— Что ты несёшь?! Я не могу уступить Фальконэ. Не так глуп! Продав голову Сезара Руалу, я получу возможность сохранить корону герцогства, и мне глубоко плевать, в составе чьего королевства оно будет числиться.

— Этим ты подпишешь смертный приговор нашей матери. Ты же не можешь этого не понимать?

— Всегда приходится чем-то жертвовать. Ей всё равно уже не вырваться из лап Фальконэ. Лучше умереть, чем жить в плену.

— Это ты так думаешь! Ведь не тебе придётся умирать! Аккуратнее, брат! Король Руал гораздо дальше, чем тот, кого в нашей семье упрямо величают ублюдком Фальконэ, хотя Торн давно признан законным сыном и наследником короны. И, готовясь пожертвовать двумя головами, не лишись своей! Между тобой и пропастью очень тонкая грань.

— У меня нет дороги назад. Думаешь, после того, как я унизил проклятого любовника матери, по которому ты, сестричка, тоже не таясь слюни пускаешь, меня кто-то пощадит? Кто-то пощадил моих дядьёв? Нет! И я тоже смотрел в глаза смерти, выжил только чудом! Нашу семью загнали в угол. Мы будем драться.

— Да не можешь ты драться, Микки! Услышь меня, сбрось шоры — тебе нечего противопоставить Фальконэ.

— Тогда, — негромко, но решительно проговорил он, — прежде, чем умереть самому, я увижу, как умрут мои враги.

Гаитэ смерила младшего брата взглядом:

— Вариант, при котором выживут все и никто не умрёт, ты не рассматриваешь?

— Мне следует поверить, что ты готовы предать меня и обречь на смерть ради Фальконэ? — холодно ответил Микки. — Ты — моя сестра. Кроме нас двоих никого в живых из семьи не осталось. Мы должны быть на одной стороне.

Гаитэ отвернулась, стараясь взять эмоции под контроль.

Быть на чьей-то стороне — это значит подчиниться чужой воле и смиренно поступать так, как решат другие. И добро бы ещё сам Микки, но поверить в это не получалось. За спиной брата Гаитэ упрямо мерещились другие фигуры. И всем этим людям было плевать как на неё, так и на её брата.

— Кому ещё мы сможем верить, если не друг другу? — глянул на неё Микиэл исподлобья.

— Ты прав, — поспешила согласиться Гаитэ, так как была не в том положении, чтобы перечить или открыто демонстрировать неповиновение.

Хотя последнее, что она собиралась делать, так это доверять кому бы то ни было в ближайшее время.

— Нужно держаться вместе. Я, как и ты, хочу, чтобы наша фамилия продолжила своё существование, поэтому, умоляю, не торопись слушать врагов Фальконэ. Сохранив Сезару жизнь, ты проявишь милосердие и осмотрительность, ведь отрубив эту голову однажды назад ты её уже не приставишь. Сезар может стать отличным щитом против своей семьи. Его жизнь можно будет попробовать обменять на жизнь нашей матери.

— Как ты смеешь просить за него? После того, как он отравил всех знатных людей Рэйва?!

— Смею, — не моргнув глазом, ответила Гаитэ. — Если бы только Сезар посоветовался со мной, а не рубил сплеча, как у вас, мужчин, принято, люди остались бы в живых, а он не сидел бы сейчас у тебя в подземелье.

— Что может в политике смыслить женщина? — пренебрежительно дёрнул плечом Микки.

— Наша с тобой мать тоже была женщиной, а ведь смыслила же кое-что? И если бы самовлюбленность и самоуверенность не вскружили ей голову, до сих пор могла бы возглавлять провинцию. Не повторяй её ошибки, брат, не будь слишком самоуверен. Уж поверь, найдётся много желающих устранить такого человека, как Сезар Фальконэ чужими руками. Убийство — всегда грязное пятно. И любой здравомыслящий политик предпочтёт держать свои руки чистыми.

— И что, по-твоему я должен сделать? — с иронией спросил юноша. — Может быть, отпустить пленника на волю?

— Нет, — покачала головой Гаитэ. — Оставь его в заложниках, но обращайся с ним с почтением и уважением, приличествующим его положению. Как человек, обличённый властью и положением, ты на можешь унижать противника без опасения себя унизить тоже.

Гаитэ понимала, что сейчас не при каких условиях не сумеет выторговать Сезару свободу. Её целью было сохранить ему жизнь.

А ещё эта её паршивая способность видеть точку зрения собеседника, проникаться ей! В чём-то Микки был прав — одна жестокость, как правило, влечёт за собой другую, а брошенное в пространство зло всегда возвращается.

Прежде она не знала страха, но теперь он нашёл дверцу в её сердце и, кажется, надумал прочно там обосноваться. Она боялась всего: того, что Микки, вопреки её уговорам, не станет щадить Сезара; того, что Сезар, получив свободу, не пощадит Микки; своих чувств к брату своего жениха и того, что рано или поздно придётся вернуться к Торну.

Ну, это если всё благополучно завершится. И все останутся живы. Что в данном раскладе маловероятно.

— Я подумаю над твоим предложением, сестра. А пока отдыхай.

