— Как можно, сеньора, будьте спокойны.

Они распрощались и Мече с Деборой направились в местную гостиницу.

— Ну, Мече, — сказала ей по дороге донья Дебора, — я чувствую, что это будет самая длинная ночь в моей жизни. Приготовься к тому, что мы ее проведем за картами, поскольку я все равно глаз не смогу сомкнуть, пока не увижу фотографию этой девицы. Поверь моей интуиции — нас ждет потрясающее открытие.

— Возможно, — как всегда рассудительно, отвечала Мече, но не забывай о том, что мы еще не выяснили, кем является некая Дельфина, которой Луис Альфонсо подарил свою собственную фотографию. Может быть, эта женщина тоже имеет отношение к убийству, а может быть, именно ее-то мы и разыскиваем.

— Нет, вряд ли. Скорей всего это из другой оперы, поскольку мой сын был известным ловеласом. Ты же знаешь моего дорогого внука Фернандо, который обязан своим появлением на свет одному из любовных похождений моего сына.

Жара, бессонная ночь, томительное ожидание и волнующие предчувствия — все это и послужило причинами той трагедии, которая разыгралась на следующий день. Не дождавшись Мече, собравшейся принять душ, донья Дебора пошла на встречу со стариком одна, но когда увидела принесенную им фотографию и узнала в этой юной девушке Марию Алехандру, ей стало плохо и она упала в обморок прямо на площади. Собралась толпа, через нее с двух сторон стали пробиваться растерянная Мече и озабоченная Эулалия. Совместными усилиями им удалось сначала перенести донью Дебору в гостиницу, затем вызвать доктора Седеньо, а когда выяснилось, что донью Дебору разбил паралич, переправить ее на вертолете в Боготу и доставить домой. Во время всей этой суматохи фотография стоимостью в триста тысяч песо, разумеется, бесследно исчезла, но Эулалия и так уже догадалась, кого узнала на ней донья Дебора.

Несмотря на ее состояние, Мартин не счел необходимым госпитализировать мать своего друга, которому никто не мог сообщить о случившемся, поскольку не было известно, где он находится в данный момент. Мартин понял, что и эту трудную миссию ему придется взять на себя, и принялся звонить в Сан-Андрес.

Из разговора с Мече Эулалии стало ясно, что, несмотря на все ее старания, настырной донье Деборе все же удалось узнать имя убийцы своего сына; и, воспользовавшись тем, что они остались одни, она умоляюще сложила руки и обратилась к больной, которая лишилась дара речи, но, судя по выражению глаз, понимала все, что ей говорили.

— Бедная донья Дебора, я буду молить Бога, чтобы он сохранил вам жизнь, но во имя всего святого, если вы что-то узнали о моей девочке… вы понимаете, о ком я говорю… умоляю вас простить ее! Она чудесное, невинное создание, она стала жертвой рокового стечения обстоятельств. И она слишком дорого заплатила за все, так что когда вы снова сможете говорить — а я буду молиться, чтобы это случилось как можно скорее, — то ведь вы простите ее, не так ли?

Трудно было понять по выражению глаз доньи Деборы, что она хотела ответить, и потому монахиня решила ухаживать за ней до тех пор, пока она не поправится — а доктор Седеньо всех обнадежил, сказав, что это вполне возможно, — чтобы быть рядом с ней и уберечь от необдуманных поступков.


В свое время Эулалия предприняла немало усилий, чтобы через своего брата познакомиться и с Алехандрой, и с Фернандо. Для этого она даже отправила скромного священника к самому сенатору Эстевесу. Добиваясь разрешения повидаться с его дочерью, бедный отец Фортунато пошел неверной дорогой своей драгоценной сестры и наплел сенатору с три короба. Он заявил, что церковь ищет идеальную семью, которую можно было бы взять за образец всем остальным гражданам; и семья «знаменитого сенатора Эстевеса» кажется ему для этого наиболее подходящей. Растаявший Эстевес не очень поверил священнику, но, пообещал прислать к нему свою дочь, чтобы та «как на духу» высказала все, что думает о своем отце. Поговорив с Фортунато, Алехандра почувствовала к нему искреннюю симпатию, и потому охотно передала Фернандо его просьбу о встрече. Того тоже не разочаровала встреча со священником, и именно благодаря этому Эулалия могла влиять на поступки юных влюбленных через своего достопочтенного брата.

Несмотря на то, что Алехандра и Фернандо после разговора с отцом Фортунато пообещали больше не встречаться, их страстное влечение друг к другу вспыхнуло с новой силой. Теперь они изредка перезванивались и, лежа, каждый в своей постели, шептали друг другу нежные слова прерывающимися от страсти голосами. Первой на решительный шаг отважилась Алехандра, решив воспользоваться отъездом своих родителей на Сан-Андрес. Сказав Паче, что идет на консультацию по английскому, она взяла такси и поехала на квартиру Фернандо.

Однако после первых самых нежных объятий и поцелуев он заявил, что у него сегодня важный экзамен, который никак нельзя пропускать. Алехандра была слегка разочарована этой новой отсрочкой, но после новых поцелуев и клятв Фернандо окончательно успокоилась, а затем, покраснев от волнения, пообещала прийти к нему сегодня вечером и остаться на всю ночь.

