Однажды он досидел до самого закрытия и проводил Магду домой. Потом она рассказывала Любе, что он — вдовец и ветеран многих войн, а после того как вышел в отставку, провел много лет в каких-то экзотических странах — в Уганде, Танзании, Кении. Однако нынешние режимы там пришлись ему не по вкусу, и недавно он вернулся на родину. Теперь собирается купить небольшой отель или пансионат в окрестностях Брайтона.

— Таких мужчин я еще не встречала. Кажется, у него серьезные намерения. Главное — не спугнуть его.

* * *

«Ишь, как они счастливы, прямо голубки», — думала Люба, наблюдая в окно за матерью и ее поклонником. Полковник Джонсон держался очень прямо, ведя улыбающуюся Магду под руку. Войдя в дом, она первым делом показала дочери колечко с крошечным брильянтиком.

— Мы с полковником Джонсоном собираемся пожениться, — со слезами на глазах сообщила она.

Люба переводила взгляд с застывшей на лице полковника улыбки на взволнованную мать. Интересно, она и в постели будет называть его «полковник Джонсон»?

— Я очень рада за тебя, мама, — сказала она, обняв ее и впервые за последние годы, обратившись к ней не по имени.

Полковник по-прежнему стоял, как на строевом смотре, чуть поодаль. Люба не знала, пожать ли ему руку, поцеловать ли в щеку. Чтобы нарушить неловкое молчание, она выбежала на лестницу и крикнула:

— Жинжа! Янош! Магда выходит замуж!

Вскоре соседи уже были в комнате. Начались поздравления. Янош сказал, что по такому случаю непременно надо выпить.

— Отпразднуем это событие! Пошли, пошли!

— Магда, дорогая, идите, — сказал полковник. — А мне нужно перемолвиться с Любой словечком-другим.

Янош направился к двери, а рослая, дородная Жинжа потащила за собой Магду. Люба осталась наедине с улыбающимся полковником, чувствуя себя крайне скованно и неловко.

— Давайте присядем, — сказал он и подвел ее к дивану.

Люба не решалась взглянуть ему в лицо и видела только заутюженные стрелки на его брюках.

— Люба, я люблю вашу мать и надеюсь быть ей хорошим мужем, — с характерной британской четкостью, словно откусывая каждое слово, начал он. — Я и вас люблю и надеюсь, что стану вам вторым отцом. Я присмотрел в окрестностях Брайтона небольшую гостиницу и уверен, что если мы втроем приложим некоторые усилия, то добьемся успеха.

Его отрывистый выговор мешал Любе — она не все понимала. Интересно, каково Магде, которая вообще еле-еле знает английский?

— Мне известно, как трудно вы жили. Я хочу, чтобы теперь ваша жизнь стала счастливой. Вы, дорогая Люба, получите то, чего были лишены, — счастливое детство. Магда сказала мне, что у вас несомненные способности к рисованию, — их надо развить. Что еще вам по вкусу? Танцы? Я пошлю вас в балетную школу. Плаванье? В Брайтоне для этого будут все условия. Я хочу, чтобы вы занимались тем, что вам нравится, а не сидели на складе.

У нее на глазах выступили слезы, и начищенные башмаки полковника расплылись в два радужных пятна.

— Со всеми своими заботами и тревогами приходите ко мне, — продолжал он все с той же застывшей улыбкой. — Мы обсудим и решим все проблемы, и уверен, что станем друзьями. Я помогу вам. Но и вы, — тут Люба в первый раз подняла на него глаза, — и вы мне помогите. Помогите сделать вашу маму счастливой.

Люба припала к его плечу.

— Спасибо, спасибо вам. Я… все сделаю… я помогу, честное слово…

Как могла она сомневаться в искренности этого маленького, улыбающегося человека? Он любит Магду, он хочет, чтобы она была счастлива. Волна нежности поднялась в ней. Наконец-то у нее есть отец! Наконец-то будет настоящая семья! Из «полковника Джонсона» он станет «папой». Она поможет ему! Она сделает все, чтобы он гордился ею.

* * *

На регистрации брака в городской ратуше присутствовали миссис Кулик и Жинжа, возвышавшаяся над своим Яношем. Местная газета прислала фоторепортера. Романтическая история: британский герой берет в жены полячку-изгнанницу. Конец долгим мукам. Начинается новая жизнь. После скромного приема Джонсон отбыл в Брайтон, чтобы подписать купчую на отель. Так что первой брачной ночи, к удивлению Любы, не было. Она, вообще, не знала, спал ли уже полковник с Магдой.

Новобрачная сияла от счастья. Она стала законной женой настоящего британского джентльмена — обходительного, культурного, вежливого, с безупречными манерами. Она вспыхивала, как девочка, когда к ней обращались «миссис Джонсон». «Да ведь она проститутка, — эта мысль вдруг кольнула Любу. — Мы с ней обе потаскухи, мы этим зарабатывали себе на хлеб». Но теперь все будет иначе. Теперь они заживут нормально и счастливо — полковник Стенли Джонсон, миссис Магда Джонсон и их дочь, мисс Люба Джонсон.

Глава V

1954.

ГОЛЛИВУД, КАЛИФОРНИЯ.


