— Там оказалось двое матерей-одиночек, вид у них был такой заброшенный и несчастный! И еще я разговорилась с одной будущей мамой, совсем молоденькой. Она ждет уже третьего, и это за шесть лет брака, а хотелось-то ей всего двоих. Муж у нее безработный, родители живут в Мексике. Вот я и подумала: какая же я счастливица!

— Потому что у тебя есть я?

— Потому что у меня есть ты, и нет финансовых проблем, и родители живут в нескольких часах езды отсюда. А о детишках я просто мечтаю — дождаться не могу, чтобы полюбоваться на лапушек!

Майлз затормозил у крыльца, но сказать ничего не успел, потому что навстречу им, как всегда, вылетел Дик.


Близилась зима, так что в камине жарко пылал огонь. Майлз собственноручно запалил груду дров и подогрел на жаровне ароматическое масло. Затем заставил жену надеть теплую ночную рубашку и халат. Они вдвоем уселись у огня и принялись поджаривать яблоки на тоненьких шампурах.

Наконец Майлз отнес жену в постель. В эту ночь пылкий любовник был осторожен и нежен, словно имел дело с сокровищем бесценным и хрупким…

— Спасибо тебе, — благодарно прошептала Карен, проснувшись на следующее утро и прильнув к мужу. — Отныне курсы меня больше не пугают.

— И меня тоже, — рассмеялся Майлз, целуя жену. — Кстати, как у тебя с работой?

— Я предложила Эмми партнерство, — охотно принялась рассказывать Карен. — Благодаря ее стараниям у нас появилось два новых клиента, очень солидные фирмы, так что мы, наверное, наймем еще одного сотрудника. — Она нахмурилась. — Впрочем, я все еще сомневаюсь. В конце концов, Бак-Фоллз всего лишь большая деревня…

— А ты не думала открыть филиал? Скажем, в Инверкаргилле?

— Если ты не станешь возражать! — возликовала Карен.

— Ну, пожалуй, до рождения двойняшек этого делать не стоит. А потом — почему бы нет?


Недели шли, и «прелести» беременности, перечисленные некогда Майлзом в пылу спора, давали о себе знать. Изжога, необходимость несколько раз вставать по ночам, невозможность устроиться в постели поудобнее, ведь живот с каждым днем становился все больше. Плюс ко всему, у Карен немилосердно стала ныть спина, а садиться в машину и вылезать из нее становилось все труднее.

Будущей матери снова сделала УЗИ. И хотя малыши, похоже, развивались нормально, она чувствовала: Айрин и акушера что-то тревожит.

— Все в порядке, ведь правда? — спросила Карен у Айрин, когда та заглянула к ней в офис. До родов оставалось еще шесть недель.

Доктор Кортни отметила, что на лице Карен уже выступили пигментные пятна и что вид у нее крайне усталый и измученный.

— Вам давно пора быть дома в удобном кресле, — пожурила ее врач.

— Боюсь, что даже удобное кресло положения не спасает, — пожаловалась Карен.

Она не знала, что врач заглянула к ней по подсказке Майлза. А Айрин не стала выдавать сообщника, но, вернувшись к себе в кабинет, первым делом перезвонила озабоченному мужу.

В результате тайных переговоров на следующее же утро в усадьбу прибыла миссис Торп и объявила, что останется вплоть до родов.

— А как же папа? Я тебе, конечно, страшно рада, но справится ли он один? — спросила Карен.

— Уильям только что побывал у врача, и тот уверяет, что беспокоиться не о чем, — сообщила Фелис. — Так что я договорилась с соседкой, чтобы та готовила ему поесть. Впрочем, Уильям и сам приедет на уик-энд. А тем временем мы наведем окончательный порядок в детской и закупим все, что осталось!

Но одним этим Фелис Торп не ограничилась. Она взяла на себя готовку, и теперь, когда было с кем поболтать за вязанием, шитьем или вышиванием, Карен еще охотнее оставалась дома.


В конце восьмого месяца беременности на приеме у акушера невысказанная тревога наконец-то облеклась в слова.

— Карен, — объявил он, — велика вероятность того, что вы родите до срока.

Глаза будущей матери испуганно расширились.

— Во-первых, — продолжил акушер, — примерно шестьдесят процентов двойняшек рождаются недоношенными, так что будьте готовы ко всему. Во-вторых, повышается вероятность осложнений у роженицы, так что при первом же появлении следующих симптомов: ухудшение зрения, головокружение, головные боли, немедленно дайте нам знать. Надо также регулярно измерять кровяное давление. Поскольку в случае вашей матери один из близнецов погиб, так что, учитывая отягченную наследственность, нужно бдительно следить за состоянием плода. Если проявятся хоть какие-то негативные изменения, придется делать кесарево сечение.

— Я бы предпочла естественный ход событий, — возразила Карен.

— Поверьте мне, я тоже. Я не одобряю кесарево сечение, когда к нему прибегают без необходимости, однако в экстренных случаях оно спасло не одну жизнь. И еще проблема: как роды скажутся на вас. Нет, в моей практике бывали самые разные случаи: худышки играючи производили на свет малышей по семь и восемь фунтов. Однако при вашем хрупком сложении я бы не ставил под угрозу ваше здоровье и здоровье малышей…

— Да, я с вами согласна.