— Микки! Дай мне слово, что не убьёшь Фальконэ, не предупредив меня!..

Но дверь за братом уже затворилась.

По сути Гаитэ была такой же пленницей, как и Сезар, пусть клетка её и выглядела нарядной.

Всё, что оставалось сейчас Гаитэ — выжидать. Ждать удобного случая для того, чтобы вновь начать действовать. Стараться сделать так, чтобы обернуть обстоятельства себе на пользу, хотя каким образом можно было этого добиться, она представляла плохо.

Утро принесло с собой новый визит. На сей раз кукловод пожаловал лично. Величественный, спокойный, как мудрый змей, греющийся на солнышке.

— Отец Ксантий, — Гаитэ заставила себя улыбнуться, — добро пожаловать.

— Доброе утро, дитя моё, — благостно отозвался он. — Надеюсь, хорошо отдохнули?

— Насколько возможно в данных обстоятельствах. Но нужно иметь жестокое сердце или не иметь его вообще, чтобы сохранять безмятежность в нашем положении. Скажите, святой отец, выжил ли кто-то из тех несчастных, кого напоили вином из погребов Фальконэ?

— По счастью, почти все. Судя по всему, даже Сезар оказался не настолько безумным, чтобы убить лучший цвет провинции. Судя по всему, отрава применялась скорее с целью обезвредить врага, чем уничтожить.

Гаитэ почувствовала, как гора спала с её плеч. Хвала Духам! Хоть этого греха нет на их совести, и она может с лёгким сердцем выступать просителем за жизнь самого Сезара.

Теперь, когда она знала, что он не виновен, его жизнь словно удвоила цену в её глазах.

— Не представляете, как я рада слышать об этом! — на сей раз улыбка Гаитэ была как никогда искренней.

— У вас доброе сердце, дочь моя. Об этом говорят все, кто имел с вами дело.

— Приятно знать, что вы верите в меня.

Гаитэ ни на мгновение не сомневалась в том, что отец Ксантий видит в ней глупую строптивую девчонку, которую, однако, можно использовать для собственных нужд. Пусть так и остаётся. Когда противник тебя недооценивает, он даёт тебе фору.

— И вы, в свою очередь, миледи, всегда можете на меня положиться. Я надеюсь стать для вас таким же доверенным лицом, каким являлся для вашей матушки и вашего брата.

— Я тоже на это рассчитываю, — лицемерно кивнула Гаитэ.

— Жаль только, что наша прошлая с вами встреча принесла столько горького разочарования. Ваша взбалмошная выходка стоила очень дорого.

— У меня были самые благие намерения.

— В юные годы легко сбиться с пути.

Гаитэ опустила ресницы, изо всех сил стараясь удерживать на лице слащавую маску милой девочки.

Милой, недалёкой, растерянной девочки, которая легко попадает под влияние более сильной личности.

— Но сейчас мы можем исправить последствия ваших опрометчивых действий, — вкрадчиво продолжал отец Ксантий. — Вы ведь в курсе, что король Валькары просит вашей руки? Как только его послы окажутся здесь, мы проведём встречу. Его Величество будет счастлив поддержать кандидатуру вашего брата как основного претендента на престол Саркоссора, а когда это произойдёт, мы подпишем пакт о Вечном Мире между двумя государствами и в наш край наконец-то придёт благоденствие и процветание.

«Тебе-то что с того, старый лис?», — подумала про себя Гаитэ.

А вслух сказала:

— Ваши речи отдают изменой. Пристало ли это доброму священнику? Я не могу ответить согласием королю Руалу потому что уже обручена с другим. А Рэйв входит в состав объединённой империи. Пусть так и останется.

Лицо священника заострилось, приняло недоброе выражение:

— Боюсь, вы не понимаете….

— О, нет! Боюсь, это вы не понимаете. Рэйв останется верным своему сюзерину. Моя мать, в итоге, согласилась признать вину и ошибку, она послала меня сюда её исправить. Но подстрекаемые вами к измене лорды вынудили Сезара Фальконэ прибегнуть к самым непопулярным мерам. Признаться, я винила его в излишней жестокости, но ваши действия лишь подтверждают — у него не было другого выхода, кроме как пытаться сбежать.

— Миледи! Боюсь, вынужден настаивать…

— На чём?! — резко шагнула к нему Гаитэ. — Остерегитесь, Ваше Святейшество! Вы ходите по очень острой грани. Если бы не вы, мой брат не посмел бы пленить законного представителя власти и её посла. Вы в очередной раз ставите наше герцогство под удар. Вы — изменник. И в ваших интересах как можно скорее покинуть мой замок.

— Ваш замок?!

— Мой! Потому что брат несовершеннолетний, а поскольку наша мать находится далеко, законным представителем является тот, кого вы бросили в казематы. Думаете, это сойдёт вас с рук?

— Нужно было убить Фальконэ на месте!

— Вы слишком кровожадны для священнослужителя. Ещё раз повторяю — не смейте вмешиваться в дела, вас не касающиеся. Иначе за исход событий я поручиться не могу. Как и за вашу жизнь.

— Вы не понимаете своего положения, миледи! А оно весьма шатко.