авторов Коллектив - Тайные страсти. Книга 2

Продолжение популярного телесериала и новая встреча с полюбившимися героями. Мария Алехандра и Себастьян уезжают в Париж. Они счастливы, они наконец-то обрели друг друга. Но… Возвращаясь в родную Колумбию, они узнают, какие беды обрушились на их дочь Алехандру. Подозрения в измене, схватка с дельцами наркомафии, разлуки, ревность, испытания верности - многое приходится им преодолеть, пока любовь и нежность не станут им наградой за мужество и преданность.

– Изо всех великих французов, которых я знаю, мне приходят на ум только Наполеон и Дюма, – произнесла Мария Алехандра, когда самолёт уже шёл на посадку, проносясь над низкими двухэтажными домиками предместья Бурже. – Я прочитала все его романы, которые только были в нашей тюремной библиотеке.

– Не вспоминай о грустном, дорогая, – улыбнулся Себастьян, беря её за руку. – Тем более, что скоро я покажу тебе гробницу императора и памятник этому изумительному писателю.

– А ты уже был в Париже? – поинтересовалась она, невольно вздрагивая в тот момент, когда самолёт коснулся колёсами бетонной полосы.

– Да, но только, очень давно. Я тогда ещё был подростком и моя мать, как-то раз, во время моих школьных каникул, взяла меня с собой. Именно от неё я и услышал ту, знаменитую фразу, которая, как оказалось впоследствии, принадлежала американскому писателю Хемингуэю. Он жил в Париже со своей молодой женой и мечтал прославиться…

– И что же это за фраза? – сразу заинтересовалась Мария Алехандра.

– «Париж – это праздник, который всегда с тобой», – ответил Себастьян и, услышав объявление стюардессы, стал отстёгивать ремни безопасности. – Ну, вот мы и прибыли, дорогая. Надеюсь, и для нас этот город станет таким же праздником, тем более, что мы его заслужили.

Пройдя таможенный контроль и получив багаж, они взяли такси и отправились на улицу Ренн.

– Мы будем жить в гостинице? – поинтересовалась Мария Алехандра, которая ещё прямо в аэропорту, пока Себастьян был занят оформлением документов, успела обменять валюту и купить кучу путеводителей по Парижу и испано-французский разговорник.

– Нет, если приезжаешь сюда на срок больше месяца, то выгоднее снимать комнаты в частном пансионе. Париж – это едва ли не самый дорогая изо всех европейских столиц, а нам предстоит провести здесь не меньше двух месяцев.

– Двух? – удивилась Мария Алехандра, широко раскрывая глаза. – Но мы с Алехандрой, собирались жить здесь целый год!

– Я прожил бы с тобой здесь всю жизнь, – и Себастьян, обняв её за плечи, поцеловал в смуглую, нежную щёку. – Но, перед самым отъездом мне было разрешено вернуться к медицинской практике, и я просто не могу терять квалификацию, бездельничая столько времени. А чтобы практиковать во Франции, мне потребуется получить лицензию, что займёт массу времени. Но ты не расстраивайся, – поспешно добавил он, заметив лёгкую тень разочарования, пробежавшую по лицу Марии Алехандры, – в конце концов, меня сможет заменить Алехандра, и ты будешь жить здесь столько, сколько захочешь.

– Но я хочу жить рядом с тобой! – томно сказала Мария Алехандра, и тут же смущённо отстранилась, когда Себастьян попытался поцеловать её в губы, кивком головы указав ему на пожилого таксиста, который с улыбкой следил за ними через зеркало заднего обзора.

– Париж – город влюблённых, а потому целоваться здесь разрешено везде и всюду, – притормозив на перекрёстке и полуоборачиваясь к ним, сказал он, и Себастьян тут же перевёл его слова слегка порозовевшей Марии Алехандре.

– А, кстати, обрати внимание! – спохватился муж, когда они уже ехали по парижским улицам и Мария Алехандра с любопытством вертела головой во все стороны. – Сейчас мы будем проезжать бульвар Малезерб, где находятся памятники сразу трём Дюма – отцу, сыну и внуку.

– А мы не могли бы там остановиться? – сразу загорелась Мария Алехандра и жалобно перевела взгляд с Себастьяна на таксиста. Последний понял её и без перевода и тут же лихо притормозил у бровки тротуара. Себастьян вышел первым и открыл перед ней дверцу. С каким волнением Мария Алехандра первый раз ступила на парижскую мостовую! Ей сразу вспомнилось то волнение, с которым она впервые увидела море – там, на Сан-Андресе. Но если тогда всё было каким-то узнаваемым и родным, то здесь, в небе Парижа, даже солнце казалось ей незнакомым и странным. Она взволнованно провела рукой по глазам и Себастьян, с лёгкой улыбкой, наблюдавшей за ней, поймал её руку и, обняв за талию, повёл туда, где на фоне зелёной листвы, казавшихся вековыми деревьев, сидел в своём кресле бронзовый Александр Дюма. Он задумчиво склонил голову с пышной африканской шевелюрой; а внизу, на постаменте, свесив ноги, сидели над его романом бронзовые фигуры рабочего, девушки и студента. Мария Алехандра, как зачарованная, обошла вокруг памятника, стараясь разобрать названия самых знаменитых произведений писателя, высеченные на цоколе; и, зайдя с обратной стороны, вдруг звонко и радостно воскликнула:

– Д’Артаньян, смотри скорее, д’Артаньян!

