Он кусает губы и смотрит в сторону. Не отвечаю, пока его взгляд не возвращается снова ко мне. Он пожимает плечами, словно только что открыл давно скрываемый большой секрет. И, похоже, так оно и есть.

— Я был напуган, — говорю я ему.

— А теперь ты тоже боишься?

— Да. Но я здесь. И я никуда не собираюсь.

Он кивает и вымученно мне улыбается. Я улыбаюсь ему тоже.

— Ладно, твоя очередь, — говорю.

— Правда или действие?

— Правда.

— Ты когда-нибудь влюблялся в другого ученика?

— Нет.

Думаю, мой быстрый ответ был действительно слишком быстрым. Роберт, похоже, не поверил, как будто это «нет» вылетело на автомате, на рефлексе и нисколько не связанно с правдой. Такие автоматические ответы я слышу на уроках постоянно. Когда говорю: «Остановись», а ребёнок отвечает: «Что? Я ничего не делал». Даже если бы я заснял всё на видео, это не помогло бы. В ответ всегда слышится лицемерие и недовольство.

Может, мой ответ прозвучал для Роберта так же? Так или не так, но я собираюсь это выяснить:

— Правда или действие?

— Не хочу больше играть, — говорит Роберт.

Он вытягивает ноги и закидывает мою стопу себе на колени, потом просовывает пальцы своей руки между пальцами на моей ноге.

— Ну, давай. Ещё разок.

Он вздыхает — признак смирения:

— Правда.

— Что тебя тревожит?

Его взгляд встречается с моим, и я уже не уверен, что хочу знать ответ. Внутренне готовлюсь к тому, что сейчас услышу.

Роберт набирает в грудь побольше воздуха и начинает говорить, одновременно сгибая мои пальцы на ноге вперёд и назад:

— Я боюсь, что в один день всё изменится. Что со временем я тебе надоем. Что не смогу позволить себе учёбу в колледже. Что уеду и мне придётся заниматься тем, что не нравится. Что, когда я уеду, ты встретишь кого-то другого. Что кто-то узнает о нас и это обернётся против нас. И что, если всё обернётся против нас, то ты уйдёшь.

— О многом же ты волнуешься.

Полдень проходит слишком быстро. Роберт уходит в два часа дня, прямо перед концом седьмого урока, после долгих и крепких объятий, которые мы оба размыкаем с большой неохотой. В вельветовых брюках и лёгком вязанном пуловере направляюсь в «Деревню мисс Смит» за Кики. По пути отправляю Майе сообщение, что сегодня у меня нет дополнительных занятий.

Роберт

— Мне позвонили со школы и сказали, что ты сегодня отсутствовал.

Одной рукой держу телефон, а второй открываю дверь гаража. Вот, чёрт! Нужно было самому позвонить в школу утром.

— Я почувствовал себя плохо, когда приехал на парковку, поэтому повернул и поехал домой. Я должен был позвонить тебе. Прости. — Изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос вызывал жалость.

— И ты не отвечал на звонки.

— Кажется, я поставил телефон на вибрацию, — бормочу и пытаюсь быть убедительным. — Я вернулся, улёгся в постель и проспал весь день.

Собственно, это я и собираюсь сейчас сделать. Пока мы разговариваем, снимаю обувь и стаскиваю через голову футболку.

Когда она возвращается домой, я лежу, укрывшись одеялом, снова мысленно перепроживаю весь день и ещё думаю о будущем. Что меня ждёт после августа? Батон-Руж находится в нескольких часах езды. Пять часов или больше. Даже до Колледж-Стейшена ехать два часа, хотя я вряд ли смогу начать обучение в A&M так поздно.

Мама заглядывает в мою комнату сказать, что она дома.

— Ма, — говорю я, когда она собирается уходить, — а если я не пойду в университет Луизианы? А если я не буду изучать медицину?

— Роберт, если ты не хочешь, то мы что-нибудь придумаем. Хорошо? Не позволяй, чтобы тётя Уитни или твой покойный дед принуждали тебя делать то, что тебе не по душе. Но, думаю, решение придётся принять уже очень скоро.

Эндрю

Майя бросает сумку и ключи на стол и обнимает Кики.

— Мамочка, смотри!

У Кики полная ладошка натёртого сыра пармезан: она бросала его в салатницу. Большей частью.

— Люблю сыр, — говорит Майя, аккуратно беря губами сыр с ладошки Кики. — Как прошёл твой день? — спрашивает она.

— Хорошо. Как твой?

— Мою должность ещё не сократили, значит, думаю, хорошо. Спасибо, что забрал Кики. Сегодня учеников не было?

— Нет.

— Повезло тебе. Что на ужин?

Она идёт через кухню к месту, где на небольшом гриле готовятся отбивные котлеты из куриной грудинки.

— Салат «Цезарь» с курицей. Нормально?

— Отлично. Пойду переоденусь.

Она возвращается в клетчатых фланелевых штанах от пижамы и облегающей белой футболке. Я режу куриное мясо кусочками и бросаю его в салат. Кики уже переключилась на гренки.

Майя тянется к шкафу и достаёт оттуда две неглубокие салатницы.

