— Любимое место для отпуска.

— А-а, — выдохнула я, решив не говорить, что единственное побережье, которое я видела, было Сочинским. Родители меня с собой не брали, а самостоятельные путешествия за рубеж пока не сложились. Мама, правда, намекала, что пригласит меня в Калифорнию. В поездку верилось с трудом, но загранпаспорт я сделала — чем чёрт не шутит! Поёт же она, блондинка, госпелы и негритянский джаз!

Вино было разлито по бокалам, Александр тоном искусителя добавил:

— Попробуйте, Марианна. Чувствуете оттенок паслёна и сафьяна, бархатистость тонов и привкус фиалки?

Мне было стыдно признаться, что от волнения я проглотила и ничего, кроме кислинки не почувствовала. Я смотрела на красивое лицо мужчины и не понимала, что я с ним делаю? Я же зареклась встречаться с только что разведёнными! И вообще разговаривать с обманщиками и манипуляторами? Я решила, что мне нужны только серьёзные отношения, а он сразу сказал: ни слова о серьёзном!

Почему же я осталась и позволила ему сидеть напротив с видом демона из какой-нибудь южной Италии, смаковать вино и рассказывать о нём целую поэму так, что я уже начинала ощущать послевкусие и фиалки, и паслёна, и даже сафьяна, хотя до этого момента думала, что сафьяновыми могут быть только сапожки в русских народных сказках.

Ах да! Я обещала ужин, чтобы спасти Валюху от наказания…

Именно! Мы только поедим, попьём вина и совсем немного поговорим.

С фразами о букетах французских вин его рука на скатерти оказалась непозволительно близко к моей. Лёгким фоном запели итальянцы о чём-то романтичном. И магнетический взгляд со сверкающими искорками не позволил мне убрать руку подальше. Касание пальцев, разливающееся по телу тепло, и я в ловушке.

Нет, надо заканчивать! Для смелости ещё бокал вина залпом. Голова закружилась. Ой, я же ничего не ела сегодня, кроме банана и кофе…

— Не торопитесь, Мари, — обволакивающе проговорил Александр, будто сам не торопился захватить мои пальцы своими. Будто от его лёгких прикосновений не вспыхивали россыпями фейерверки под моей кожей. Будто можно было спокойно ждать заказанного блюда и не думать… Нет! Я не буду думать о его губах! Они такие мягкие, красиво очерченные, идеальные, завораживающие…

— Невозможно понять истинный вкус вина, если не распробовать его медленно, уделяя внимание каждой ноте. — Он провел пальцем по моей ладони, оставляя след тепла.

— Вы всё любите делать медленно? — тихо спросила я.

Глаза в глаза, приглушённый свет огня в тени его ресниц.

— Только то, что требуется смаковать, — хрипло ответил Александр. — Отдавая дань уважения и любви…

— Любви? — удивилась я.

— Ни один шедевр не появляется на свет без любви. Ни это вино, ни полотна Леонардо, ни изобретения великих… Ни вы…

Я вспыхнула. Он улыбнулся, продолжая:

— То, что родилось с любовью, несет её огонь в себе, в самих атомах, в молекуле ДНК.

— Огонь — это не любовь, это страсть, — попыталась возразить я.

— Они всегда шагают рука об руку, — ответил Александр и слегка сжал мою. Присвоил, как узурпатор власть.

Я почувствовала, как жар заливает мои щёки и закручивается узлом в теле. Я отпрянула. Он отпустил. Я стянула шарф, отбросила его на свободный диванчик рядом. Меня однозначно лихорадит, хоть пей Фервекс… Не знаю, что со мной будет, если он продолжит так смотреть!

— Простите, мне нужно в дамскую комнату, — пробормотала я.

— Я вас провожу. Мне как раз надо руки помыть, — сказал он, словно боялся, что я вновь сбегу.

Александр встал, помог подняться и мне. И это новое касание, рука в руке, горячая ладонь на талии опьянили меня больше, чем вино из дубовых бочек.

Музыка сочилась из всех щелей, из-под потолка и из-за нахохлившейся чьим-то пальто вешалки, из-за бара. Романтика в незамысловатых аккордах просачивалась piano — тихо, на цыпочках со светом бра и свечей — с его парфюмом и шумом вновь припустившего на улице дождя прямо мне под кожу.

Официант показал нам, где «помыть руки», мы прошли по узкому коридору с тёмными стенами и тусклым фонарём, будто украденным из какого-то парка. Александр придержал передо мной дверь, обернулся. Рядом ни души!

Я не сделала ни шагу вперёд — к резным дверцам у противоположной стены с витиеватыми надписями и ручками в виде львов. Наверное, я плохо воспитана. Ведь папа всегда говорит, что так на мужчин смотреть нельзя.

Видимо, он был прав, потому что идеальный мужчина, знающий всё о винах, о лаванде и Средиземноморских курортах, шагнул ко мне. Обжёг дыханием ухо, щёку, притянул меня к себе и с безжалостной нежностью захватил мои губы. Кажется, мы оторвались от пола. Потому что и тут предательски парила под потолком романтическая музыка, и мыслей не было. Только он, жар и я, тающая, словно кусок сахара в крепком кофе… Магия! Ах…



Глава 19



Горячие, податливые, нежные, как цветочные лепестки, губы, и рассудок долой! Целоваться, как будто снова двадцать? Да! Раствориться в ощущениях и рвануть им навстречу. К чёрту предрассудки!

