Лицо Синана не выказало ни малейшей реакции на ее просьбу. Он смотрел на нее без выражения, сжав губы в тонкую линию, которая терялась в седой бороде.

— То и другое было почти что в твоих руках, сделай ты то, за чем мы тебя послали. Ты не смогла, Захира. Ты знала, что на кону, ты понимала, какой будет цена провала. И эту цену заплатит твой франкский любовник.

— Мне неважно, что будет со мной, — сказала она, упав перед ним на колени. — Отец, я умоляю тебя. Прошу, не воплощай своей угрозы Себастьяну.

— Я никогда не грожу впустую, Захира. Тебе стоило это знать.

— Так ты убьешь его? — задохнулась она, сходя с ума от отчаяния. — Неужели я никак не могу тебя переубедить? Неужели ничто не заставит тебя передумать?

Она не видела ни милосердия в его немигающих глазах, ни следа человеческих эмоций, на нее смотрела лишь темнота. Его голос был пустым, как пропасть, ведущая к морю.

— Ты обесчестила себя, когда пришла сюда умолять меня. Более того, ты обесчестила меня. — Он отвернулся, готовый зашагать прочь.

— Нет, отец, — сказала Захира, заставив голос не дрожать. — Потому что у тебя нет чести.

Звенящее напряжение сомкнулось вокруг нее, другие фидаи приглушенно переговаривались, шокированные тем, как безрассудно бросают вызов их ужасному лидеру. Синан остановился и развернулся к ней, вглядываясь в ее лицо. В его глазах она видела свою смерть, но отвечала на взгляд с равной ненавистью.

— Ты правишь кровью и ужасом, — обвинила она. — Ты считаешь, что, если тебя боятся за то, что щелчком пальцев ты можешь оборвать чью-то жизнь, тебя уважают. Но это не так. Страх и уважение отнюдь не одно и то же. — Она покачала головой, чувствуя, как ее собственный страх исчезает во вспышке нарастающей ярости. — Подчинение, которого ты требуешь, не имеет ничего общего с честью и восхищением. Ты не лидер. Ты чудовище.

Сила уверенного удара Синана швырнула ее на песок. Она коснулась звенящей от боли щеки, в голове на миг помутилось.

— Ты думаешь, что знаешь меня, девчонка? Позволь же сказать, что ты такое. — Он потянулся к ней, сжал ее подбородок, впиваясь костлявыми пальцами в ее щеки, рывком задирая ее лицо к своему. — Ты ничто. Ты мое собственное творение. Я создал тебя из пыли и слез, из предсмертных воплей твоего народа, который я размозжил каблуком.

Захира отпрянула от полных ненависти слов, в ужасе от истории, которая медленно проникала в ее мозг.

— Ты молишь меня сейчас, как умоляла меня твоя мать много лет назад. Как умолял твой отец, просив пощадить его жену и ребенка. Все вы слабы, все бесполезны. Я должен был убить тебя тогда, вместе со всеми.

— Нет, — простонала Захира, зажмурившись, словно пыталась не видеть кошмара, который всколыхнулся в памяти от жестокого признания Синана.

Теперь она видела все: караван англичан-пилигримов, бредущий по пустыне к Иерусалиму, путешествие, которое она не вполне понимала, потому что ей было всего два года. Но она поняла страх, который охватил ее семью, когда отряд сарацинских всадников перевалил через гребень холма, ястребами падая на группу христианских паломников. Она понимала опасность, панику, которая заставила маму кричать, когда отца избили и потащили прочь от фургона. Все они кричали, все плакали, взрослые молили о пощаде, дети вопили.

Один из всадников вырвал Захиру из рук матери, поднял в седло своего тонконогого вороного коня. Их пальцы в последний раз соприкоснулись и разделились, конь под Захирой начал двигаться. Она кричала, звала маму, поворачивалась, чтобы увидеть ее, и сквозь слезы видела, как одетые в черное сарацины уничтожают караван мечами и дымящими факелами. Захира услышала крик позади. Слышала, как кричит в смертной муке отец, как ее мама выкрикивает ее имя сквозь общий шум.

— Джиллиан! — кричала она. — Нет! Только не мою Джиллиан!

— О Боже, — всхлипнула Захира, и каждый мускул ее тела обмяк, ноги и руки онемели. Синан отпустил ее, отбрасывая прочь с рычащим смехом.

Она упала на землю, плача, безразличная к происходящему, потому что она уже была мертва. Синан ошибался, он убил ее много лет назад, когда убил ее родителей и других пилигримов.

Себастьян дал ей шанс снова жить, быть чем-то большим, чем горстка глины в руках Синана, который лепил из нее свое мерзкое оружие, а она отбросила этот шанс. И теперь не имела права надеяться на второй. У нее ничего не осталось, и некого было в этом винить, кроме самой себя.

Синан нависал над ней, как стервятник над падалью. Она все ждала, когда он начнет терзать ее плоть, надеялась на это, хотела покончить с болью. Теперь, когда все было потеряно, смерть казалась ей милосердием, которого она не заслуживала. Сама себя она давно не жалела.

— Возьмите ее, — приказал он телохранителям. — Она еще может мне пригодиться.