Себастьян приблизился к ней и тоже взглянул на бронзовую фигуру знаменитого мушкетёра, одиноко сидевшего по другую сторону памятника.

– Как это замечательно! – сияя от радости, заговорила Мария Алехандра, обращаясь к мужу. – Ведь именно таким я его себе и представляла – тот же плащ, шпага, усы! Боже мой, Себастьян, лишь теперь я поверила, что нахожусь в Париже!

– Вот и прекрасно, – заметил Себастьян, обнимая её за талию, – а завтра мы сходим с тобой в Лувр или Нотр-Дам, и ты окончательно в этом убедишься. Ну а теперь, давай, наконец, доедем до пансиона и снимем квартиру.

– Но почему завтра, Себастьян? – воскликнула Мария Алехандра, когда они уже возвращались к поджидавшему их таксисту. – Ведь сейчас только полдень, что мы будем делать сегодня?

– Отдыхать, устраиваться и… любить друг друга! Ведь мы так давно уже этим не занимались, что я забыл запах твоей великолепной кожи. Сам воздух Парижа придаст нашей любви неповторимое очарование, о котором мы уже никогда не забудем! Скажи, ведь ты и сама этого хочешь, правда?

Мария Алехандра покраснела и смущённо опустила голову, а Себастьян радостно пожал ей руку и открыл перед ней дверцу такси.

Пансион мадам Буве на улице Ренн, представлял собой старинный пятиэтажный особняк девятнадцатого века с красной, черепичной крышей; широкой, застланной красным ковром, мраморной лестницей, и, стилизованным под конец прошлого века, лифтом. Хозяйка пансиона, энергичная сорокалетняя француженка с миловидным, азиатского типа, лицом; с видимым удовольствием приняла новых постояльцев и тут же вступила в оживлённую беседу с Себастьяном, из которой Мария Алехандра могла понять лишь отдельные слова.

– А что такое мансарда? – выбрав момент, когда мадам Буве отлучилась к телефону, тут же поинтересовалась Мария Алехандра.

– Строго говоря, это комната на чердаке, под самой крышей, – охотно объяснил Себастьян. – В семнадцатом веке, в Париже было запрещено возводить здания выше определённого количества этажей, и тогда архитектор Франсуа Мансар стал делать окна в самих крышах.

– Хочу жить в мансарде! – выслушав его объяснение, тут же заявила Мария Алехандра.

– Но, дорогая, – попытался урезонить её слегка удивлённый Себастьян, – это же самые дешёвые и неудобные комнаты! Их занимают только представители богемы – молодые художники, писатели, музыканты, которые ещё только надеются добиться славы…

– Всё равно, хочу в мансарду! – вспомнив о Фернандо, а, попутно с ним, и о дочери, с шутливым упрямством повторила Мария Алехандра.

– Ну, смотри, сама потом пожалеешь, – пожал плечами Себастьян и вновь заговорил с появившейся в гостиной, мадам Буве. Хозяйка пансиона с явным удивлением выслушала просьбу Себастьяна и тут же что-то ответила.

– Вот видишь, – с явным облегчением перевёл Себастьян, – она говорит, что все её мансарды заняты студентами, но зато она может предоставить нам замечательные комнаты на третьем этаже с видом на Эйфелеву башню и Дом инвалидов, кстати, тот самый, в котором находится гробница Наполеона.

– Ну что ж, – со вздохом отозвалась Мария Алехандра, – пойдём, посмотрим.

Квартира оказалась замечательной – с высокими, лепными потолками, зеркалами над настоящими каминами и огромными окнами, одно из которых выводило на просторный балкон. С него открывалась настолько великолепная, хотя и подёрнутая лёгкой и прозрачной дымкой, панорама Парижа, что у Марии Алехандры перехватило дыхание. В обеденной зале находился круглый, массивный стол, а на стене, напротив окна, висело большое, старинной работы полотно, изображавшее, как с гордостью объяснила мадам Буве, въезд Генриха IV в Париж в 1589 году. Но ещё больше понравилась Марии Алехандре спальня, где стояла огромная кровать, занимавшая едва ли не большую часть комнаты и великолепное зеркальное трюмо.

Себастьян перекинулся несколькими словами с хозяйкой и она, улыбнувшись и кивнув Марии Алехандре, тут же ушла.

– Что ты ей сказал, и почему она так ехидно улыбалась? – поинтересовалась Мария Алехандра, расчёсывая волосы перед зеркалом.

– Я сказал, что мы будем обедать у себя, и попросил принести бутылку самого дорого шампанского, объяснив, что мы – молодожёны и хотим отпраздновать первый день своего пребывания в Париже.

– Но ведь мы женаты уже почти год!

– Я это помню и, тем не менее, чувствую себя так же, как в наш самый первый вечер на острове Провидения; в той самой хижине, увитой цветами, где ты лежала в гамаке, и я целовал твои изумительные груди… – Себастьян уже приблизился к ней вплотную и, крепко обняв за талию, притянул к себе.

Однако Мария Алехандра освободилась из его объятий.