоизма я бы хотел, чтобы ты всегда оставалась ребенком… маленькой девочкой. Ты засыпала у меня на руках, и тебе снились прекрасные феи из рассказанных мною сказок. Я помню, что, когда тебе почему-то делалось страшно, ты со своим медвежонком приходила ко мне ночью и смотрела на меня своими большими удивительными глазами.

— Папа… — произнесла Алехандра, пораженная внезапным приливом нежности Эстевеса.

— Родители не замечают, как их дети становятся взрослыми; им хочется, чтобы они всегда оставались малышами и любили их по-прежнему…

— Но я и сейчас люблю тебя так же, папа!

— И я очень рад этому, Алехандра. Но теперь, кроме любви, я прошу у тебя и понимания для себя и для твоей матери. Ты открываешь сейчас этот мир, а мы с ней открываем в тебе женщину, которая только начинает расцветать, но у которой уже такой сложный характер… Пойми нас и прости. Да, кстати, — сенатор неожиданно сменил тон, и Алехандра встрепенулась. — Я хочу заказать большую семейную фотографию нас всех — тебя, меня, мамы, Пачи, чтобы поместить ее на обложках сразу нескольких журналов. Пусть знают все мои недруги, какая замечательная семья у сенатора Эстевеса.

— Вот здорово! — воскликнула Алехандра, хлопая в ладоши. А мне можно будет немножко накраситься, чтобы получше выглядеть на этой фотографии? Ну пожалуйста, папочка!

— Можно, можно, — улыбаясь проговорил Эстевес, — хотя ты у меня и так хороша.


Пока в комнате сенатора проходил этот трогательный разговор, внизу, в гостиной, так и не протрезвевшая до конца Дельфина устроила очередную сцену своей сестре, которая даже не успела переодеться после ужина в доме Медины.