Мама требовала постоянного внимания, словно шумный, капризный ребёнок, прося, смеясь, спрашивая и показывая. Она, как фокусник, извлекала что-то из своего чемодана, прикладывала ко мне, к себе или просто кидала на свободные пространства, успевая засунуть нос в холодильник или в принесённую мной еду.

Мамы было так много, что я даже забыла про свои мысли и расстройство. И, совершенно офигевшая, вспоминала, как это бывает, когда мама приезжает с гастролей, и весь дом превращается в радостный хаос вещей и нескончаемо работающее «радио». Да, видимо, поэтому я не пела толком раньше — тут даже слово вставить было не куда.

Я оперлась локтем о стол.

— Скажи, неужели папа на самом деле позвал тебя меня спасать?

Мама совершенно не как американская звезда джаза откусила перышко зелёного лука, наколола вилкой колбасу и помидорчик, и ответила:

— Он, что, по-твоему, ненормальный?

— Ненормальный он как раз по-твоему, — заметила я.

— Именно. Поэтому я и приехала, — заявила мама. — Орал, как потерпевший, что я своим примером довела тебя до разгула и любви с богатым стариком! Ты что, их ещё не знакомила?

— Нет…

— И правильно. Обзавидуется же, Казанова наш недоделанный! Это только на него всякие поюзанные клюют, — я всё знаю о его похождениях! Мне Катерина доложила, а ты, кстати, знала, что она нынче раскрутилась, как популярная гадалка? Это Катька-то! Вот чем зарабатывают дипломированные психологи, прикинь? Так вот пусть твой отец и не надеется, он — не твой мачо, и ему такие юные красотки, как ты, крошка Мо, и не снились! То что я рассталась с Ченгом — ещё не повод называть меня гулящей!

Мама запихнула бутерброд в рот целиком, нервно запила томатным соком и посмотрела на меня полными возмущения глазами. А я на неё с удивлением.

— Ты рассталась с Ченгом?!

— Да, это была ошибка.

— Значит, ты к нам на совсем? — медленно проговорила я, пытаясь представить, как мы будем уживаться в одной, пусть и четырёхкомнатной квартире теперь без бабушки. Она единственная могла разогнать нашу «богему» по углам и рявкнуть «Смирно!»

Мама дожевала и улыбнулась:

— Боже, нет! Я всё равно была тут в двух шагах — у нас гастроли прошли в Абу-Даби. А после той истерики, что твой отец мне утроил по Скайпу, я решила: надо заглянуть. И не зря.

— Если ты про спасение, то как раз зря.

— Прежде всего, я поняла, как я соскучилась по нормальным помидорам, колбасе и бородинскому хлебу. И по тебе, конечно, тоже. А насчёт спасения, ты не права.

Я откинулась на спинку стула, ни секунды не собираясь быть ни Джульеттой, ни Ромео, переплела пальцы рук и сказала:

— Я не понимаю, почему все хотят поучаствовать в моей личной жизни? Разве я разослала приглашения на реалити-шоу «Хочу замуж»? Это просто эпидемия какая-то! Ты же видела Сашу! Он благородный, серьёзный и вообще замечательный!

— Видела. И слышала. Насчёт серьёзности своего отношения к тебе он не сказал ни слова. А он, заметь, знакомился с матерью! Мог хотя бы из вежливости соврать.

— Мам, из вежливости не врут, это не голливудский сценарий, это жизнь. И, представь, мы только начали встречаться… Вообще это наше дело!

Мама оторвалась от колбасы, вытерла руки салфеткой и, приобняв меня, заглянула в глаза:

— Крошка Мо, ты права, права — жизнь ваша. Но дочка моя. Скажи, ведь ты не планировала в мечтах просто позаниматься сексом с клёвым меном для здоровья и разбежаться через неделю, да? Ты ведь у нас не такая. Ты ужасно разборчивая в мальчиках и хочешь, чтобы всё было по-настоящему? Или я что-то о тебе не знаю?

Я пожала плечами и расстроилась. Говорить о нас с Сашей не хотелось, но я всё равно пробормотала:

— Он нежный. И ласковый. И очень хороший.

— Это чудесно! Сразу видно, что не чмо. Но, крошка, ты же знаешь: у меня абсолютный слух. И знаешь, что я услышала?

Я отстранилась от мамы и буркнула:

— Не знаю и знать не хочу.

— Она, эта курица с Терминатора, позвала, и он помчался. Так и сказал «Хорошо, что ты позвонила. Я еду».

— Мало ли, какие могли быть причины? — насупилась я.

Мама развернулась ко мне и взяла меня за руки.

— Ну, может, я и не права! Очень хорошо будет, если я не права. И отец твой. Его вообще слушать — последнее дело! Просто я не хочу, чтобы ты страдала, ты ведь у нас такой цветочек. — Она потормошила меня. — Не то, что мы с отцом — прожжённые два разгильдяя, да? Ты — милый, серьёзный, солнечный цветочек.

— Я взрослая, мам.

— Одно другого не исключает.

— И я не строю планов. Мне хорошо с ним, ему хорошо со мной. Он только что развёлся, это сложно. Я вообще его первая поцеловала…

Мама удивилась, но тут же кивнула:

— Конечно, ты — настоящая женщина, а настоящая женщина всегда знает, чего хочет. И кого.