— Вот и чудесно. Что до наблюдения за вами… тремя, — сказал акушер, — Айрин пообещала заглядывать к вам всякий день по дороге на работу. Так что она станет измерять пульс и сердечный ритм малышей, и все такое прочее. Либо придется вас госпитализировать.

— Ох, только не это!

— Я знал, что вы не одобрите, — нахмурился акушер. — Однако, Карен, поверьте мне, если и впрямь понадобится положить вас в больницу, это — пустячная цена за здоровеньких малышей и здоровую маму!

Вернувшись домой, Карен первым делом отправилась на поиски мужа. Найдя Майлза в складском помещении, она растерянно замерла. Но, должно быть, он по выражению лица жены сразу заподозрил неладное, потому что поспешно подошел к ней и, взяв ее под руку, вывел наружу. Там он усадил Карен на деревянную скамейку под раскидистым деревом.

— Что такое, дорогая? Уж больно серьезный у тебя вид.

Карен пересказала врачебные прогнозы. Однако, вопреки ее ожиданиям, Майлз нимало не удивился.

— А! Акушер надумал-таки поставить тебя в известность!

— Надумал… О чем ты? Ты уже знал? — поразилась она.

— Скажем иначе: у меня зародились некоторые подозрения, так что я переговорил с Айрин, а у нее и самой на душе было как-то неспокойно. Потом мы посоветовались с акушером, но решили тебя пока не волновать: кто знает, может, мы зря забили тревогу!

— Ушам своим не верю! — до глубины души возмутилась Карен. — Я вам кто — шестнадцатилетняя глупышка?

Майлз оглядел ее необъятный шерстяной свитер и синюю юбку. Затем расхохотался и расцеловал все ее пальчики по очереди.

— Нет, что ты! Ты, безусловно, солидная замужняя дама, к тому же изрядно беременная, у которой и без того забот по горло, чтобы добавлять еще!

— Ты, наверное, поэтому и маму сюда вызвал!

— Поверь, когда я позвонил, миссис Торп сказала, что умирает от желания приехать, да только стесняется злоупотреблять моим гостеприимством.

— А Айрин? — не сдавалась Карен.

— Милая, да она тебя обожает! Айрин сама предложила заезжать к тебе по утрам, я тут вообще ни при чем! Еще вопросы есть?

И вдруг, ни с того ни с сего, Карен захотелось сквозь землю провалиться от стыда: ишь, раскапризничалась, словно девчонка-школьница!

— Нет, что ты! Спасибо тебе. Я просто…

— Просто ты любишь, чтобы решения исходили от тебя.

— Я неисправимая феминистка, верно? — комично вздохнула она.

— Запомни, что бы ни случилось, мы все рядом и тревожиться тебе не о чем.

Карен склонила голову на плечо мужа. Слова «я люблю тебя!» дрожали у нее на устах, но сверхчеловеческим усилием воли Карен сдержала опрометчивое признание. И снова ушла в свой маленький, изолированный мирок, где находила убежище последние месяцы: сложила руки на животе и мысленно сосредоточилась на желанных двойняшках.

Безотказное средство сработало, так что она и не заметила, как Майлз наблюдает за ней, озабоченно хмурясь.


После ланча Карен поднялась в спальню, но сон упорно не приходил: непрошеные мысли так и лезли в голову. За последние недели она сделалась на редкость чувствительной, и хотя отлично знала, что это — один из симптомов последних месяцев беременности, легче ей не становилось. Все страшное и печальное, особенно если дело касалось детей, затрагивало ее куда сильнее обычного. И еще одолевали сны: странные, красочные, зачастую граничащие с кошмарами.

Карен беспокойно заворочалась в постели, заставляя себя подумать о Майлзе: ведь и ему теперь приходилось непросто! Он окружил жену заботой, инстинктивно угадывал, что теперь любовные ласки ее только раздражают, хотя ей по-прежнему приятно ощущать рядом сильное, мускулистое тело, чувствовать исходящее от него тепло. И беспрекословно мирился с ее желаниями и капризами.

Но предельно заботливый, внимательный, нежный Майлз так и не удосужился сказать жене, что любит ее. Может быть, истинная любовь в словах не нуждается?

Однако в душе Карен нарастала неодолимая потребность выразить собственные чувства, что бы там ни думал об этом Майлз. Возможно, желание было подсказано мрачными размышлениями как о кесаревом сечении, так и картинами мук естественных родов.

Карен встала, отыскала блокнот и ручку, устроилась у камина и принялась писать. В каждое слово она вкладывала частичку исстрадавшейся души.


Милый Майлз, хочу признаться тебе в любви, да только не знаю как. Может быть, стоит вернуться к самому началу? Кажется, я любила тебя всегда, все это время, самой себе не отдавая отчета. Вот откуда мои приступы хандры и раздражительности, которым я поначалу и определения подобрать не могла. Наш роман казался таким современным, таким демократичным: дескать, мы — взрослые люди, ничего друг от друга не требуем, на чужую свободу не посягаем!