— Который приговорил его к пожизненному заключению, а его любимую женщину к смертной казни? Да! Он выступит против него, — сузила глаза Стелла. — Хотя бы для того, чтобы отомстить.

— У Торна было право казнить меня. Королева, изменившая своему королю, совершает государственную измену.

Стелла взглянула на дочь с тревогой и в то же время с презрением:

— Ты готова оправдать того, кто отправил бы тебя три назад на смерть?

— Он имел на то право.

— Ну, а Сезар имеет право с его правом не согласиться, — иронично усмехнулась Стелла.

— С трудом могу представить себе, чтобы Сезар согласится работать на вас.

— Уже согласился.

— Быть не может.

— Он дал слово, что мы выступим единым фронтом под одним флагом. Такова была моя цена.

— Цена за что?

— Ему не у кого было просить помощи в твоём спасении кроме меня. А я потребовала в обмен на убежище, людей и деньги, лояльности и верности Рэйвам.

Гаитэ потрясённо смотрела на мать, потом горько рассмеялась:

— Вы неподражаемы! Воистину бесподобны! Да что вы за человек такой? Что за женщина? Я — ваша дочь! По-вашему, это Сезар должен быть вам благодарен за моё спасение?! Да у него любовниц, как грязи, на каждой улице — с десяток. Почему вы считаете, что для него я стою хоть на монету дороже, чем для вас?

— Потому что он ведёт себя так, словно стоишь. А что касается торгов, душа моя, так торгует тем, чему назначают цену. Он, не торгуясь, купил то, что я продала. И не делай такого лица. Я всё равно нашла бы способ вытащить тебя из лап Торна.

— Сомневаюсь, что хоть палец о палец бы ударили!

— Чтобы ты обо мне не думала, Гаитэ, я никогда — никогда! — не действовала против тебя. Как могла я всегда тебя защищала. Пойми уже наконец, что расчёт не отменяет чувств. Ты — моя дочь, моя плоть и кровь и этого не отменить. Но правда так же и в том, что я не гнушалась и не погнушаюсь использовать тебя для достижения моих цели, если того потребуют обстоятельства. У этого есть красная черта, я не согласна платить твоей жизнью. Но неудобствами, чувствами и слезами — да. Мы играем в жёсткую игру, здесь слишком высоки ставки, однако я всегда была на твоей стороне и на стороне твоего брата, потому что он и ты — это и есть я.

Гаитэ не сомневалась, что сейчас мать говорит искренне. Они — тигрица, и чувства её — хищные, жестокие и беспощадные, жгут огнём, но не дают тепла.

— Я хочу поговорить с Сезаром, — повторила она.

— Говори, с кем хочешь, — с досадой взмахнула рукой мать, перед тем, как выйти.

Гаитэ с трудом сдерживалась, чтобы не начать истерично хохотать. Или рыдать. Да что же это такое?! Она раз за разом проходит через одну стену, чтобы лбом упереться в другую? Сомнений в том, что мать расправится с Сезаром при первом же удобном случае у неё было. Нужно бежать. Бежать отсюда. Если они хотят выжить — прочь, без оглядки. Эта земля жжёт пятки. И если не покинуть её, от них обоих останется один лишь пепел.

«А что будет с Торном?», — шепнул далёкий голос, заваленный пеплом от недавнего кострища.

— А Торн пусть сам о себе позаботится.

Год назад она согласилась стать для него охранным амулетом и, несмотря на всё коварство матери, этот амулет действовал, сберегая ему жизнь. Но он сам выбросил его в помойку и теперь будь что будет. Как и сказала Гаитэ — они ничем больше не связаны.

Сезар в тот вечер так и не явился. То ли его не пустили, то ли он сам пока не был готов к разговору. Тот, кого ждали не пришёл, зато явился тот, кого не ждали — посланец от Торна. Мужчина с большим животом в красном офицерском мундире, лысый, как коленка, с крючковатым носом и вороватым, жёстким взглядом.

— Могу ли я представиться, Ваше Величество?

«Моё Величество? — отметила про себя Гаитэ. — Кажется, мой брак уже не под таким сомнением, как в тот момент, когда меня пытались казнить? Что ещё придумал Торн?».

— Сделайте милость, — кивнула она холодно.

— Я — маркиз Корилис. Через меня Его Высочество велел передать вам приказы и решения, что он имеет относительно вас.

Кашлянув, прочищая горло, маркиз зачитал императорское послание:

«Моей жене, Её Величеству императрице Саркоссора, человеку, вызвавшему моё неудовольствие. Мы, милостью Добрых Духов, император Саркассора, доводим до её сведения, что она не имеет права игнорировать наши требования, и указать место и условия её дальнейшего существования и пребывания.

Ваша милость, велико было наше огорчение, когда вы осмелились не посчитаться с нашим решением и бежать из крепости».

Гаитэ едва сдержала смешок. Ну, конечно, Торн был бы очень доволен, отправься она как корова на бойню, а она, видишь ли, сбежала! Неприятностей теперь не оберёшься. Их Величества в огорчении. Плохая ему досталась жена, несознательная.

