Гаитэ кусала губы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не вскрикнуть: «И это всё?!».

— Обвинение? — царственно взмахнул рукой Торн. — Можете начинать.

— Обвинение вызывает Риаро Контарио!

От внимания Гаитэ не укрылось, как при звуках этого имени надменно и пренебрежительно скривились губы Сезара.

«Какой же всё это дешёвый фарс», — отражалось на его породистом лице.

Это судилище фарсом и было. От начала до конца. Его исход был предрешён заранее, но всё же игра велась по всем правилам.

Свидетелем оказался невысокий щуплый парнишка, почти ребёнок.

Подойдя к трону, где восседала царственная чета, он с осторожностью коснулся губами рубинового камня на императорском перстне и выпрямился во весь свой незначительный рост, вопросительно глядя на прокурора.

— Клянётесь говорить правду и только правду? — с ленцой протянул Торн.

— Клянусь, — отозвался юноша.

— Герцог Контарио, — начал прокурор. — Вы были пленником Его Светлости во время осады Флосиды, во время его компании против земель Рэйва?

Гаитэ смутно припоминала, что Контарио были, кажется, вассалами её свирепой и неукротимой матери?

— Да, ваша честь. Он держал меня в казематах замка, на одной воде и хлебе и выпустил оттуда лишь дважды. В первый раз, чтобы допросить под пыткой. Во второй, чтобы отдать на поругание солдатне, когда мой отец отказался изменить вассальной клятве и не сдал вверенные ему укрепления.

Толпа возмущённо зашумела.

Признаться, Гаитэ и сама была потрясена.

Правдивы ли слова юноши? Они вполне могли быть правдой. Сезар не знал пощады к врагам.

— Ходят слухи о том, что казнённых заложников Его Светлость вместо того, чтобы достойно похоронить, отдавал своим придворным скульпторам и художникам для неизвестных целей.

— Слухи не факты, — подал голос адвокат.

— Всё же их достаточно, — не оборачиваясь, отрезал прокурор. — Всем известна нечеловеческая жестокость принца Фальконэ. Сезар Фальконэ был неистов, разоряя герцогство за герцогством, графство за графством, ввергая весь Саркассор в смятение, вселяя в сердца его жителей страх. Его тяга к крови неутолима!

Весёлый, насмешливый, громкий смех прервал эти пафосные, громогласные речи.

Внимание всех обратилось к Сезару, даже и не думавшему опускать глаза:

— Если я так ужасен, как тут живописал этот юнец, у которого на губах молоко не обсохло, — насмешливо провозгласил он, — то объясните мне, господа, почему герцогства, что я завоевал — почему они по сей день остаются верны мне? Почему по первому моему слову готовы восстать против короны? И почему, если я заговорщик и изменщик, я не воспользовался их преданностью, не попытался расколоть империю на части, не начал гражданскую войну?

Гаитэ отметила, как нервно заёрзал на троне Торн, как на его лице заходили желваки, какими гневными, ненавидящими взглядами обменялись братья.

— Мне отвечать ему, ваше величество? — кашлянул свидетель.

— Нет! — отрезал Торн гневно.

— Что ж? — не уверенно промолвил прокурор, переминаясь с ноги на ногу. — К Риаро Контарио больше вопросов нет.

— Прошу прощения! — подала голос Гаитэ, игнорируя полный ярости взгляд мужа.

Она поняла, что защита вмешиваться не собирается и решила добиться справедливости сама.

— У меня есть вопросы к свидетелю.

— У вас, ваше величество? — растерянно спросил судья.

— У меня, — решительно кивнула Гаитэ, оборачиваясь к юнцу.

Повернувшись к молодому человеку, она в течении нескольких долгих секунд не сводила с него требовательного, строго взгляда.

Потом спросила:

— Почему Сезар Фальконэ воевал с тобой?

— Что? — дёрнулся юноша.

Взгляд его испуганной птицей метнулся к прокурору, стоявшему рядом, но тот молчал.

Вмешательство королевы в процесс шло не по сценарию. Он сам не знал, что делать.

— Я спрашиваю, почему маршал Саркассора вынужден был открыть военную компанию против земель Рэйва?

Юноша продолжал хранить растерянное молчание.

— Мне повторить вопрос? — с ледяной вежливостью вопросила Гаитэ. — Может быть, вы его не поняли?

— Нет, ваше величество. Я его понял.

— Тогда отвечайте.

— Сезар Фальконэ начал военную компанию против Рэйва потому, что герцогства провинции отказались платить несправедливый налог.

— Вы отказались платить налоги и Сезар Фальконэ, действуя по указанию короны и согласно закону, возвратил в казну то, что положено? То есть, он выполнил свой долг?

Юношу молчал. Но ответа и не требовалось. Он и так был очевиден.

Гаитэ выпрямилась на своём троне, обводя взглядом продажное собрание и, откинувшись на спинку высоко кресла, взмахнула рукой, отпуская свидетеля:

— Больше вопросов нет.