Я услышал шаги и очнулся. Чёрт, мы же в публичном месте. Я отстранился, увидев собственные хмельные глаза в зеркале. А затем взглянул в такие же рядом, удивлённо вспыхнувшие из-под только что распахнутых длинных ресниц.

— Давайте помоем руки? — спросил я, с сожалением разжимая объятия.

Вовремя. В незапертую дверь туалетных помещений кто-то заглянул…



* * *


Марианна сидела за столиком напротив, разрозовевшаяся, смущённая, но такая естественная! В её улыбке порхали ангелы и чертенята, в губах — невинность и соблазн. Не смотреть невозможно. Всё завораживает и манит. Хочется пробовать ещё и не останавливаться. Но пока в моём распоряжении игра теней и света на её лице. Поворот головы навстречу ливню за стеклом.

И фраза о дожде. А хочется продолжать целоваться до головокружения. Но я же не подросток…

Я подхватываю. Говорю о Лондоне. Хотя при чём тут вообще Лондон? Там смог и скука. Веками впитавшийся в серые камни туман в центре и ничем не отличающиеся от нашего Северного жилые массивы на окраине. Чопорность, уживающаяся с панками. Гордость королевских колонизаторов даже в лицах «понаехавших» чернокожих и мусульман. Свобода нравов и недостаток красивых женщин.

Впрочем, Марианне нравится слушать, и я рассказываю. Я несусь, как локомотив, под завязку набитый энергией. Откуда её столько? Аж заносит на поворотах!

Я весь здесь. Я жив как никогда. И меня восхищает то, как её восхищают сверкающие капли за окном и то, что мир весной становится чище. Пожалуй, он действительно чище в её глазах. Я улыбаюсь так, словно в мире нет цинизма, от которого устаёшь и больше ничего не хочешь. Потому что в эту минуту его действительно нет. Даже во мне. Сейчас всё свежо.

Я шучу и фонтанирую анекдотами из жизни. Да, я много ездил. И многое видел. А она так красиво удивляется!

Я наблюдаю за ней и ловлю в этом особое удовольствие. Тихо колышутся её ноздри, затронутые чуть учащённым дыханием. В глазах то изумление, то смех, то лёгкая поволока. О чём она на самом деле думает? Загадка даже в повороте головы и движении пальчика. И я ловлю его своими. Мне мало её руки, хочется большего. Я взволнован, будто в первый раз влюблен, и уверен, как никогда.

— Значит, Англия вам не нравится?

Есть какой-то смак в том, чтобы продолжать игру на «вы».

— Я по натуре больше француз и немного американец.

— А я влюблена в Ростов. Местами он похож на Париж.

— Чем больше слушаю вас, тем больше убеждаюсь, что у вас какие-то особые настройки, — улыбаюсь я, перебирая её пальцы. Тонкие, прохладные.

Она смотрит на них, словно они не принадлежат ей.

— Смешные?

Её улыбку правда надо занести в Красную книгу, как лекарство от хандры.

— Удивительные. Что вы любите слушать? Какую музыку?

Та, что звучит сейчас, будто подыгрывает нам, участвует в разговоре как третий лишний, как дождь в «Шербургских зонтиках». Кстати, именно из них саундтрек и разливается вокруг очень кстати.

— Я старомодна, — смеётся Марианна. — Мои ровесники говорят, что у меня вкусы старой бабушки. Я люблю классику и джаз. Я люблю песни девяностых и даже восьмидесятых. Криса Ри и Джо Дассена. Наверное, потому что в нашем доме музыка живет не просто так. К каждой мелодии папа рассказывал истории, учил меня слушать и видеть спрятанные эмоции. А потом я научилась слышать эти истории сама.

— Здорово! Я тоже люблю джаз. Вы на самом деле его слушаете? Это редкость!

— Да, джаз во мне больше от мамы. В этом она негр!

Я изумленно вскидываю брови.

— Нет, не принимайте буквально, просто он у неё в крови. Возможно, из прошлой жизни. Она натуральная блондинка с почти африканским темпераментом, чувством ритма и голосом Ареты Франклин.

— Хотел бы я её послушать!

— А меня отказывались, — игривый укор.

— Виновен. Но вы очаровали меня своим пением на спектакле!

— Не ожидала, что вы придете…

— Я понял свою ошибку, как только за вами закрылись двери клуба. Жаль, вы исчезли, и я не смог сразу выразить вам свой восторг.

Она довольна. Я прощен. Её смех, пожалуй, лучше любой музыки. В нём тысяча крошечных поцелуев и звон полевых колокольчиков. Я замечаю это и улыбаюсь, как дурак. Как умный не получается. Я обнаруживаю, что иногда приятно побыть дураком и просто смеяться. Вот так, как она. Смех перекатывается волнами в груди и щекочет душу. Хорошо!

Я играю её нежными пальцами, как саксофонист клапанами, и мне кажется, что от каждого касания рождается музыка в её глазах. И тонкие нити электричества между нами. Над нашим столом флёр магии и утончённой эротики. Аромат цветущих яблонь, что исходит от неё, смешивается с её естественным запахом, с шёпотом плавящегося в свече воска и кислинкой вина. Я почти ничего не пил, но я совершенно пьян. Как и она.