Если мужу вы в тягость по той или иной причине, будьте любезны скончаться по первому его требованию, иначе какая вы, к чёрту, леди?

«Мы приказывали Вам не покидать столицу, но вы пренебрегли приказом и сознательно встали на путь опасности».

Ага! А починись бы она, была бы сейчас в полной безопасности. В могиле. Уже несколько дней как прикопали бы.

«Вы будете наказаны за ослушание. Учитывая высокое имя, которое Вы носите и степень нашего родства с изменником, поддерживающего Вас, мы даём вам время одуматься и явиться с повинной в любую тюрьму, где вы должны будете оставаться до тех пор, пока мы не соизволим изъявить нашу волю по поводу вашей дальнейшей участи.

В случае, если вы не подчинитесь, мы придадим людей, живущих на земле Рэйва, огню и мечу, не пощадив никого. Все члены герцогской семьи будут арестованы и помещены в крепость по Нашему выбору, поместья будут переданы в королевскую казну, а городские и сельские дома проданы».

Наступило молчание.

— Это шутка? — нахмурилась Гаитэ. — Или издевательство?

— Ваше Высочество, — шагнул вперёд маркиз. — предоставьте доказательство своего послушания, и вы увидите, что избавитесь от худшего. Император проявит к вам милосердие.

— Это всё? Вы закончили?

— Нет, Ваше Величество. Я должен передать вам личное послание императора. Вот оно.

Приняв послание из рук гонца, Гаитэ сломала красную печать.

«Моя дорогая, незабвенная Гаитэ…»

Буквы расплылись перед глазами. В мозгу мелькнул образ и исчез.

Неужели он думает, что она ещё способна купиться на его «дорогую»?!

Гаитэ резко смяла письмо в руках.

— Что это значит, Ваше Величество?! Это письмо — послание любви…

— Откуда вы знаете? Читали личную корреспонденцию? Или сочиняли её вместе с моим мужем?!

— Его Величество желал бы прийти к соглашению, неразумно с вашей стороны…

— Передайте Его Величеству, что никаких соглашений между нами не будет. С той минуты, как он приговорил меня к смерти, его покорная и верная супруга Гаитэ Фальконэ мертва, отныне я — Рэйв! А с Рэйвами у Фальконэ может быть только война. Не на жизнь, а на смерть. Передайте так же Его Высочеству что мои земли он получит пересыпанными солью и пеплом в таком количестве, что земля эта будет рождать только воронов, способных выклёвывать глаза любому чужаку. Он утонет в реках крови, которые пытается пролить. Так и передайте.

Лицо маркиза стало пепельным. Одна мысль о том, чтобы повторить слова женщины императору Торну приводила его в трепет.

* * *

Гаитэ медленно поднялась по ступеням на площадку, откуда, ка на ладони, открывался прелестный вид. Ниже Рэйва располагался лес, перед ним — деревни с их обитателями. Розовые холмы казались ранами на теле земли. Во многих холмах (Гаитэ ещё не успела этого забыть) были пещеры, а дальше, за холмами, невидимая отсюда между холмов бежала дорога на Жютен.

Видение возникло перед глазами Гаитэ. Она увидела человека, галопом скачущего к замку, порывисто спрыгивающего с седла. Он заключал её в объятия и шептал: «Дорогая моя». Но прошло время, когда император Жютена несся без остановок к возлюбленной. Теперь он ждал, когда она придёт к нему сама, когда покорится. А этого не случится никогда.

Сегодня Гаитэ спешила не к Торну — она спешила к его брату Сезару.

Как только она оказалась в лесу, сердце Гаитэ успокоилось. Иногда лес прерывался полянами, где росла высокая трава. Гаитэ уверенно двигалась по прогалинам с приятным запахом свежей зелени.

Она отряхнула юбку от травы и листьев, пригладила волосы, растрепавшиеся во время быстрой ходьбы перед тем, как свернуть в узкий проход среди зелёных зарослей, ведущий к реке, шум которой слышался издали.

Не успела молодая женщина остановиться, как в деревьях раздался треск и из зелени плюща и дикой шелковицы выпрыгнул мужчина. Преклонив колено, он поцеловал край платья Гаитэ, который почтительно взял дрогнувшей рукой.

Гаитэ распахнула объятия, и они сошлись так тесно, что между ними не проскользнул бы и волос.

— Наконец-то! Наконец мы наедине! Наконец одни! Наконец я могу видеть твоё лицо и говорить о своей любви, не опасаясь любопытных глаз и чужих ушей, — шептал Сезар, осыпая Гаитэ ласками. — Признаться, я рассчитываю на благодарность в виде поцелуя.

Его взгляд скользил по её волосам, губам, одежде. Он притянул Гаитэ к себе, нельзя сказать, что неожиданно, но резко, с силой сжимая в объятиях.

— Гаитэ! — смотрел он голодным взглядом, его пальцы запутались в её волосах. — Я хочу тебя.