— Ты принимал душ, когда вернулся домой? Твоя ванная комната вся мокрая.

Зачем ты заходила в мою ванную комнату?

— Нет, вообще-то. Я только начал. Включил душ, а потом напрочь забыл о нём, —киваю в сторону Кики, будто она во всём виновата.

— Тогда почему полотенца мокрые?

Не похоже, чтобы Майя что-то подозревала. Она просто задаёт вопросы, говорю я себе. Вопросы, которых бы у неё не было, если бы она уважала моё личное пространство.

— Я плохо закрыл занавеску, а когда вспомнил о душе, вода была уже на полу. Я вытер её полотенцами и чуть позже бросил их в стиральную машинку.

— А-а, — говорит она.

Я чист, насколько может быть чистым человек. Но после ужина и чтения Кики (конечно же «Конь Роберт — любитель роз») я делаю то же, что и всегда — снова принимаю душ. Но прежде отправляю Роберту короткое сообщение.

Я так устааал ;)

Удаляю сообщение из отправленных, кладу телефон на кровать экраном вниз и отправляюсь в душ. Когда через десять минут выхожу, телефон перевёрнут экраном вверх. Это сразу бросается в глаза, потому что я всегда кладу телефон экраном вниз — вот такая странная привычка, — и вероятность, что в этот раз я поступил по-другому, равна нулю. Даже вспоминаю, что специально думал, что, если кто-нибудь зайдёт в мою комнату, то экран, если вдруг засветится, будет невиден.

Беру телефон и проверяю сообщения. Роберт ответил, но теперь высвечивается только его номер. Сообщение не прочитано. Чувствую облегчение, но не верится, что Майя шпионит за мной в моей комнате. Это нехорошо.

Натягиваю какую-то одежду. Я уже готов отправиться ругаться с ней, когда кто-то хватает меня за лодыжку. А потом слышно хихиканье.

— Что ты делаешь у меня под кроватью, непослушная девчонка?

Из-под кровати на четвереньках, прижимая к себе Спота, выползает Кики. Поднимаю дочь на руки. Сегодня на ней надета пижама с Русалочкой. Тёмные волосы взъерошены.

— Малышка, ты должна уже быть в постели.

Она засовывает в рот большой палец и улыбается:

— Я плячусь.

— Я знаю, что ты прячешься. Ты напугала своего папочку чуть ли не до смерти.

Во всех смыслах.

Глава

 

37

Эндрю

Я спал как младенец. И на следующее утро, к моменту, когда нужно отправляться в школу, чувствую себя готовым к встрече со своими девятиклассниками. Захожу в туалет. Лицо в зеркале слишком счастливое для школы. Пытаюсь расслабиться, перестать улыбаться, выглядеть более серьёзным и грозным, каким и должен быть через сорок минут. Попытка не думать о вчерашнем дне приводит к тому, что всё всплывает в памяти в мельчайших подробностях, и я не только начинаю улыбаться, но и, чёрт, у меня снова эрекция.

Заставляю себя подумать несколько минут о Стивене Ньюмене. Он для меня что-то вроде анти-афродизиака, если такой вообще существует. Выхожу из туалета и продолжаю думать о Стивене.

После заменявшей меня учительницы на столе полный бардак. Там же лежит нацарапанная её каракулями записка о том, что она «...не должна следовать моим планам... и, вообще, она — не учитель математики... ей сказали, что она не обязана учить математике во время замещения...», а также о том, что она устроила всем моим ученикам выходной.

Великолепно!

Что может быть хуже, чем справиться с классом из четырнадцати- и пятнадцатилетних подростков за несколько недель до начала весенних каникул? Только ситуация, когда ими приходится управлять после заменявшей учительницы, давшей слабину на один день. Даже представить себе не могу неприятности, в которые ученики вляпались, пока учительница читала книгу, рылась в Интернете на моём компьютере или проверяла статусы друзей на своём iPhone.

Бросаю взгляд на подпись внизу записки — в следующий раз попрошу, чтобы её больше не назначали на мои уроки. Боб Уилсон.

О!

В любом случае я не удивляюсь, видя, что мои ученики заходят на первый урок, как стая павианов. И, конечно же, нет ничего удивительного, что Стивен Ньюмен неспеша входит в класс через несколько секунд после звонка. Нельзя это снова игнорировать. Стивен явно проводит между нами черту, желая узнать, переступлю я её или нет. Но он выбрал не того парня. Или он, или я. Или я заставлю его ответить за свои действия (несмотря на влияние его отца), или этот класс будет до конца учебного года для меня потерян.

— Усаживайтесь и доставайте домашнюю работу, — говорю я. — Стивен, ты опоздал. Принеси, пожалуйста, допуск от завуча41.

Он останавливается и делает руками жест, будто говоря, что я сошёл с ума.

— Я не опоздал, — говорит он возмущённо. — Во время звонка я был уже в дверях.

— Ты опоздал. Иди!

— Вы с ума сошли. У вас что? Есть что-то против футболистов?

— Я не шучу, — говорю я спокойно. — Получи допуск или я напишу на тебя докладную.

За нами наблюдает весь класс. Стивен поворачивается к двери и бормочет так, чтобы было слышно всем: «Чёртов хуесос».