Гаитэ и в самом деле чувствовала себя замершей, словно бы душа её была стеклянной колбочкой, покрывшейся изнутри первым налётом инея. Удивительно неприятное чувство, какое бывает, когда подойдёшь к обрыву или к краю пропасти. Щемит сердце, такая оторопь и страх перед высотой, что так и хочется сделать шаг вперёд, чтобы избавиться от всех ощущений разом.

Она так и сделала — шагнула, торопясь сжечь за собой мосты, отрезая себе путь к отступлению. Не потому ли она так поспешно уступила Торну, чтобы излечиться от подвешенного состояния, в котором пребывала с первого дня появления во императорском дворце?

Даже наедине с собой, мысленно, Гаитэ старательно избегала думать о том, что в обществе Сезара она чувствует себя комфортнее и естественнее, чем рядом с Торном. Избегала с такой осторожностью, как если бы у воздуха, окружающего её в одиночестве, были уши, глаза или мысли.

Почему? Почему так происходит? Что с ней не так?

Торн — её наречённой и совсем недавно она познала в его объятиях наслаждение. Он был так нежен с нею.

Да, возможно, они поторопились, но ведь рано или поздно то, что случилось, всё равно должно было произойти. Так откуда эта леденящая тоска и ощущение потери? Будто она предала часть самой себя?

В какой-то степени её сомнения понятны. Гаитэ выросла в строгих правилах, привыкла к жестким рамкам, которые в глубине души сама же ненавидела. Она хотела сломать их, поступить так, как ей представлялось смелым, чтобы обрести свободу. Вот и поступила. Только теперь чувствовала себя какой угодно, только не свободной.

Наконец она поняла, почему с самого начала совместное путешествие с Сезаром так пугало её. Гаитэ никогда не имела тенденцию отрицать правду, какой бы та не была. И она понимала, что назревает проблема. Совместный путь, общая дорога, когда невозможно друг от друга умчаться, когда нет возможности запереть дверь на ключ и спрятаться за высокой стеной; дорога, стирающая рамки, ограждённая лишь горизонтом, не лучший способ держать дистанцию между мужчиной и женщиной.

Гаитэ пыталась успокоить саму себя, убеждая, что пригрезившееся понимание между ней и Сезаром было лишь миражом.

Нет, ну какое понимание может быть между ней и этим человеком, жестоким, коварным, беспринципным в достижении цели? Его энергия и сила не могут не привлекать, но сложно отрицать то, что человека более неприятного она в жизни не встречала.

«Положа руку на сердце, разве Торн чем-то лучше своего брата? — пронеслась шальная и в тоже время удивительно разумная мысль. — Вся разница в том, что на старшего брата ты изначально смотрела как на необходимое зло, с которым придётся смириться, к которому необходимо искать подход. В Торне ты видела средство для выживания и обретения власти, но, поскольку такой трезвый, холодный, жёсткий подход слишком напоминает тех, кого ты презираешь, проще было убедить себя поверить во внезапную влюблённость. Это не мешает продолжать видеть в себе бедную, неискушённую, ни в чём невиноватую провинциалочку? Но давай смотреть правде в лицо: не так уж ты бедна и не искушена. Ты интуитивно выбрала Торна потому, что тебе кажется — управлять им будет проще, чем Сезаром».

От подобных мыслей начинала болеть голова. Они словно не ей принадлежали. Не той, какой она привыкла быть — доброй, честной, готовой к самопожертвованию, а той, кто воистину была дочерью своей матери.

«Хорошенькое дело, — с грустной иронией подумала Гаитэ. — Как легко считать себя порядочной и доброй вдали от искушений. Не прошло и месяца, как я покинула стены Храма, и — что? Я без боя дала себя совратить, не столько уступив желанию, сколько придумав его, одним глазом с интересом поглядываю в сторону Сезара, другим щурюсь, прикидывая, каким способом лучше его устранить, в случае, если он отважится встать между Торном и его законным троном, который, в глубине души я считаю почти своим. В кого я превращаюсь?».

Глава 19

На ночлег остановились засветло, на обширных, прилегающих к воде, лугах. Разбили лагерь, поставили палатки. Гаитэ, как предполагалась, должна была ночевать там же, где и дневала — в карете, день-деньской надоевшей, как горький лук.

Вечер выдался дивный. Небо наливалось глубокой синевой, сумерки сгущались до тех пор, пока на небе не вспыхнули колючие алмазные головки звёзд.

— Гнаться за невозможным — безумие, — прозвучавший голос заставил Гаитэ вздрогнуть.

— Ваша Светлость? Вы здесь?..

— Как и вы, любуюсь звёздами. Они сегодня диво, как хороши.

На Сезаре была лишь чёрная рубашка, свободно распахнутая у ворота. По мнению Гаитэ, ему должно было быть холодно, но он не выглядел замёрзшим. Напротив, глаза его разгорячённо блестели.

Чтобы не смотреть на мужчину, она отвернулась, делая вид, что звёзды и впрямь её очень интересуют.

До его появления так и правду было.

— Вы разбираетесь в созвездиях, сеньорита?

— Не особенно.

