«Я найду способ. Я успею приготовить зелье. Я выживу», — повторяла Гаитэ про себя как молитву.

И всё же, когда смерть подходит так близко, что видны её пустые чёрные глазницы, страх против воли объемлет душу. Такова природа человеческая.

Добравшись до места, Гаитэ не стала оглядываться, осматриваться, обживаться. Она сразу же бросилась на кухню, к горячему очагу и, не теряя времени даром, принялась готовить лекарство, стараясь не упустить не единой мелочи.

Серебряной посуды не было, но простой утвари хватало.

Разведя огонь в очаге, вскипятив воду, Гаитэ принялась разбирать травы. Отваров следовало приготовить несколько — от тошноты, от лихорадки, от головной боли. И самое главное средство, выгоняющее хворь из крови, убивающее то зло, что покрывало тело язвами.

Пламя то и дело стремилось угаснуть. Приходилось вставать на колени и хорошенько работать мехами, раздувая огонь.

Сначала показалось, что стук кареты лишь почудился, но дверь отворилась и на пороге появился Кристоф.

Гаитэ в ужасе и притворном гневе посмотрела на него:

— Что ты здесь делаешь? Я же велела тебе оставаться во дворце!

— Я не оставлю вас умирать в одиночестве.

— Я не собираюсь умирать.

— Рад видеть, что пока вы здоровы, но, если недуг до вас доберётся, вам потребуется кто-то, кто способен о вас позаботиться.

— Если я заболею, ты тоже заразишься. Кристоф, — поглядела она на него строго. — Это серьёзно.

— Не тратьте время на уговоры, госпожа, лучше продолжайте готовить ваши лекарства. Я твёрдо решил остаться с вами. Если через два дня чума не даст о себе знать, мы вместе вернёмся во дворец, а если?.. — он смерил молодую женщину долгим взглядом и тяжело вздохнул. — Если нет, у вас больше не будет сомнений в моей преданности.

— Кристоф, я и так тебе верю! — воскликнула тронутая до глубины души Гаитэ. — Мне не нужны жертвы в доказательства верности. Я не это имела в виду!

— Это не жертва, госпожа. Во всём этом грешном мире мне никогда не доводилось к кому-то привязываться, но вы дороги мне. Вы единственный человек, которого я могу назвать моей семьёй. И вы не прогоните меня. Даже не пытайтесь. Лучше расскажите, что делать, если всё станет очень плохо.

Пожаловаться на плохое самочувствие Гаитэ пока не могла, но она знала, насколько коварна чума. Утром ты можешь быть совершенно здоров, а вечером уже зашит в саван.

Огонь в очаге трещал. Наверное, от дыма воспалились веки? Бросив взгляд в зеркало, Гаитэ заметила под глазами тёмные круги. Усталость навалилась свинцовой тяжестью.

Опустив шторы, она прилегла на кушетку на минутку, а через несколько часов проснулась вся мокрая от пота, с раскалывающейся от боли головой. Казалось, что весь дом ходит ходуном, как будто началось землетрясение.

Постучав, вошёл Кристоф.

— Сеньора, вы почти сутки ничего не ели. Нужно поесть.

С этими словами он поставил перед Гаитэ тарелку с густым питательным бульоном.

— Я не хочу.

— Вы должны!

Со вздохом она подчинилась.

После ужина стало немного легче и в душе снова затеплилась надежда на то, что всё обойдётся. Но, по мере того, как усталость увеличивалась, а головная боль, напротив, нарастала, отдаваясь по позвоночнику в спину и бёдра, Гаитэ поняла — она всё-таки заразилась.

Пущенная Тигрицей стрела настигла цель. Послание принесло свои плоды.

— Ложитесь и отдыхайте, госпожа, — как сквозь вату, через подступающий бред, услышала Гаитэ.

— Отвар… он ещё не до конца готов…

— Я сам доварю. В таком состоянии вы всё равно уже ничего не сделаете.

Гаитэ казалось, что у неё начался бред. Слышался конский топот и ржание.

— Мне кажется? Кто-то приехал? — заметалась она в горячке. — Кто-то стучится в дверь? Ты ведь предупредил Торна, чтобы он не навещал меня? Не подвергал себя опасности?..

— Не волнуйтесь, госпожа. Кто бы там не был, это точно не ваш муж.

Ей, должно быть, померещилось презрение в голосе верного слуги?

— Я посмотрю, кто пришёл.

Сознание Гаитэ путалось. Она воспринимала действительность, но как-то искажённо. Всё окрасилось в неприятный серый цвет, словно было припорошено серой пылью.

Сердце испуганно билось.

Чтобы убедиться, что это не Торн, Гаитэ медленно, с трудом, подошла к двери, перебралась через порог и подошла к лестнице, убегающей вниз.

Наверное, у неё начался бред? Потому что в фигуре мужчины, о чём-то тихо и горячо спорящая с Кристофом, ей померещился Сезар, которого тут точно быть не могло.

Он поднял голову и потрясённо уставился на неё, а потом стремительно бросился по ступеням вверх.

— Сеньор, хоть лицо прикройте! — протянул ему платок Кристоф. — Вот, поднесите ко рту.

Но Сезар его не слушал.

