Удавка ползла вперёд, пока не достигла намеченной цели, затем мгновенно оплела шею соперницы и резко натянулась.

Не ожидавшая ничего подобного, графиня Азино широко распахнула до сих пор сомкнутые страстью глаза, интуитивно хватаясь руками за удушающий жгут, стремясь ослабить всё усиливающееся давление.

Она надсадно захрипела, совсем несоблазнительно засучив ногами по кровати, сбивая простыни и одеяла в один большой ком.

Торн отшатнулся, не сразу сообразив, что происходит. Потом резко обернувшись к двери, увидел жену, похожую на собственный злой призрак.

— Гаитэ?.. — выдохнул он. — Прекрати это! Прекрати! Сейчас же!

Гаитэ не видела себя со стороны, не понимала, как выглядит.

Вокруг неё словно шла гроза. В комнате резко пахло озоном, волосы и одежда колыхались от невидимого урагана. Само несоответствие между хрупкой женской фигурой, настолько худой, что одежда висела на ней как на вешалке, и ощущением невероятной силы, мощи и угрозы, окутывающей её коконом, ужасало.

Торн рванулся с кровати, схватил меч и рассёк удушающий любовницу жгут.

Та повалилась обратно на кровать, надсадно кашляя и бросая в сторону Гаитэ испуганные и ненавидящие взгляды.

Торн обернулся к жене с видом скорее обескураженным, чем разгневанным:

— Что ты творишь?

— Что я творю?

Гаитэ шагнула к обнажённому, как в первый день творения, супругу, нисколько, кажется, не смущённого собственной изменой.

— Я?!

Судя по тому, как блестели глаза Торна, ситуация ему нравилась — разъярённая жена, испуганная любовница, неясный, открытый финал. Он любил играть и любить рисковать. Всё это ему было явно по вкусу.

— Что делает твоя шлюха в нашей постели? — тяжело дыша спросила Гаитэ.

— Тебя слишком долго не было в ней, дорогая жёнушка. Не хочешь, чтобы твоё место занимали другие женщины, не стоит внезапно надолго исчезать.

Это было слишком! Не помня себя от ярости Гаитэ занесла руку для пощечины, но Торн вовсе не собирался сносить удары. Он парировал, перехватив её ладонь.

Она почувствовала, как пол кренится и скользит под ногами, уходит, вместе со светом сознания. Гаитэ была слишком слаба для того, чтобы сносить подобный цинизм, а последние силы она бездарно потратила на соперницу.

Торн успел подхватить жену на руки, не дав ей расшибиться об пол.

Гаитэ слышала его взволнованный голос, звавший её. Скрипнула дверь и к взволнованному голосу мужа присоединился испуганный и в то же время, разъярённый голос верного Кристофера:

— Как вы могли допустить, чтобы она стала свидетелем ваших интрижек, Ваше Величество? — зло процедил Кристоф.

— Ты помнишь, с кем говоришь?! — гневно гремело в ответ.

Но Кристофу, кажется, было безразлично — с кем.

— Вам мало показалось того, что за время болезни Её Величества вы ни разу не справились о её здоровье…

— Болезни?! О чём ты, чёрт возьми?!

На сей раз Торн, никогда не отличавшийся терпеливым и кротким нравом, сорвался на крик.

— Королева заразилась чумой. Не говорит, что не знали. Я лично велел известить вас об этом!

Казалось, ещё секунда и всё вокруг взорвётся, и сгорит в ярком пламени человеческих страстей и первобытной ярости.

— Велел известить? — на сей раз Торн шипел и голос его был едва ли различимей шёпота. — Кого ты велел известить, чёртов идиот!?

— Я передал письмо Её Величества о том, что она больна, вашему посыльному.

— Чёртов кретин!!!

Судя по всему, Торн набросился на Кристофа в надежде придушить верного слугу Гаитэ.

У него, судя по всему, не было сомнений в результатах такого противостояния, зато у Гаитэ они были. В схватке между медведем и змеёй она всегда бы ставила на змею. А змеёй в этом тандеме был не Торн.

— Хватит, — шевельнулась она, из последних сил заставляя себя поднять ресницы. — Прекратите, прошу вас.

Мужчины тут же поспешили склониться над ней. Оба.

Гаитэ почувствовала, как Торн сжимает её ладонь в своей руке.

— Гаитэ, любимая, я не знал! — с чувством выдохнул он. — Клянусь, я не знал! Я не знал, что ты больна! Мне передали письмо, в котором ты писала, что хочешь вернуться к матери, чтобы попытаться договориться с ней о перемирии. Я послал специальный отряд перехватить тебя, но, естественно, не преуспел в этом. Ты не представляешь в какой я был ярости! Я чувствовал себя преданным. Я… я не знал, что думать. Прости меня!

Гаитэ закрыла глаза.

Кто-нибудь, большой и сильный, дай силы — силы выжить и не сойти с ума от всего от этого. Какая красивая и почти правдоподобно сплетённая ложь? Может, ей ещё и прощения у него попросить?

— Кристоф? — позвала она.

— Моя госпожа?

— Оставь нас.

— Но…

— Ты же слышал, что тебе велено?! Убирайся! — гаркнул Торн.

