Тонкий голос Эффи, с самого начала предупреждающий о жестком нраве старшего брата, настороженность Сезара, предостережение слуги. Как ни странно, в слова последнего больше всего верилось. Ведь у Кристофа не было, не могло быть личной заинтересованности в том, чтобы очернить её мужа.

— Ты понимаешь, что говоришь, Кристоф? — тихим, напряжённым голосом проговорила Гаитэ. — В чём и кого обвиняешь?

Она могла поверить в измену Торна, в то, что он мог бы заточить её в монастырь, сослать в дальний замок, но — убить?..

— Вам ведь неизвестно какой поддержкой пользуется ваша мать, госпожа? Много почитаемых герцогов и лордов готовы встать под её знамёна по первому зову. Недавняя резня как раз и была затеяна с целью проредить их ряды. Говорят, в Палате Лордов на Избрании люди, служащие Тигрице, грозились огласить какие-то документы, которые якобы могут стоить вашему мужу короны.

— И что с этими документами?

— Сгорели во время бунта.

— Ах, какая неожиданность! Не удивлюсь, если и к этому ты приложил руку.

Кристоф бросил на Гаитэ быстрый взгляд и принялся расправлять складки на кафтане.

— Ваш супруг, сеньора, скор на расправу. Вам не стоит об этом забывать.

— Я не забуду, — пообещала Гаитэ. — А что касается тебя, Кристоф, то тебе больше никогда не позволено входить в мои покои. Никогда. Ты меня понял?

Он поднял тяжёлый взгляд и тихо спросил:

— Вы не доверяете мне? Вы готовы отказаться от единственного человека, готового ради вас на всё?

— У меня нет в этом уверенности, Кристоф. Тот, кто хочет доверия, проявляет честность. Тот, кто лукавит, доверия не достоин.

— Я преданно служил. Я не предавал вас. Я готов за вас умереть. Убейте меня, если хотите…

— Довольно мелодрамы! Не хочу больше ничего слышать ни о смертях, не о политике, — дрожа от нервного напряжения проговорила Гаитэ. — Вы свободны, Кристоф. Можете идти.

— Госпожа! — заступил он ей дорогу и со стороны простого слуги это была невиданная дерзость.

Под удивлённым и раздосадованным взглядом юной королевы Кристоф медленно преклонил колено.

— Госпожа, простите. Я прошу, умоляю, простить меня.

Подобрав пышные юбки, Гаитэ прошла мимо, шелестя платьем.

На сердце было тяжело. С одной стороны, ей было очень жаль Кристофа, но с другой уверенности в том, что этот прохвост не станет работать на два лагеря, у неё не было.

Захочет искупить свою вину — найдёт способ, а нет, значит, всё правильно она сейчас делает.

* * *

Коронационный наряд Гаитэ был великолепен. Бордовый бархат был покрыт тончайшей золотой вышивкой. Платье ниспадало длинными складками и казалось негнущимся.

— Во восхитительны, Гаитэ моя! — радостно улыбнулся Торн при виде красавицы жены. — Я не в силах отвести от вас взгляда!

Гаитэ ответила улыбкой.

Две придворные дамы, согласно обычаю, накинули на хрупкие плечи императрицы тяжёлый горностаевый плащ.

— Как вы себя чувствуете, моя дорогая? — поинтересовался Торн, бросая на жену лукавый взгляд искоса.

— Так, словно у нас вторая свадьба.

Отчасти это было правда. Сегодняшнее празднество с тем роднило многое. Атмосфера, большое скопление народа, яркий солнечный день, праздничный гул.

Приблизившись, Торн взял Гаитэ за кончики пальцев и они, рука об руку, вышли на ступени, ведущие к главной городской площади.

Люди не только толпились вдоль улиц, они занимали все балконы домов, лоджии, карнизы, даже кровли домов были заполнены ими. Кто-то вопил, устраивая драку, кто-то почти висел, ухватившись за желоба водостоков.

При появлении Гаитэ и Торна, толпа выкрикивала приветствия, размахивала руками.

От обилия флагов, ковров и цветов город казался яркой фреской.

Спустившись, Гаитэ и Торн вынуждены были разделиться. Торн, как и положено императору, ехал впереди кортежа на своём прекрасном белом коне, в окружении первых лордов и сановников, облаченных в самые роскошные свои одежды.

Гаитэ везли в открытой карете, окружённую стройными рядами стражников в золочёных доспехах.

— Слава королеве! Слава императрице! Слава! — неслось со всех сторон. — Бог, сохрани императрицу!

Всюду улыбающиеся лица, вскинутые в приветствие руки. Море любви, в котором так приятно купаться.

Гаитэ была ошеломлена окружавшим её великолепием.

Они приехали в Главному Храму, чья атмосфера невольно настраивала на самый торжественный лад. Свет, струящийся через витражи, пение невидимого хора, мерцающие, словно звёздочки, упавшие с небес, свечи.

Сквозь расплывчатое сияние Гаитэ видела лицо Торна, казавшееся почти ангельским. Обманчивая, опасная иллюзия, в которую в иные дни так приятно верить.