— Гаитэ! — подхватил он её на руки, как раз вовремя, чтобы не дать рухнуть вниз.

— Не трогай меня!

Но попытки Гаитэ вырваться из его рук не имели особого успеха. Он продолжал её обнимать.

— Я сама во всём виновата! Мне не нужно было открывать ту шкатулку.

— Какую шкатулку?

Он пытался заглянуть ей в глаза, но Гаитэ опускала ресницы. Она знала, что он увидит в них — кровь.

У зачумлённых вид оживших мертвецов. Ты словно разлагаешься заживо и чувствуешь себя приблизительно так же. Тело становится хуже темницы, сборищем нечистоты, от которых не отмыться.

— Кристоф говорил мне сжечь послание матери к Торну, но я не послушалась. Я думала, там какие-то условия, предложения, может быть, угрозы? А там был запачканный кровью чумного платок. Уходи! Уходи скорее! Или ты тоже заразишься.

— Дорогая, — мягко сказала Сезар, — если этому суждено случиться, значит, так тому и быть.

— Если бы я сожгла ларец…

— Не факт, что мы избежали бы болезни. Это пандемия. Чума повсюду. Не трать силы на напрасные сожаления, прошу.

Подхватив молодую женщину на руки, Сезар осторожно отнёс её в спальню и уложил на кровать. Гаитэ старалась держаться, но ничего не могла с собой поделать — её сотрясал озноб.

— Вы должны пить приготовленный мной отвар — оба. Тогда, может быть, вам удастся не заразиться…

— Тс-с! Тихо, — приложил он прохладный палец к её потрескавшимся губам.

— Я сейчас принесу вам снадобье, госпожа, — откуда-то издалека раздавался голос Кристофа, — А пока просто лежите и отдыхайте.

— Не смотри на меня, — попросила Гаитэ. — Не смотри. Я знаю, что выгляжу ужасно. Не хочу читать в твоих глаза отвращение.

Сезар усмехнулся свой кривой улыбкой, на сей раз подрастерявшей всю свою дерзость и задор.

— Я испытывал и, наверное, испытаю по отношению к тебе множество чувств, Гаитэ, но отвращения среди них нет и не может быть. Как не стараюсь, я не могу одолеть досаду — ты вновь прикрыла моего брата собой. Не знаю, чего в твоём поступке больше — глупости или смелости?

— Глупости. Чего тут долго думать? — Слова давались с трудом. Гаитэ обессиленно откинулась на подушки. — На самом деле я никогда не была смелой…

— Конечно, была! — он мягко отёр выступивший на её лбу пот. — Ты одна из самых смелых людей, что мне довелось встречать в жизни. Смелее меня. И уж, конечно, в разы смелее Торна. Ты не сдашься, непременно выживешь. Какая-то чума? Она не отнимет тебя у меня. Никогда!

— Ты говоришь глупости, — со слабой улыбкой отозвалась Гаитэ. — Но, нужно признать, приятные глупости. Они придают мне силы.

— Правда? — оживился Сезар, нежно пожимая её слабые пальчики, прижимая их к своим губам. — В таком случае я готов говорить их без умолку. А ты слушай мой голос и борись, ладно? Не оставляй меня здесь одного. Просто не смей этого делать, слышишь?

Она слабо кивнула.

— Ты правда любишь меня, Сезар?

— Больше жизни. Больше всего на свете я хотел бы сбежать от всего, всё бросить и остаться с тобой до скончания дней. Я уже говорил это, но ты мне не поверила.

— Теперь верю, — вздохнула Гаитэ. — Только, это ничего не может изменить. Мне жаль…

— Чего?

— Жаль видеть тебя рядом. Кому будет лучше, если мы оба умрём?

— Кому? — фыркнул Сезар. — Может быть — Торну? Только не доставим мы ему подобного удовольствия, оба выживем.

— А что дальше?

— Что-нибудь придумаем.

Гаитэ чувствовала, как горячечный бред подступает всё ближе. Мысли путались, как не старалась она их удержать.

— Если я умру, сожги этот дом. Сожги всё и уезжай отсюда, Сезар. Здесь никто не будет счастлив, — в полубреде шептала она.

— Всё будет хорошо. Мы будем счастливы. Если не здесь, так где-нибудь ещё.

— Воды! — простонала Гаитэ. — Ужасно хочу пить. Воды, пожалуйста.

Когда к губам поднесли отвар, он показался ей ледяным. Она жадно осушила кружку до дна и опустилась обратно на подушки.

Было такое чувство будто она горит в огне, которого так боялась всю жизнь. Всегда предчувствовала что закончит жизнь именно в нём.

Гаитэ не слишком чётко осознавала течение времени. Чувствовала, как на лоб клали смоченную холодной водой ткань, снова и снова поправляли простыни и одеяла, отирали пот, гасили подступающую жажду и следующий за ним пожар прохладным питием.

Ей казалось, время тянется невероятно медленно. Гаитэ то горела как в огне, то замерзала. Кожа её была сухой и горячей, губы трескались. Сердце колотилось, как сумасшедшее, дышать делалось тяжело.

Она надсадно кашляла и слышала, как Сезар звал её взволнованным голосом. Чувствовала его прикосновения, хотя ответить сил не было, но голос его удерживал её, не давал уйти из жизни, заставляя бороться.