Кристоф, позеленев от злости, всё же удалился, не забыв отвесить положенный к случаю поклон.

Дождавшись, когда дверь за верным слугой затворилась, Гаитэ повернулась к мужу, смерив его долгим взглядом.

— Не смотри на меня так, словно между нами всё кончено. Эта женщина, Гаитэ, она ничего не значит. У мужчин есть свои потребности…

— Я ничего не хочу знать о твоих потребностях. Возможно, тебя удивит, но у всех людей потребности одни и те же. Просто кто-то позволяет себе всё, а другой умеет с собой бороться. А ещё у любых поступков есть последствия. Я не знаю, что из сказанного тобой сегодня правда, знал ли ты о моей болезни и не ожидал, что я выживу и потому позволил себе привести сюда эту женщину. Или злился на меня и потому осквернил наше супружеское ложе. Я не знаю — и не узнаю, потому что правдой может быть и то, и другое. Но я видела то, что видела. И увиденное из моей памяти не сотрётся.

— Гаитэ, я не отрицаю вины. Я готов её искупить! Каковы твои условия?

Она посмотрела на него с удивлением. И ещё с большим удивлением поняла, что он всерьёз.

Всерьёз просит назвать цену за то, чтобы она посмотрела сегодня на произошедшее сквозь пальцы?

— Торн неужели ты не понимаешь? После того, как чашку разобьёшь воды из неё не напьёшься. Я больше не люблю тебя. Я, может быть, смогу остаться твоей королевой, но не твоей женщиной.

Он несколько мгновений смотрел ей в лицо, а потом, откинув голову, рассмеялся:

— Ты это всерьёз? Ну, почему женщины так любят мелодрамы? Почему им нравится падать в красивые позы и произносить красивые слова? Гаитэ, я не отрицаю своей вины за то, что поверил интриганам (кстати, нужно выяснить кто они и с какой целью действовали) и не обеспечил тебе должный уход и заботу во времяболезни. Я корю себя за то, что ты могла умереть, а я мог даже не узнать этого! Но эта женщина… я же говорю, она ничего не значит. Совершенно! Ты же не станешь ревновать меня к левой руке, давшей облегчение несчастному исстрадавшемуся от воздержания уду? Она для меня ни человек, ни личность — никто. Щель, заполненная мимолётным желанием. Ты разрушишь всё, что нас связывало, из-за чепухи? Мимолётной интрижки? Ну да, каюсь, я не прав. Не стоило приводить её сюда. Чего ты хочешь? Драгоценности, я знаю, ты ценишь не выше пыли и красивыми платьями тебя не умаслить. Так что способно смягчить твою обиду? Хочешь провинцию под собственное управление? Новенькую больницу, где лично сможешь оказать помощь страждущим? Я даже готов во имя мира в супружеской спальне попытаться примириться с твоей дьявольской матушкой! Гаитэ, не нужно смотреть на меня так, будто у меня выросла вторая голова на плечах или копыта на ногах прорезались. Я не святой — я мужчина. И моего внимания добиваются множество красивых женщин. Да все мужчины, рано ли, поздно, но изменяют жёнам. Не потому, что не любят их! А потому что в каждом из нас живёт вечный охотник, желающий поймать новую лань!

— И что, по-твоему, я должна сделать? Смириться? Этого ты ждёшь от меня, Торн Фальконэ? Что я стану одной из тех примерных жён, о которых говорится в Святых Свитках? Всё прощающие, живущие для других, на них мужья готовы молиться, но ночи проводят с другими? Такой ты видишь меня, да? Мудрой, способной на самоотдачу, готовой ради всеобщего блага отказаться от всего, и в первую очередь от того, что делает женщину женщиной — желания быть любимой и единственной? Мне, в отличие от тебя, плевать на корону. Я выброшу её и не пожалею! Но я хочу любить и быть любимой. Хочу смотреть в глаза близкому человеку и верить ему. Знать, что он не лжёт, не интригует против меня, не использует. Я слушаю тебя сегодня и не знаю, чему верить. Знал ли ты, не знал? Сам лжёшь или был обманут? Но я своими глазами видела, как ты берёшь другую женщину на нашей кровати. И ты ошибаешься, думая, что я стану с этим мириться.

Лицо Торна заострилось, сделалось хищным, как у нахохлившегося орла.

Впервые Гаитэ заметила в нём сходство с Сезаром. У того часто возникало такое же выражением на лице перед тем, как он перерезал противнику глотку.

— Ты ошибаешься, моя дорогая, если думаешь, что у тебя есть выход.

— Выход, Торн, есть всегда, — спокойно возразила Гаитэ.

— Ты моя жена. Моя королева. И чтобы ты себе не придумала, я никогда не был к тебе жесток. Твоя обида пройдёт. Ты успокоишься и поймёшь, что я прав.

— А если не пойму?

— Тем хуже для нас обоих. Я пришлю к тебе фрейлин. Они помогут тебе раздеться.

Торн вышел, оставив Гаитэ в состоянии тихой ярости.

У неё было такое чувство, что она стоит перед каменной стеной. Ни обойти, ни перелезть. Что остаётся? Остаётся взорвать её к чёртовой матери!

Глава 13