Божественные каскады органных звуков заполняли пространство. Повсюду витали завитки ладана.

Они стояли в самом центре человеческого моря из плеч, голов, пышных головных уборов.

Гаитэ верила и не верила происходящему. Она, девочка из дикого горного края, дочь Тигрицы, теперь будет носить настоящую корону.

Ударили колокола. В синее небо взлетели тысячи белых голубей, словно надежды их подданных на новую, счастливую жизнь. Палили пушки. Шумела толпа. Многотысячная, она напоминала в этот момент один единый организм.

Торн улыбался. Его янтарные глаза сияли, словно расплавленное золото:

— Я представлю вам королеву Гаитэ. Вашу истинную королеву! — прогремел над площадью его голос.

— Боже, храни королеву! — ответила рокотом, от которого вибрировали плиты под ногами, их будущие поданные.

И снова из толпы, как совсем недавно, появился Сезар, несущий на подносе два кольца с алым рубином и два скипетра.

Гаитэ ощутила тяжесть и прохладу металла, отяготившего большой палец руки. Потом головы их с Торном украсили два золотых венца, знаменующих собой всё могущество власти.

«Я королева, — со странным волнением и неверием в происходящее, вновь и вновь думала она. — Я действительно королева?».

Гаитэ взглянула на мужа. Торн сиял. Никогда она ещё не видела его таким счастливым.

Начались торжественные мистерии и турнирные игрища. Гаитэ на них не оставалась. Она удалилась, чтобы переодеться к королевской трапезе по случаю коронации в более лёгкие одежды.

У входной двери в пиршественный зал, сверкающий роскошным убранством, стояли стройные герольды в одинаковых белых одеждах. Столы уставили золотой и серебреной посудой превосходной работы. Вереницы постоянно меняющихся слуг вносили на блюдах павлинов, лебедей, косуль. Птицу подавали на серебре, рыбу — на золоте, мясо — на эмалированных тарелках.

Порой блюда были так огромны, что их несли к столу сразу несколько человек. Церемониймейстер важно объявлял перемену каждого блюда.

Играла музыка. В зале царило оживление.

Торн обсуждал со своим ближайшим окружением маршрут королевского турне по Саркассору. Гаитэ слушать это было скучно, и она очень обрадовалась, когда на помосте началось выступление жонглёров, плясунов и акробатов.

«А ведь трудности с казной никуда не делись, — вдруг прорезалась здравая мысль. — Как же Торн расплатится за всё это великолепие?».

Но Гаитэ отмахнулась от неё, как от назойливой мухи. В последнее время немного слишком мало было поводов для радости, чтобы от них отказываться.

Музыканты старались изо всех сил. Слуги зажгли гирлянды канделябров вдоль стен. Сновали шуты, звеня бубенцами. Звенел весёлый, задорный смех. Потом полились плавные звуки паванны.

Танцующий представляли собой занимательное зрелище. Дамы в самых замысловатых головных уборах, кавалеры с длинными, до плеч, локонами. В богатых камзолах, с драгоценными кинжалами у пояса.

Медленно сходились и расходились в танце пары.

Почувствовав прикосновение к своей руке, Гаитэ повернула голову и встретилась с блестящими глазами Торна. Блеск этот объяснялся весьма просто. Он изрядно налегал на вино.

Чувствуя обязанность чем-то ответить на прикосновение, Гаитэ улыбнулась:

— Не думала, что всё будет так пышно.

— Это закроет рот всем, кто считает нашу династию выродившейся и слабой. Мы подарим людям коронацию, достойную самих Добрых Духов. Пир, конечно, великолепный. Но когда же он уже закончится? Становится скучно. Не желаете ли немного потанцевать, моя дорогая жёнушка?

— Почему бы и нет, если это доставит вам радость?

Торн бережно повёл ей вперёд, изящно обводя вокруг себя.

Гаитэ нравилось ладонь в ладонь кружить со своим королём, нравилось ему улыбаться. Они расходились, меняли партнёров затем, чтобы с поклонами и реверансами вернуться на место, друг к другу.

Гаитэ была ещё совсем молода и, вполне естественно, ей нравилось веселиться.

Пока она танцевала и улыбалась, не давая себе ни о чём задуматься, мрачные мысли отступали, дурные предчувствия сворачивали острое жало. Ей так хотелось избавиться от леденящего холода, сковывающего душу со дня смерти Алонсона, но словно сквозняки тягостные мысли напоминали о себе. За столом не было Эффидель, а стоило посмотреть на другой конец стола, и взгляд натыкался на хищный профиль Сезара. Даже роскошные одежды не могли скрыть его мрачного вида.

Всё же, в целом, это был хороший день. Обычно Гаитэ не любила толпу, но сегодня в большом количестве придворных находила своеобразное утешение. Хотя от прыгающих шутов, от задыхающихся от натужной игры на флейте и рожках, музыкантов, от обилия свечей под конец вечера у неё разболелась голова.

Она была рада возможности наконец покинуть праздник и подняться к себе в спальню. И ей было приятно, что Торн последовал её примеру, не задержавшись в пиршественной зале. Муж выглядел утомлённым, несмотря на довольный вид.