— Странно для заклинательницы духов.

— Я же говорила, никакая я!.. — в гневе она повернулась, было, к нему, но, наткнувшись на сверлящий взгляд, вновь поспешила отвернуться.

— А вот мне в своё время пришлось основательно изучить звёздную карту, — как ни в чём не бывало продолжил Сезар. — Звёзды, в самом деле, неплохие путеводители, при условии, что точно знаешь, за какой идёшь. Хотите, покажу самые яркие созвездия?

Гаитэ кивнула. Почему нет? Небо — вполне невинная тема для разговора.

Она почувствовала, как он приблизился, останавливаясь рядом, почти касаясь своим плечом её плеча.

— Взгляните вон туда, — указал Сезар на скопившиеся в замысловатую геометрическую фигуру, звёзды.

— На тот сверкающий поломанный треугольник? — уточнила Гаитэ.

— Это созвездие Большого Волка. В старинных легендах говорится, что Большой Белый Волк является цепным псом Повелителя Теней. Он охраняет врата между Жизнью и Смертью.

— Да, — кивнула Гаитэ, против воли заинтересованная, — я слышала нечто подобное.

— Знаете, чем занят Волк?

— А он чем-то занят? — усмехнувшись, Гаитэ обернулась, бросая взгляд на Сезара.

Он, в свой черёд, смотрел на неё долгим взглядом исподлобья, и в этот момент сам показался похожим на волка, о котором говорил.

— Да. Он гонится за Ней.

— За ней?..

— Белой Лисицей из созвездия Стаи. Вон там, взгляните — видите? Всегда в бегах. Ищет свою настоящую любовь, того, у кого надеется найти защиту от преследующего её Волка. Только она не знает одного: её преследуют вовсе не для того, чтобы убить и съесть. Волк любит её, по-настоящему любит, — добавил он. — Но она не желает этого понять и продолжает бежать по кругу в плену своих страхов.

— Возможно, у страхов Белой Лисицы есть основания? — вздохнула Гаитэ. — Возможно, ей известны имена лисиц, успевших до неё поверить в чувства Волка и достаться ему на обед?

— Можно узнать имена лисиц?

— Конечно, нет, — смущённо засмеялась Гаитэ, сочтя, что разговор принимает слишком серьёзный оборот, — сказки тем и хороши, что большинство имён остаётся в тайне. Вы пришли пожелать мне спокойной ночи?

— Я хотел пригласить вас присоединиться к ужину на совете. Он через четверть часа состоится в моей палатке.

— Что за собрание?

— Совещание по поводу стратегии в отношении ваших провинций. Пойдёте?

— Конечно! Моё любопытством сильнее моего благоразумия.

— Вам совершенно нечего опасаться. Я скорее умру, чем позволю волоску упасть с вашей головы. И вашей чести с моей стороны также ничего не угрожает… по крайней мере до тех пор, пока…

— Вы сейчас о чём, милорд? — резко обернулась Гаитэ.

— О том, что нет нужды глядеть на меня с гневом и укором. Перед вами ваш покорный слуга.

Она закусила губу.

— К чему эта игра, сударь? Я вовсе не желаю обострения конфронтации, но что мне ответить на столь лицемерные заявления?

Сезар шагнул вперёд, нависая над Гаитэ чёрной тенью.

— То, что вы не верите мне, прискорбно. Но называть меня лицемером не имеете права.

— Даже так? — подняла бровь Гаитэ.

— Именно. У вас нет для этого оснований.

Скользнув по ней таким взглядом, что девушку бросило в краску, Сезар указал рукой:

— Прошу, сеньорита. Ужин ждёт. И совет — тоже.

* * *

— Добрый вечер! — кивнул Сезар генералам, дожидающимся его у стола. — Чего стоите? Садитесь. В ногах правды нет. Эй, человек! Огня! Здесь не хватает света.

После разговора с Гаитэ он явно был не в настроении и не скрывал дурного расположения.

— Я не стану надолго задерживать вас, сеньоры, — хмуро прорычал он. — Всё очень просто. Мы выдвигаем ревьерцам свои требования — они либо подчиняются, либо терпят поражения. Не станем угрожать дважды — угрозы, неподкреплённые действием, слабнут. Как только приблизимся к Западным Землям, требуем беспрекословного подчинения.

— А у нас достаточно людей для таких действий? — возразил один из генералов. — Мы подготовлены для небольших карательных операций, но наша армия не в состоянии укрощать Ревьер.

— Ах, мой друг, — покачал головой Сезар со зловещей усмешкой. — Вы недооцениваете мои таланты.

— Просто вы молоды, Ваша Светлость. Простите мне мои сомнения, но я сомневаюсь…

— В чем? — с угрозой в голосе протянул Сезар, разваливаясь в кресле и встряхивая своей чёрной гривой. — В том, что мой план по укрощению мятежных провинций достаточно хорош? Дорогая сестрица, — развернулся он всем телом в сторону Гаитэ, сидящей по правую его руку, — у вас, кажется, появился сильный союзник. Спешу представить: Ферасио Корнеза, как и вы, считает, что мои амбиции мешают мне командовать армией.