Нет, никакой я не цветочек, а Леди Макбет! Где там эти кофе, карты, два ствола?!

Две почти одинаковые Марианны смотрели на меня: одна нежная, юная и смущённая, вторая закалённая жизнью, прожжённая, напористая и довольно грубая. Вот с такой лучше не иметь дел! Повезло, что она живёт в Калифорнии. Однако не перед одной из них я не хотел разговаривать со стервью ни в каком тоне. А та названивала. Ничего не оставалось, как смыться в ванну и включить воду. Лиз способна наорать в телефон такое, от чего у моей Стрекозы не только уши зашевелятся.

Как же меня достало всё! С полной решимостью поставить бывшую на место, я поднял трубку и услышал:

— Юра в больнице, разбился на твоём мотоцикле…

— Господи… — похолодел я, мигом забыв о том, как я её ненавижу. — Где?! Куда приехать?!

— Мы в БСМП, в приёмном отделении…

— Да, я приеду! Хорошо, что ты позвонила! Уже еду.

— Ладно, жду.

Я чмокнул Стрекозу, распрощался с маман, и побежал на всех парах к автомобилю, стараясь вообще не думать. Разбился… Чёрт! Ведь я же знал, что полезет пацан! Просто думал, разберёт на запчасти, потому что Юрка на меня очень злился после развода. И я его могу понять, но… Ответственность засверлила в висках.

Через пятнадцать минут я уже шагал по кафельным коридорам больницы скорой помощи, высматривая Лиз и Юру. Обнаружил бывшую у двери в кабинет травматолога.

— Привет, как он?! — Ещё за три метра выкрикнул я.

Лиз страдальчески поджала губы и покачала головой. У меня оборвалось сердце, но тут дверь открылась и вышел наш пацан. Точнее не мой, но и не совсем не мой. Смуглокожий, черноглазый, крепкий, но по-подростковому слегка нескладный. В четырнадцать я сам выглядел, как червь-переросток, мышцы за ростом не успевали. У Юрки усики проклюнулись тёмным пухом над верхней губой, кадык торчит, глаза глупые, бараньи — в смысле уставился на меня с тем видом, с каким на ворота смотрят. Левая рука в гипсе, джинсы грязные, с содранными коленями, но зато на своих двоих. Я выдохнул с облегчением.

— Юра! — воскликнули мы с Лиз одновременно.

— Перелом, — с независимым видом заявил Юрец и важно задрал руку, словно герой своих комиксов, правда, тут же совсем не по-геройски скривился и чуть не заплакал.

— Хорошо, что жив! — сказал я, положил тому руку на плечо. — Болит?

— Переживу, — через губу буркнул пацан и нервно отдёрнулся.

А Лиз громко выдохнула, переложила сумку в другую руку и покачала головой.

— В отличие от мотоцикла и нашего забора.

Она кинулась в кабинет врача, выхватив из руки Юрки рентгеновский снимок.

— Ну и как так вышло? — спросил я.

— А так, — нагло заявил пацан и снова покривился, но сунул мне под нос фото на мобильном. — В хлам.

Я увидел мой любимый байк всмятку, и меня аж передёрнуло, но я сдержался. Только кулаки сжал. Спокойствие, только спокойствие! Он же специально меня выводит. Видно по глазам, как от злости плющит пацана. Я стиснул зубы, пытаясь переварить увиденное.

Разводом всегда по всем шарахает. Тут и нам, взрослым, не ахти, а подростку тем более. Утомительно всех ненавидеть из-за гормонов и непоняток в штанах, так и тянет что-то крушить.

— Воспитывать будешь? — вскинул на меня глаза Юрец.

— Надо, — ответил я.

— А у тебя нет никаких прав! — заявил наглец. — Я тебе не сын, а маму ты бросил!

— Хорошо, скажу страховой, что будешь ты выплачивать, — спокойно ответил я.

У пацана расширились глаза. Ну копия тёща, к счастью, бывшая, разве только с усами.

— Я… я… Мама сказала, что это ты виноват! Ты бросил свой байк!

— Запертым. В гараже, — напомнил я. — Так что ты настаиваешь на краже со взломом у чужого человека?

Лиз вышла с бумажками от врача и вытаращилась на меня с аналогичным возмущением.

— Александр!

Я поднял ладонь вверх и взглянул на неё так, как обычно на торговых, и, благо, она поняла. Не стала вякать.

— Ну ты же не чужой… — растерялся Юрец.

Я пожал плечами.

— Ты уж как-нибудь определись: чужой или не чужой. И соответственно выберем вариант развития событий.

Лиз сверлила меня глазами, Юрец думал и кусал губы, а я стоял и изображал спокойствие, засунув руки в карманы. Хотя самому хотелось плакать при мысли о любимом Кавасаки в кашу… Его теперь только на металлолом. И, судя по фото, ничего я от страховой не добьюсь –

на территории частного домовладения, в собственный забор. Если пацана приплести, потребуется полиция. А на кой она мне?

Так что я мысленно сказал: «Прощай, дорогой Кавасаки! Катались мы мало. Зато устрою тебе пышные похороны, а из обломков сваяю памятник всем рухнувшим в этом гараже надеждам. Хорошо, хоть не самому себе…».