Зал рукоплескал, радостно улюлюкая.

Выходка королева пришлась подданным по вкусу, в отличие от императора. И не глядя на мужа, Гаитэ кожей чувствовала жар его удушающей ярости.

Торн надеялся, что юноша, всем своим кротким видом вызывающий сожаление, вызовет сочувствие публики, но вмешательство жены выставило его свидетеля в смешном, неприглядном виде.

— Просите следующего свидетеля, — прищурившись, что у него всегда было признаком дурного расположения духа, велел он.

— Обвинение вызывает Хорхэ Лайстрина!

Второй свидетель оказался самоуверенным вальяжным толстячком. Он взял напыщенный тон с первых слов:

— Чтобы понять истинное зло Сезара Фальконэ, — глоголил он, в то время как озвученный им персонаж то со скучающим видом переминался с ноги на ногу, то прохаживался из стороны в сторону, насколько позволяла цепь, приковавшая его к полу, то замирал прислушиваясь. — Чтобы понять истинное зло, мы должны вспомнить заповеди Добрых Духов.

Говоривший помогал себя движениями рук, изнеженных, как у женщины.

— Но как нам, низким людям, определить волю Высшего Существа? Конечно же, через Святые Книги и волю его наместника, Священного Императора.

Голос свидетеля убаюкивал, словно мурлыкание кота.

— Деяния Сезара Фальконэ находились в постоянном конфликте как с людскими, так и с божественными законами. Он совершил все возможные грехи и преступления.

Торн криво усмехнулся, нетерпеливо заёрзав в кресле. Гаитэ видела, что муж с трудом удерживается, чтобы не послать оратора куда подальше. Он желал устранить брата, а не поливать того грязью.

— Можете представить конкретные примеры? — верхняя губа Торна презрительно изгибалась при каждом слове.

Вся эта трагикомедия начинала ему надоедать.

— Убийства, Ваше Величество. Список жертв принца более, чем внушителен и уже внесён в судебный реестр. Вы желаете, чтобы я перечислил их вслух?

— Сделайте одолжение, — Торн спрятал зевок в кулаке, поднеся руку ко рту.

— Я выполнял приказы отца, — вскинул непокорную голову Сезар, с вызовом глядя брату в глаза. — Сегодня ты судишь меня за то, что я хорошо служил общему делу? Убивая людей из оглашённого списка, я выполнял то, что ты сам приказывал мне сделать, брат.

— Не брат! — в ярости прошипел Торн. — Не брат! Ваше Императорское Высочество!

В зале воцарилась такая тишина, что пролети муха было бы слышно всем.

— Продолжайте, — раздражённо велел Торн. — А подсудимый пусть молчит! Или будет связан.

Гаитэ не могла поверить собственным ушам, не могла видеть происходящего, настолько всё вокруг было пронизано ложью и несправедливостью.

Неужели Торн не понимает, что унижает этим судом не столько брата, сколько самого себя?!

Но Торн, по всей видимости, этого не понимал. Он знал лишь одно — Сезар может быть для него опасен, поэтому его нужно устранить.

Многолетнее соперничество подходило к концу.

В детстве, будучи маленькой девочкой, Гаитэ свято верила, что родные, семья — самый твердый оплот, защита, место, где ты ценен потому, что существуешь. Счастлив тот, кто находится под сенью родного дома, потому что там он в безопасности. Но жизнь словно нарочно преподносила ей один жестокий урок за другим, где самые близкие предавали самыми первыми и наиболее жестоким, изощрённым образом. Сначала мать, потом — брат, сейчас брат фактически готовился убить брата.

А что потом?

Кто из них двоих первым предаст другого? Она — мужа? Муж — её?

А главное — ради чего всё это? Что мы за странные люди, что никак не умеет понять друг друга? Слышать друг друга? Любить друг друга?

— Я здесь не за тем, чтобы обвинять стоявшего передо мной принца крови в убийствах. Я обвиняю Сезара Фальконэ в похищении моей дочери, Нарини Лайстрин. Он похитил её и использовал как наложницу, развратную рабыню.

Известие об очередной любовницы Сезара острой стрелой попало в сердце Гаитэ. Торн понял это и на лице его отразилось выражение крайнего удовольствия.

Сезар, возможно по той же самой причине, помрачнел, как горизонт перед грозой.

Бросив взгляд в сторону сникшей Гаитэ, он резко шагнул вперёд, зазвенев натянувшейся цепью:

— Я прошу права защищать себя!

— Нет, — с нескрываемым, садистским удовольствием протянул Торн, наслаждаясь собственной властью и беспомощностью соперника. — Ты можешь присутствовать на суде дальше только при условии, что не издашь больше не звука.

Несколько коротких мгновений братья буравили друг друга взглядом, потом Сезар опустил ресницы, вынужденно отступая назад. Что ещё можно сделать, когда ты закован по рукам и ногам, как не совершить жалкую попытку сохранить лицо?