Он даже не шептал, а хрипел эти слова так, словно они обдирали ему горло, словно ему больно было говорить их вслух.

Гаитэ шла на свидание с целью обсудить их положение, будущее, узнать его планы, но, застигнутая врасплох его агрессивным желанием поняла, что не желает сопротивляться. Да и зачем? Кто знает, сколько им обоим осталось жить, дышать и любить? Почему отказывать себе и ему в том, что столь радостно и желанно?

Она хотела ощутить на себе его руки. Хотела испробовать вкус его чувственных поцелуев. Хотела, чтобы он бесстыдно и бездумно овладел ей прямо здесь и сейчас. И если, по той или иной причине всё вскоре закончится, у неё останется хотя бы ещё одно воспоминание, полное наслаждения и неизменно следующего за ним раскаяния, горького, как пепел.

Она сама прижалась губами к его рту, сама безрассудно предложила ему себя.

Сезар отвечал с жаром, почти рыча от охватившего его желания, острого до муки. Это было безумие, но безумие пьянящее.

Глаза Гаитэ сверкали от страсти, волосы вились вокруг лица, губы были влажными и припухшими от поцелуев.

Они наслаждались близостью, паря на волнах страсти. Тела чутко воспринимали друг друга, как два тонких инструмента, играющих в унисон, ощущая желание другого как своё собственное.

Он входил в неё до отказа, на всю глубину. Она в ответ вскрикивала. И каждый удар был как исступлённый восторг, а каждое отступление как мука. Её тело извивалось под ним в сладострастном танце до тех пор, пока наслаждение одновременно не пронзило обоих.

— Это даже лучше, чем в прошлый раз, — простонал Сезар, обмякнув телом, но не выпуская Гаитэ из объятий. — Господи! Я знал столько женщин, но понятия не имел, что на свете существует подобное блаженство! Ты словно создана для меня. Ты — моя!

В ответ Гаитэ удалось улыбнуться улыбкой такой нежной, что Сезар ещё крепче прижал её к себе.

— И я хотела бы принадлежать тебе как можно дольше. Наверное, ты прав и всё это было неизбежно с первой нашей встречи. Бог мне свидетель, я сопротивлялась самой себе — сопротивлялась изо всех сил. Всё бесполезно. Стремиться к тебе, призывать тебя стало нечто вроде моей религией. Но как ни крути, это прелюбодеяние, Сезар. Я — неверная жена и, как любая неверная женщина, несу на себе вину, а другим — неприятности. Жить с ощущением вины очень тяжело.

— Что ты такое говоришь, Гаитэ?

— Правду! Я имела права отказать Торну в моей любви и преданности, он сам довёл меня до этого. Но право отдаваться тебе у меня не было. Одаривая тебя своими ласками, отнимая их у твоего брата, который, вопреки всему, является моим господином, разве не совершаю я величайший грех?

Сезар терпеливо выслушал её бред.

— Теперь моя очередь говорить, и я буду говорить со всей откровенностью. Всё, что ты говоришь мне идёт не от сердца, любовь моя. Лишь от головы. Все эти общие места морали, оторванные от реальности — да кому вообще они нужны? С самого начала ты Торна не выбирала — ты подчинилась обстоятельствам, что сильнее тебя. А после того, как он велел казнить тебя, о какой верности и каком предательстве вообще может идти речь? Я не понимаю!

— Но Сезар, скажи честно, разве тебя не мучают сомнения сейчас, когда ты решился выступить против брата?

— Я не собираюсь выступать против моего брата.

Гаитэ смерила любовника удивлённым взглядом:

— Нет?.. Но мать сказала, что вы заключили союз?

— Да. И смысл его в том, что я стану держать нейтралитет.

— Думаешь, тебе позволят?

Сезар сузил глаза, задумчиво покусывая травинку:

— Говорят, по другую сторону океана, есть другой мир. В нём люди с красной кожей и восходы ярче, чем над Саркассором. Ты хотела бежать? Мы можем уплыть туда и построить свой мир — наш мир — твой и мой. Без Торна, без твоей матери. Это будет наше королевство — твоё и моё. Мы отстроим его с нуля, по своему вкусу и разумению.

— Ты серьёзно? — Гаитэ была обескуражена тем, что это предложение, наконец, прозвучало от Сезара, а не от неё. — Ты правда согласишься оставить всё?

— Чтобы занять трон, мне нужно сначала убить последнего представителя своей семьи, а потом методично перерезать всю твою родню. Я сомневаюсь, что кто-то из нас сможет быть после этого счастлив. Противостояние между Рэйвом и Фальконэ слишком далеко зашёл. Здесь нам никогда не быть по-настоящему вместе. А в Новом Мире есть шанс.

— Ты согласишься? — всё ещё не верила услышанному Гаитэ. — Ты пойдёшь на это ради меня? Откажешься от трона?

— Я подошёл к нему достаточно близко, чтобы понять — это не такая уж большая жертва. К тому же, я всегда и везде найду небольшую, но победоносную армию, которой смогу командовать в полное удовольствие, — усмехнулся Сезар.