Захира не сопротивлялась жестким рукам, которые кандалами схватили ее под мышки. Ее приподняли и потащили, как неживой груз, ноги волочились по песку, а саму Захиру несли в другую часть пещеры, где связали, оставив дожидаться своей судьбы.

Глава двадцать девятая


-Двенадцать динариев, седобородый. Последнее предложение.

Прислонившийся к столбу под торговым навесом в самом сердце запруженного базара, Себастьян повернул голову в сторону торга. Дело шло не слишком хорошо. Один из английских рыцарей, высокородный парень из Йоркшира, забыл о своей обязанности стоять на посту и торговался с купцом за какую-то безделушку.

Бесполезный спор длился уже полчаса и с самого начала безмерно злил Себастьяна.

— Зубы господни, парень. Дай ты ему, сколько он просит, и покончи с этим уже. Ты отлично знаешь, что вещь стоит вдвое дороже.

— Чего она стоит и сколько я хочу заплатить — это разные вещи, — ответил отпрыск благородного семейства на их родном норманнском наречии, сжигая Себастьяна недовольным взглядом за нежелательное вмешательство.

То, что этот зеленый молодчик с наглым поведением назначен в один патруль с ним, бесило Себастьяна, но не больше, чем то, что король решил назначить его под командование Гаррета Фэллонмура. В качестве только что назначенного командующего офицера Фэллонмур ежедневно подбирал ему самых невыносимых напарников.

Он без энтузиазма наблюдал за тем, как породистый щенок роется в кошеле и расстается с деньгами. Купец принял монеты и передает купленную вещь: резную деревянную доску для шатранджа и фигуры, выточенные из сияющей белой слоновой кости и блестящего черного агата. Себастьян не мог смотреть на доску — и не думать при этом о Захире.

Этой ночью пройдут два полных дня с ее исчезновения. Королевские поисковые группы возвращались с пустыми руками. Она наверняка уже в сотнях лиг отсюда. Этому Себастьян был рад. Но часть его так сильно по ней скучала, что он не мог заставить себя не всматриваться в каждое скрытое вуалью лицо с надеждой увидеть ее серебристые глаза. Он не знал, сможет ли когда-нибудь прекратить ее искать, надеяться.

При всей своей ярости те два дня назад, при том, насколько преданным он чувствовал себя, узнав, что все это время она обманывала его, Себастьян не мог отрицать, что она многое для него значит. Он хотел верить, что в ней была и искренность, что ее предательство было не настолько полным, как ему показалось в ту ночь.

Он никак не мог выбросить из памяти ее утверждения о том, что Синан — ее отец, как бы ни было невыносимо это признавать, — заставил ее выполнить жуткое задание и убить короля. Если он мог сотворить такое с собственной кровью и плотью, если он использовал ее привязанность к Себастьяну против нее, что же он сделает, когда она вернется в клан и сообщит о провале? Захира сказала ему, что его собственная жизнь в опасности, но за себя он боялся куда меньше, чем за нее.

Он отпустил ее в надежде спасти от ярости короля, но с тех пор начал волноваться, что отослал ее навстречу куда большей опасности. Опасности, которая ждала ее среди ее же народа. Он тихо выругался, проклиная себя за то, что отпустил ее одну. Возможно, это делало его самого полным идиотом, но он не смог бы себя простить, если с ней что-нибудь случится.

— Проклятие, — выругался он, жалея, что потерял свой ранг и не может собрать собственную поисковую группу, выехать, найти ее, а не болтаться на базаре в ожидании чужих приказов.

Юный рыцарь, назначенный вместе с ним, подошел со своей покупкой, улыбаясь и заставляя Себастьяна вынырнуть из задумчивости.

— У меня дома брат, которому недавно исполнилось четыре. Он любит такие игрушки, — сказал он, словно совершенно не восхищался произведением искусства, которое держал в руках. — Прикроешь меня, пока я отнесу ее в гарнизон.

Себастьян равнодушно пожал плечами, хотя одиночество было ему по душе.

— Давай. И можешь не торопиться назад.

Юнец взобрался на своего коня, привязанного за спиной Себастьяна, и уехал прочь, а в это же время с противоположной стороны улицы подъехал Логан.

— Ты слышал, друг мой? Сегодня утром нашли тело на пляже.

Сердце Себастьяна сжалось.

— Иисусе, нет…

— Нэй, — сказал Логан, быстро качая головой. — Это мужчина. Сарацинский крестьянин, глотку перерезали от уха до уха.

— Похоже на работу фидаи.

— Айе. Я тоже так подумал. Фэллонмур и Черное Сердце вместе с остальными отправляются туда для проверки. Я решил, что ты тоже захочешь узнать.

— Спасибо, друг, — ответил Себастьян. — Поезжай вперед. Им не стоит знать, что это ты мне сообщил.

Логан кивнул ему, развернул коня и двинулся прочь. Себастьян подошел к своему белому жеребцу, чтобы отвязать поводья от коновязи. Он уже собирался поставить ногу в стремя, готовый вскочить в седло и проследовать за другом к берегу, когда кто-то вынырнул за его спиной.

— Ищете что-то красивое для своей леди, господин?

Себастьян повернул голову и увидел тощего сарацинского торговца с пронзительными глазами.