— Тебе лучше остаться здесь с нами, — просила Гаитэ сестру мужа.

Но та лишь отмахивалась:

— Моя старая нянька и верная служанка и без того весь дворец наводнили разными исцеляющими средствами.

— Что за исцеляющие средства?

— Шарики с ароматическими смолами, амулет из жабы, гусиное перо с мышьяком.

— Всё прекрасно. Только не действенно.

— Да какая разница? Если кому-то суждено заболеть, он всё равно не сможет этого избежать.

Подобный фатализм Гаитэ совсем не нравился.

— Возможно, было бы лучше уехать из города? — предположила Лисичка. — Есть ведь королевские угодья и за пределами Жютена? Уже многие знатные семьи так и сделали.

— Торн не может покинуть столицу, — покачала головой Гаитэ. — Не сейчас. В тяжёлые времена король должен быть со своим народом. Нас и так в народе не любят.

— Думаю, ты права. Пока не придут известия от Сезара, он не рискнёт переезжать.

А Сезар был на очередных военных квартирах. Или как оно там правильно называется? Саркоссорский флот вступил в бой с Валькарским и на этот раз одержал победу. Десять вражеских кораблей потоплено, пять захвачено в плен. Вражеские потери достигали почти восьми тысяч, в то время как со стороны Саркассора погибло не более пятисот воинов. Радость по этому поводу почти граничила с истерикой.

Торн ненадолго окунулся в волны народной любви, его брат-герцог был объявлен замечательным адмирал-маршалом, все вокруг страстно возжелали продолжения войны до полного изничтожения противника.

А Гаитэ, сидя у себя в комнате записывала: народна смута — раз; резня в честь восхождения её супруга на престол — два; голод и морозы — три; чума — четыре, война — пять. Если так продолжится дальше, никто не сможет сказать, что правление её мужа было счастливым.

Но её никто не желал слушать. От неё отмахивались, как от куклы, чьё главное предназначение быть нарядной и услаждать взор.

В один из дней к Гаитэ пришёл посланник. Вернее, пришёл он не к ней, но Кристоф, перехватив, приволок его к ней в покои чуть ли не силой. С тех самых пор, как слуга попал в опалу, он использовал любой случай быть полезным, стараясь вернуть расположение любимой госпожи.

— Посланник из Рэйвдела, — доложил он, подталкивая к Гаитэ молодого мужчину в солдатской форме.

Взгляд невольно зацепился за холщовую сумку, висевшую у мужчины через плечо.

— Что это? — кивнула она на его ношу.

— Послание, ваше величество.

— Кому?

— Императору Торну I.

— От кого?

— От её Светлости герцогини Рэйвделской.

— Что за послание?

— Мирный договор.

— Мирный? — поднялась Гаитэ из кресла. — Разве у нас с герцогиней война?

— Войны нет. Но чтобы так продолжалось и дальше, госпожа и прислала этот ларец.

Солдат достал нечто, похожее на резную шкатулку из красного дерева, инкрустированную золотом и изумрудами и застыл, держа её на вытянутых в руках перед собой.

— Простите, что вмешиваюсь, Ваше Величество, — сделал шаг вперёд Кристоф. — Но будет лучше, если вы прикажете ларец сжечь.

— Что? — выгнула бровь Гаитэ. — Сжечь? Зачем?

— Потому что ваша мать не из тех, кто ищет мира. Чтобы ни было в ларце, бросьте это в огонь.

— С какой стати? Учитывая создавшее положение, поражение, которое претерпел вероятный союзник матушки, она вполне может протянуть лавровую ветвь мира. Отвергнуть её с нашей стороны будет крайне недипломатично.

Кристоф недовольно сжал губы, отступая на шаг.

— Поставьте ларец вон там, — небрежно кивнула она на стол.

— Мне приказано отдать его в руки Их Величества.

— Я передам послание мужу. На данный момент он всё равно вас не примет.

Солдат явно колебался, но, перехватив взгляд Кристофа, осторожно опустил ларец на указанное место.

— Ваше Величество, — поклонился он ещё раз и было в этом вкрадчивом проявлении почтительности нечто неприятное и настораживающее.

— Можете быть свободны, — поспешила Гаитэ его отпустить.

Посланник удалился с явным облегчением.

Гаитэ подошла к шкатулке-сундучку.

— Госпожа моя, послушайтесь доброго совета — сожгите! — взволнованно проговорил Кристоф. — Вы же сами чувствуете? Добра от этого послания ждать не приходится.

Но, на свою беду, Гаитэ вовсе не склонна была прислушиваться к мнению слуги. Её мучило любопытство. Какие дела могут быть у матери к Торну? Что она желает ему предложить?

— Думаешь, там действительно может содержаться нечто, что будет способствовать миру? — невольно стала размышлять Гаитэ вслух.

— Я уже сказал всё, что думаю по этому поводу, — угрюмо откликнулся Кристоф.

Гаитэ пожала плечами. Ей не хотелось его слушать. Слишком много в последнее время приходилось подчиняться.