С другой стороны, я испытывал облегчение — Юрка почти цел. Когда живёшь пять лет в семье, пусть и половину из них детей не видишь — то ты на работе, в командировках, то они у бабушки, то у родного отца, то в санаториях или в поездках с матерью, но всё равно. Дети есть дети. Я не железный — привык. Волнуюсь за них. Хоть Лиз особо и не способствовала нашему сближению, будто ревновала.

Меня Юрец до сих пор так же, как и мать называет — исключительно полным именем: Александр. А вот Ася девочка ласковая, тихая, не в маму, у неё даже несколько раз «папа» проскользывало. За что я ей особо благодарен.

Я своих хотел тоже, но Лиз сказала: «Я не конвейер, с меня детей хватит. Тебе этих мало?»

В результате мне сорок и, пожалуйте, я «чужой». Обидно, на самом деле. Хоть и понятно.

— Ладно, воспитывай, — буркнул Юрец.

— Дома, — ответил я.

И он даже не надерзил. И Лиз не сказала ни одной гадости. Впрочем, у неё своя стратегия — меня её временной покладистостью не проведёшь.



* * *


Вмятину в заборе я увидел издалека. Придётся умельцев нанимать — знатно изогнуло. Поздоровался с соседями, погладил Матильду, красавицу нашу, золотистого ретривера, забрал бы её! Но она Асина любимица. Глянул на мотоцикл — тот правда был со скошенной мордой, удивительно, как Юра отделался тремя ссадинами и одним переломом.

Построенный мной дом, отделанный итальянским кирпичом, был похож на английский особняк где-нибудь в Сохо, и выделялся из всех на улице.

Мы с Лиз припарковали машины на площадке, вышли и направились в дом. Вроде бы всё, как обычно, но не совсем. Несмотря на горе по Кавасаки, расстройству из-за Юрки и напрягу, который мне Лиз сегодня устроила, я вдруг понял, что чувствую себя по-новому. Словно внутри я не мрачный старик, который рвётся доказать миру, что ещё порох есть, а не старик вовсе.

Ветер раскачивал ветви абрикос, холодил тело, напоминая, что я в одной рубашке. Но внутри было так просторно и светло, словно я сам — новый дом. Будто во мне внутри целое пространство, светлое, с окнами и солнцем. Удивительно чувствовать себя в зябкий мартовский день, полный неприятностями, так, словно я свободен.

Ася ждала, притихшая, в белой гостиной, не глядя в как обычно работающий телевизор над камином. Увидев меня, она кинулась обниматься. Я тоже обрадовался, прижав к себе малышку, высокую, тоненькую для своих десяти, как обычно всю в пятнышках аллергии.

— Ты совсем пришёл? — воскликнула малышка.

Сердце защемило. Я чмокнул её в макушку и сказал честно:

— Нет. Но я очень рад тебя видеть!

— Я соскучилась!

— Я тоже. Ты почему мне не звонишь? И телефон не берёшь.

— Мама велела, — простодушно заявила девочка, и я с укоризной глянул на Лиз.

Удивился намёку на вину на её лице. И тут же понял: играет! Если у стерви есть план, она его реализует, подключая все средства и методы… Надеюсь, что ключи от гаража с мотоциклом она на самом деле случайно забыла.

Я перекинулся парой фраз с Асей, и повёл Юру в его комнату. Закрыл дверь. Сел на стул, осмотрел типичный подростковый «рай» со стенами, увешанными постерами, с гаджетами на любой вкус, включая электронное пианино и игровой компьютер с креслом, на котором хоть в космос летай. Юра плюхнулся на кровать и скривился от боли в руке.

— Мама сказала, ты меня отлупишь.

— Глупости какие! — усмехнулся я. — Я тебя когда-нибудь бил?

— Нет. Но разве ты не разозлился?

— Честно? Очень.

— По тебе и не скажешь, — фыркнул Юрец. — Правильно мама говорит, что ты бесчувственный!

— А ты хотел, чтобы я что? Побил тебя?

— Ничего я не хотел! Покататься и всё! — отвернулся Юрка.

— Просто я умею сдерживаться, и контролировать себя даже в состоянии дискомфорта.

В комнату заглянула Лиз. А я подумал: почему у неё всегда такое недоброе лицо? Допустим, сейчас есть повод, но ведь оно у неё постоянно такое! Словно она сама драит полы, стирает и гладит, вскапывает огород и как Золушка ежедневно перебирает горох с чечевицей, потому что больше есть нечего? У Золушки, кстати, такого выражения лица и не было, а вот у мачехи… Я снова вспомнил о Марианне, и на моей душе просветлело — Лиз больше не моя жизнь. Возможно, не со мной она больше будет улыбаться? А мне уже крупно повезло, я случайно стал «таксистом» для ангела…

— Вот поговори с ним, Александр, — обратилась ко мне с недовольным видом Лиз, — пять двоек за неделю! Целыми днями только в компьютере сидит, грубит. Учиться не хочет! По литературе три стиха задолжал.

— Они тупые! — огрызнулся Юрец.

— Да уж, конечно, Пушкин был тупее тебя! И Лермонтов! Поговори с ним ты, Александр! — распорядилась Лиз и ушла, к счастью.

Можно было, конечно, уехать сразу. Но я остался. Естественно не ради неё.

— Задрала уже! — буркнул Юра, потом глянул на меня с вызовом. — Пушкин тупой!

Я рассмеялся.

— В каком конкретно месте? Ты чего стихи не учишь, а?