— Нет, он просто был такой грустный… Красивый и грустный. И злой на весь мир. А мне захотелось, чтобы улыбался, понимаешь? Ужасно захотелось…

— Но ты же не стала его веселить, шевеля ушами, бровями и носом, как ты умеешь?

— Нет. Зачем?

— Потому что тебе не просто его развеселить захотелось, тебе его захотелось, — хмыкнула мама. — Вполне взрослое решение. Почему нет?

— Тогда зачем мы разговариваем об этом?

Мама чуть склонила голову и проговорила с мягкой улыбкой.

— Я знаю, что ты взрослая, и умная. И лучше нас всех вместе взятых. Ты сильная. Но мне всё равно не хочется, чтобы тебе было больно, хоть я и плохая мать…

— Ты не плохая…

— Плохая, раз ты комплексуешь по поводу пения. Эгоистка я. Этого не отнять, все люди искусства — эгоисты… Но я не о том. Ты знаешь, крошка моя, я хочу, чтобы ты была счастлива. Училась на моих ошибках, не на своих. Мы, женщины, вообще дуры самоуверенные — как видим кого-то закрытого и несчастного, так думаем: вот тот, кого я хочу спасти! Пропадёт, сгинет без меня, красавец-мужчина! И кидаемся, уверенные, что вот только мы, точнее только я, такая-растакая, сейчас возьму и растоплю сердце неприступное. Но не так это, дорогая моя крошка Мо! Ты никого не сможешь изменить. Никогда. Просто запомни: это не в твоей компетенции. Не спасти того, кто не собирается спасаться. Не улучшить того, кто не планирует меняться. Развитие или деградация — это личное дело каждого. Твои самые благие намерения могут быть восприняты как агрессия. Или как удобство. Ровно до того момента, пока это удобно. Просто прими вошедшего в твою жизнь такого, какой он есть. Или не впускай.

Она замолчала, глядя мне в глаза, с той удивительной глубиной, какую я не ждала от своей всегда шумной и легкомысленной мамы. Я тоже молчала, переваривая её слова.

Да, мне с первого мгновения захотелось Сашу взять и изменить, и ведь получилось: он уже расслабился! Он улыбается! А был же «туча мглою небо кроет».

Почему я так захотела? Да я никогда себе не отвечу на этот вопрос! Просто так! От сердца! И я тихо спросила маму:

— А разве можно закрыться от любви и не впускать? Разве любовь спрашивает?

— А ты его уже любишь? — так же тихо спросила мама, поглаживая меня, как маленькую, по ладони, словно я ударилась. — Ведь вы всего несколько дней, ты сама сказала?

Я задумалась, и вдруг осознала чётко и совершенно ясно.

— Да, мам, люблю. С самой первой минуты, как увидела. Я просто не сразу это поняла. Пока от сердца до мозга дойдёт… Но уже дошло.

Я улыбнулась. А мама обняла меня крепко-крепко и промурчала в ухо:

— Ну тогда будем бороться!

Я замотала головой:

— Не надо бороться, у нас всё хорошо!

Мама развела руками и снова превратилась в звезду американского джаза с хрипотцой и прущей напролом чувственностью:

— Мама видит, мама знает. Там эта, что с Терминатором, ломится ещё во все щели и будет ломиться. У мамы интуиция, знаешь какая? Ого-го! Я попой проблемы чую. И моё чувствительное место ещё никогда не обманывало! Проблема есть, и она у него на лице…

— Он сам расскажет, если захочет, — растерялась я.

— А не захочет, мы и так узнаем, крошка Мо! Ты маме верь, мама приехала, теперь всё будет оки-доки! Bloody hell! Через час к нам придёт моя Катерина и раскинет на твоего Александра карты.

— Не надо, мама! — возмутилась я. — Зачем эти суеверия?! И вообще она психолог, а не экстрасенс!

— Именно, если карты соврут, то психологический портрет она составит лучше любого следователя. Видела сериал «Обмани меня»? Так вот её никто не обманет, только она всех! Умница! Ты бы видела, какую домину в Щепкино на богатых дурах построила!

Я закатила глаза.

— О-о, мама, ну что ты говоришь?! Ты ещё на кофе погадай!

— Вот-вот, правильно! А кофе дома есть? Нормальный, не всякий там шмурдяк за «две секунды»?

— Не вздумай! Я против! — возопила я и пошла зашивать Сашин пиджак. В качестве протеста.

Не помогло.

Ровно через час на пороге нашей старинной квартиры появилась гадалка-психолог в одном лице, то есть мамина подружка детства Катька и мой папа с виолончелью в футляре и с замотанным шарфом по самые уши носом.

Дурдом крепчает, — поняла я, когда услышала два вопля — радости и ужаса. Я решила спрятаться от всех, потому что уже не было никакого желания доказывать, что я имею право на свободу выбора и собственные чувства. Мне не пять лет, чтобы становиться на стульчик и декламировать стихи Джона Леннона про любовь в пылу вечеринки.

И вдруг позвонил Саша.

— Прости, малышка, я сегодня не приеду, — шёпотом проговорил он. — Завтра созвонимся.

— Как жаль, а может, я… Было бы чудесно сбежать…

Но тут где-то на фоне я услышала противный женский голос: «Александр, кофе на столе, ты идёшь?»

Я отбила звонок и окаменела от ревности.