Пальцы легко пробежались по полированной поверхности. Гладкая, как змеиная кожа. И такая же холодная.

— Если содержимое придётся нам не по нраву, мы всегда можем поступить так, как ты хочешь. Но ларец красивый. Было бы глупо бросать его в огонь.

Она словно уговаривала саму себя.

Кристоф всё с тем же уксусным выражением на лице передёрнул плечами. Добавить к ранее сказанному ему явно было нечего.

— Он искусно сделан, госпожа. И украшен богато, — Кристоф пытался говорить то, что Гаитэ хотела услышать.

Зажав пальцами тонкий золотой ключик, она осторожно вставила его в ушко маленького замочка. Механизм мягко щёлкнул, когда ключ повернулся внутри ярко изукрашенного ларчика, но, чтобы поднять крышку, пришлось поддеть его кончиком ножа для вскрытия восковых печатей.

Сверху лежало свёрнутое прямоугольником письмо, запечатанное белым воском.

Гаитэ заколебалась. Всё-таки читать письма, адресованные не тебе — некорректно. Даже если твоя мать пишет твоему мужу, в данном раскладе подданная — сюзерену.

Тут взгляд её привлекла необычная атласная подкладка сундучка. Какая-то золотистая вышивка на алом фоне. Подхватив её пальцами, Гаитэ подняла, не сразу осознав, что это не подкладка, а носовой платок.

Платок со ржавыми пятнами засохшей крови.

Услышала, как сдавленно охнул, отшатываясь, Кристоф.

Несколько мгновений с удивлением смотрела на странное послание, не сразу осознав, что оно значит.

— Почему вы меня не послушали, госпожа моя?! — запричитал верный слуга. — Это не послание мира — это послание смерти!

Гаитэ бросила на Кристофа непонимающий взгляд и лишь потом её осенило — чума! Она в ужасе бросила платок обратно, захлопывая крышку, но сама прекрасно понимала, что уже поздно. Злой дух выпущен из кувшина.

Сердце на мгновение резануло болью. Не каждого человека за его жизнь родная мать пытается жить со свету дважды. То, что послание предназначалось Торну ничего не меняло. Заразившись сам, он непременно заразил бы и жену.

Ну почему, почему она не послушала Кристофа?! Самонадеянная идиотка!

— Госпожа моя…

— Не подходи! — вскинула она руку.

— Может быть всё ещё обойдётся?

— Это вряд ли, — сухо бросила Гаитэ.

— Не стоит сдаваться раньше времени.

— И не собираюсь. Но я не стану подвергать других тяжёлым последствиям из-за моей ошибки. Ты хотел вновь заслужить моё доверие? У тебя есть прекрасный шанс. Если выживу, этого не забуду, но только сделай всё в точности, как я велю. Ты понял?

— Что прикажите сделать?

— Мне нужен дом, куда я смогла бы переехать прямо сейчас. И обеспечь возможность перемещения.

— Как, госпожа моя?

— Не знаю — как! — повысила голос Гаитэ. — Придумай что-нибудь. После этого поднимешься в мои покои и привезёшь все компоненты для зелий, что я тебе дам. И, напоследок, объяснишься с Торном.

— Что же мне сказать Его Величеству?

— Правду. Что ещё ты можешь ему сказать? Действуй. У нас осталось в запасе не более полутора суток. Ели я не успею приготовить антидот, я буду обречена так же, как и многие другие.

— Да, госпожа моя.

Гаитэ сидела, уставившись в одну точку. Не верилось, что она так глупо попалась, подвергнув себя опасности, которой легко можно было избежать. Она дала себе слово, что, если выпутается на этот раз, никогда больше не позволит себе даже обернуться в сторону Тигрицы с Гор.

Как-то так получалось в её случае, что те, кто действительно призваны были быть самыми близкими людьми, на самом деле оказывались самыми верными врагами.

Кристоф не подвёл. Впрочем, Гаитэ в нём не сомневалась. Когда хотел, этот парень умел служить как никто другой.

Квартирка, куда он тайком вывез Гаитэ, оказалась в небольшом двухэтажном, вполне камфорном особняке. Дом стоял на узкой улице, каретная и конюшня располагались неподалёку, в конце улицы.

Пока карета передвигалась по городу, Гаитэ рассматривала проплывающий мимо окон город. День стоял пасмурный и влажный.

Воздух был наполнен болезненными миазмами и неприятными запахами.

Взгляд то и дело цеплялся за красные кресты. Из окон выглядывали печальные лица. Спешившие мимо заколоченных домов, отмеченных знаком чумы, зажимали носы, но Гаитэ знала — это не поможет. Некоторые даже запечатывали дома, забивая все щели и скважины, баррикадировали окна и двери, заранее запасаясь провизией в надежде пережить эпидемию. Так и вымирали целыми семьями.

Пока она чувствовала себя отлично и против воли в сердце начала оживать надежда, что страхи её преждевременны. Вдруг она сумела каким-то чудом не заразиться, подержав несколько секунд в руках зачумлённый платок?