Каждый студент должен был в качестве курсовой работы снять десятиминутный ролик и показать материал профессиональным кинематографистам. Когда Дэнни узнал о том, что в этом году темой одночастевки выбрана война, он оцепенел. Все его сокурсники рылись в документах Нюрнбергского процесса, просматривали военную хронику, а он слишком усердно в свое время пытался забыть все это. Он не мог снова стать Мойше. Он хотел даже отказаться от курсовой, но это означало бы потерю целого года.

Внезапно его осенило — он снимет фильм о Тайроне. Пусть чернокожий десантник возвращается с войны к себе на Юг с маленькой белой девочкой, оставшейся сиротой. Фильм будет называться «Спасенная».

С подбором актеров хлопот не было: все, с кем он подрабатывал в кафетерии, мечтали повертеться перед камерой в надежде, что их заметит кто-нибудь из профессионалов. Расходы по съемкам брал на себя университет. Трудности возникли было с исполнителем главной роли, поскольку чернокожих актеров было мало. В конце концов Тайрона сыграл повар и справился со своей задачей блестяще.

Натуру снимали в предназначенном на снос квартале, на месте которого собирались выстроить стадион. Фейерверк и салют в честь Дня Независимости прекрасно заменили фонограмму батальных сцен. В первый день съемок Дэнни, стоя перед своими актерами и объясняя им смысл сцены, окончательно поверил, что когда-нибудь станет режиссером.

«Спасенная» получила первую премию.

* * *

Довольно скоро после этого Милтон Шульц, прыткий и шустрый молодой человек из агентства «Фэймос Артистс», входивший в жюри, пригласил его на «интервью».

Дэнни пришел в дом на углу Биверли-Драйв и Уилшайр-Булевард загодя, поднялся на шестой этаж и стал ждать в приемной. Вокруг сидели, стояли, расхаживали молодые красавцы, сексапильные девушки и какие-то бородачи — писатели, как он догадался. Когда появился мистер Чарльз Гроссман, все взоры обратились к нему, хотя на улице никто не обратил бы на него внимания. Однако этот человек ничем не примечательной наружности — среднего роста, темноволосый, круглолицый — был одним из самых удачливых и влиятельных голливудских агентов. Не взглянув на тех, кто часами, а, может быть, сутками ждал встречи с ним, он прошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.

— Мистер Деннисон, — раздался голос секретарши, — пройдите, пожалуйста, налево по коридору, последняя дверь.

У Милтона Шульца было пухлое лицо, украшенное реденькой бородкой, не делавшей его старше. Ему, наверно, было лет на пять больше, чем Дэнни. За очками в черепаховой оправе весело поблескивали маленькие глазки, и казалось, он еле сдерживается, чтобы сию минуту не выложить какой-нибудь забавный секрет. Когда он, встав из-за стола, пошел навстречу Дэнни, тот заметил, что на нем туфли на высоких каблуках и толстой подошве — ему явно не хватало роста: Дэнни рядом с ним казался просто гигантом.

— Мне понравилась ваша лента, — с места в карьер начал Шульц. — Сценарий сами писали?

— Сам.

— Сами поставили, сами продюсером были?

— Да.

— Великолепно! Мастерская работа! И берет за душу!

— Спасибо, — скромно ответил Дэнни.

— А сцена с девочкой — просто потрясающая. Сразу вспомнились все невинные жертвы нацизма. Я был глубоко тронут. Вы — еврей?

Дэнни почувствовал знакомую тяжесть под ложечкой.

— Нет… Но всегда восхищался этим народом и, как многие, ужасался тем страданиям, которые выпали на его долю.

— Ну, среди гоев таких, положим, немного, — пробормотал Шульц.

— Как вы сказали? Среди кого?

— Среди гоев. Ну, неевреев. В этом слове ничего обидного нет — с улыбкой пояснил Шульц.

Дэнни, глубоко вздохнув, ответил слабой улыбкой.

— Однако здесь, в Голливуде, еврейская тема успеха не имеет, залов не собирает. Тут другое нужно. — Он подмигнул и показал на фотографию пышногрудой девицы. — Одна из моих клиенток. Нужны такие, как у нее, или даже побольше.

Оба засмеялись. Шульц подвел Дэнни к кожаному дивану, перед которым на столике стояли шахматы.

— Играете?

— Нет, не приходилось.

— Вот это зря. Замечательная штука. Ну, это так, к слову… Скажите, что вы собираетесь делать?

Ответ у Дэнни был припасен заранее.

— Собираюсь снимать художественные фильмы.

Черные брови Шульца изогнулись, как два полумесяца.

— Вот как? Ни больше, ни меньше?

— Ну, я…

— Чтобы иметь право скомандовать «Мотор!», курсовой одночастевки мало.

Дэнни покраснел.

— Давайте-ка лучше начнем с телевидения.

— Придется ехать в Нью-Йорк?

— Нет, можно и тут посидеть. Я вас представлю одному из режиссеров Си-Би-Эс. Идет?

— Да, сэр, конечно.

— Да зови меня просто Милт.

— Хорошо, сэр. То есть, Милт.

Агент набросал несколько слов на листке бумаги.