— Это правда? Я не сплю сейчас? О! Если всё это развеется, как ночной мираж, это будет слишком жестоко, Сезар!

Он посерьёзнел. Взяв её за руку и заглянул в глаза:

— Господь знает мои намерения. Я беззаветно люблю тебя, Гаитэ. Я знаю, что ты любишь меня. Я желаю счастья для нас, а здесь… здесь мы навеки останемся в рабстве у нашего прошлого.

— Благодарю! — сжала его руку Гаитэ в избытке чувств. — Благодарю тебя за этот выбор. Но ещё одно — скажи мне честно, сможешь ли ты любить меня до самой смерти, как обещаешь? Не окажусь ли я очередной прихотью? Не заставишь ли ты меня однажды горько пожалеть, что сейчас я предаю Торна?

— Клянусь душой, сердце моё навсегда принадлежит тебе одной. Ты — моя жизнь. Ты — душа моя, свет мой. Я стану оберегать тебя до последнего вздоха.

— Тогда, по закону любви, я сдаюсь в твой сладкий плен. Я твоя. И мне всё равно куда следовать за тобой — на край земли или даже за край. Лишь бы за тобой. Лишь бы вместе.

Их руки переплелись над луговым разнотравьем.

— Мы не станем дожидаться окончания войны. Сбежим, как только зафрахтованное мною судно будет полностью подготовлено к плаванию. Я хочу, чтобы на первое время, пока мы будем там обосновываться, у моей любимой было всё самое необходимое. Поэтому не будем торопиться.

— Не будем. Ведь война не завтра, — счастливо улыбнулась Гаитэ.

Глава 22

Носящих императорские цвета в Рэйве ненавидели все. С возвращением молодой герцогини эта ненависть набрала силы и разлилась в разные стороны тысячами ручейков. Людей в военной форме находили повешенными на перекрёстке дорог — их товарищи не осмеливались снять трупы, медленно раскачиваясь, как жутко поднятое знамя мятежа.

— Это добром не кончится, — хмурилась Гаитэ. — Не может кончится.

— А это не конец, дорогая сестрица — это начало. Наше начало!

Гаитэ ничего не ответила Микки.

Он так рвался к власти, а Стелла его в этом поддерживала правдами и неправдами. Ему невдомёк, что каждый рыцарь убивший дракона сам рано или поздно превращается в дракона. Уничтоживший злодея займёт его место, ибо для того, кто не мог помиловать милости тоже не найдётся.

У судьбы много ролей, а быть ли святым или стать карающим палачом, мы выбираем сами. Жаловаться позже не на что. Вся беда в том, что мы, создавая себе миражи в мечтах, отказываемся видеть действительность и потому так часто плачем, когда мечта сбывается во всей своей жестокой последовательности.

Сегодня освободительную войну готов возглавить Мики. Он даже убеждает себя, что действует во благо своему народу. Но действует он лишь во имя осуществления своих дешёвых амбиций. И никакой он на самом деле не герой.

— Что в данной ситуации большая храбрость, дорогая? Отказаться сейчас от власти или взять её?

— Для людей ты мало что можешь сделать, Сезар, а для тебя — для нас, будет лучше, если мы поступим, как решили. Тут уже так всё разгорелось, так полыхает, что ничем не залить, пока не сгорит. Можно лишь попытаться спастись или храбро сгореть со всеми вместе.

Гаитэ понимала Сезара Её тоже мучала совесть.

Имеют ли они право бросить всех? Имеют ли право думать только о себе? Нет, совершенно точно нужно уезжать. Нельзя оставаться. Гаитэ знала, что в тайне ото всех, готовящихся к войне, Сезар готовился к бегству. И боялась только одного — что в последний момент он передумает, что его гордыня и желание власти окажутся сильнее здравых помыслов.

У неё были и свои собственные демоны. Она всё-таки прочла послание Торна и читая его, отчего-то не могла сдержать слёзы, хотя и сама толком не понимала, в чём их причина:

«Моя дорогая Гаитэ, я знаю, что виноват и что сам спровоцировал несчастья, обрушившиеся на мою семью и страну. Я знаю, что просить прощения и снисхождения низко с моей стороны и всё же не могу не взывать к твоему великодушному сердцу, столь чистому и доброму, что его хватит на то, чтобы преодолеть всё и всё выдержать.

Возвращайся ко мне, дорогая моя, любимая, несравненная. Твой одинокий и несчастный император ждёт тебя. Все прегрешения будут забыты, и твои, и мои, и мы начнём всё с чистого листа. Клянусь честью и жизнью, что никогда больше не обижу тебя ни словом, ни делом. Тебе нечего бояться.

Я всегда знал, каким верным другом вы можете быть. А теперь знаю, что можешь стать опасным врагом.

Во имя всеобщего блага, во имя благополучия наших подданных, заклинаю — вернись.

Повинуйтесь мне, и я буду повиноваться вам

Твой император

Торн Фальконэ».

Гаитэ закрыла глаза. В сердце её делили место жалость, брезгливость и досада. Он действительно верил, что сможет вернуть её, взывая к её чувству долга? Он считал её глупее, чем она есть на самом деле. Или лучше.