Случайно роясь в письменном ящике Алехандры в поисках своей тетради, Пача обнаружила противозачаточные таблетки, пришла в ужас и по возвращении своей двоюродной сестры устроила ей небольшой скандал, не хуже Дельфины. Алехандра ничего не могла возразить на вполне убедительные доводы Пачи, с которыми та выкинула ее таблетки: «Тебе еще пятнадцать лет, с половой жизнью можешь и подождать», а потому просто пришла в ярость и с криком: «Не смей со мной больше разговаривать, не смей рыться в моих вещах и вмешиваться в мою личную жизнь!» выбежала из комнаты. Однако потом, поостыв, она почувствовала, что на душе у нее не так спокойно, как ей бы самой этого хотелось, поскольку предпринимаемый ею шаг может слишком многое перевернуть во всей ее жизни. Чтобы избавиться от всех сомнений и колебаний, она направилась к своему доброму знакомому — отцу Фортунато, в чьей скромности и деликатности могла быть уверена.

«Странное дело, — думала она по дороге, — люди рождаются, любят друг друга, а потом умирают; и получается, что любовь — это и есть то главное, ради чего и стоило появляться на свет. Но почему же тогда именно с ней связано наибольшее количество запретов и ограничений, делающих столько людей несчастными? Зачем ограничивать и запрещать то, ради чего рождаются и живут не только люди, но и животные? Зачем ждать и терять время, когда всей душой и телом уже хочется любви, и хочется этого так сильно, что не страшны никакие запреты? Иногда мне кажется, что можно похоронить себя заживо, если тебе не дозволена любовь к тому, кого ты желаешь…»

Когда отец Фортунато услышал, что эта стройная, загорелая девочка с серьезными и задумчивыми глазами пришла к нему покаяться в том, что она еще только собирается сделать, то он просто-напросто открыл рот от изумления и пожалел, что рядом с ним сейчас нет верной Эулалии, — уж она-то умела находить выход даже из самой щекотливой ситуации! Однако Алехандра ждала у него ответа прямо сейчас, более того, она хотела воспользоваться своим правом тайной исповеди и все ему рассказать, поэтому священнику поневоле пришлось согласиться.

Проводив ее в исповедальню, он впустил девочку в одно полутемное и прохладное отделение, сам зашел в другое и предложил Алехандре говорить в небольшое окошко, затянутое частой сеткой.

— Я не считаю, что собираюсь поступить неправильно, — горячо заговорила Алехандра, — потому что не может быть грехом такая любовь к мужчине, когда хочешь отдать ему всю себя целиком и сделать это в действительности, после того как уже столько раз делала это в мыслях.

— Но зачем же торопиться?

«Он рассуждает как Пача», — с досадой подумала Алехандра, но вслух продолжила:

— Потому что я боюсь потерять его, падре, потому что слишком много людей хотят нас с ним разлучить.

— Но не кажется ли тебе, что ты путаешь любовь со страстью, ибо в твоем возрасте в молодых людях бушуют такие смутные желания, которые невольно толкают их к ошибкам. Признайся честно: ты не думала об этом?

— Ох, отец Фортунато, — только и вздохнула Алехандра, — в том-то вся и проблема, что я так захвачена своей страстью, что просто не в состоянии размышлять!


Ни о чем другом, кроме предстоящей ночи, не мог размышлять и Фернандо. Он то валился на диван и, закинув руки за голову, представлял себе то, что должно было произойти, то, чувствуя, что изнывает от желания, вскакивал и принимался ходить по комнате, старательно обходя по дороге пианино — сегодня ему явно было не до музыки. Когда в дверь позвонили, он так обрадовался, подумав, что Алехандра пришла раньше времени, что бросился открывать, едва не свалив по дороге журнальный столик. Но, к его изумлению, перед ним стояла Тереса — официантка из того самого кабака, где он уже начал петь по вечерам, аккомпанируя сам себе на пианино. У них сложились чисто дружеские отношения, хотя, если бы Фернандо не был так возбужден предстоящим свиданием с Алехандрой, то наверняка бы задумался, зачем в его холостяцкую квартиру вдруг явилась эта эффектная, высокая блондинка.

Чувствуя его растерянность и нервозность (а Фернандо действительно нервничал, опасаясь, что в любую минуту может прийти Алехандра), Тереса не стала долго задерживаться, тем более что и сама не могла объяснить причины этого визита. Ее просто тянуло к этому черноволосому и чернобородому юноше с такими искренними и простодушными глазами.

ГЛАВА 14

Казалось, что после всех жизненных бурь, они, наконец-то, достигли блаженной и тихой заводи. Этот островок, и эта хижина, и этот пляж могли быть только раем, потому что именно в раю нечего больше желать. А чего еще можно желать под ярко-голубым небом, на берегу теплого моря, в объятиях любимого человека? Если бы Себастьяну или Марии Алехандре задали этот вопрос, то, пожалуй, оба ответили бы одинаково — чтобы не посещали тревожные сновидения, эти зловещие посланники прошлого. Однако днем, когда они нежились на пляже или подальше от берега, в тени роскошных пальм, ничто не могло омрачить их безмятежного настроения.