Дэнни удивило скромное убранство дома, выдержанное в приглушенных серовато-бежевых тонах, оно придавало обстановке особую изысканную простоту, служа прекрасным фоном для великолепного собрания живописи: Дэнни заметил полотна Моне, Вламинка, Матисса, Шагала, а чьей кисти принадлежали другие, он не знал.

К ним приблизился Чарли Гроссман, и Дэнни впервые в жизни представилась возможность поговорить с человеком, чье агентство забирало десять процентов всех его гонораров. Во избежание недоразумений Милтон поторопился представить его:

— Чарли, познакомьтесь с одним из самых значительных наших клиентов — Дэнни Деннисон.

Гроссман, словно знал Дэнни с детства, похлопал его по спине.

— Налейте себе что-нибудь, Дэнни. Будьте как дома.

И он отошел к Джеку Уорнеру и Деррилу Зануку — двум крупнейшим киномагнатам, ненавидевшим друг друга лютой ненавистью, но на людях демонстрировавшим самые нежные чувства. Милт, Сара и Дэнни — неразлучные, как три мушкетера, двинулись по просторному холлу, заглядывая направо и налево в комнаты, набитые знаменитостями. Здесь были самые «сливки» — Джоан Кроуфорд, Рита Хэйуорт, Кэтрин Хэпберн и все руководители голливудских студий. Ширли Маклейн в «мини» громко хохотала над остротой, пущенной ее братом Уорреном Битти с другого конца гостиной. Джейн Фонда, Не обращая никакого внимания на окружающих, нежно держала за руку своего нового французского мужа Роже Вадима. Но сколько бы звезд ни собралось здесь, все взоры притягивала к себе Элизабет Тейлор, которая в этот вечер подчеркнуто не замечала Ричарда Бартона.

Когда гостей пригласили к столу, все во главе с губернатором Калифорнии Рональдом Рейганом и его женой Нэнси потянулись в освещенный свечами сад. Персики на ветках соперничали красотой с персиками на фарфоровых блюдах, которыми были уставлены окружавшие плавательный бассейн столы. Каждый стол был украшен орхидеями. Дэнни убедился, что и на карточке перед прибором его фамилия переврана. Соседкой справа оказалась знаменитая миссис Чендлер, основательница Музыкального центра, где так привольно жилось театру, опере и балету. Место слева было не занято. На карточке значилось: «Мисс Стефани Стоунхэм». «Вот влип, — подумал Дэнни, — нечего сказать, повезло: посадили между вдовствующей императрицей и старой девой».

По другую сторону пустовавшего стула сидел бывший оптик и нынешний глава компании «МТТ» Адольф Бернс, непринужденно переговаривавшийся с миссис Чендлер через голову Дэнни, словно тот был невидимкой. Бернс носил очки, но, должно быть, как думал Дэнни, он неверно выписал себе на них рецепт.

В эту минуту что-то произошло. Бернс остановился на полуслове и заулыбался, глядя куда-то поверх головы миссис Чендлер. Дэнни взглянул туда же.

По дорожке, выложенной каменными плитами, к их столу шла женщина. Все головы поворачивались к ней. Неудивительно — никого красивей ее Дэнни в жизни не видел. Высокая и тонкая, с золотистыми волосами до плеч, она, казалось, не шла, а стремительно плыла между столами, держа курс прямо на него. Бернс поднялся ей навстречу, расцеловал ее в обе щеки.

— Стефани, дорогая, наконец-то! Я уже начал опасаться, что вы совсем не придете.

— Ну как же я могла не прийти? — она грациозно опустилась на стул.

Дэнни не мог отвести глаз от ее длинной, молочно-белой шеи, так плавно перетекавшей к безупречно выточенным оголенным плечам и к облачку голубого шифона, которое трепетало на полной груди.

Окинув его взглядом дымчато-серых глаз, она взяла со стола карточку:

— Мистер Денисон?

— Да, только с двумя «н».

Она улыбнулась.

— А вы — мисс Стефани Стоунхэм?

— Как вы догадливы…

— Вы — актриса?

— Господи, конечно, нет! — хрипловато рассмеялась она. — Последнее, чего бы мне хотелось в этой жизни, — это быть актрисой!

Чтобы такая красавица не хотела сниматься в кино? Для Дэнни само собой подразумевалось, что всякая миловидная девушка в Голливуде мечтает стать звездой. Краем глаза он видел, что мажордом, склонившись к Бернсу, что-то шепчет ему на ухо, а тот поднимается. Обернулась и Стефани:

— Вы меня покидаете, Адольф?

— Что поделаешь, дорогая, я должен отвезти Агнес домой. Для нее час коктейлей опять несколько затянулся, — добавил он не без досады.

— Ах, как жалко. Поцелуйте ее за меня.

— Непременно. А вы не забудьте — в пятницу вечером мы вас ждем.

— Адольф, я не смогу… Я должна быть на Лонг-Айленде.

— Это очень досадно, Стефани. Нам будет вас не хватать. Ну передайте в таком случае Джи-Эл, что мы постараемся все же выбраться с ним на юг Франции, — и он отошел, так ни разу и не взглянув на Дэнни.

Пока Стефани, не притронувшись к супу, маленькими глотками пила вино, Дэнни предпринял попытку возобновить беседу.

— Вы живете на Лонг-Айленде?

— О, нет, просто отец устраивает прием в честь принцессы Маргарет и требует, чтобы я непременно была там.

Да что она, издевается над ним, что ли? Очень хороша, но несет какую-то несусветную чушь.

Подали «гвоздь программы» — лососину со спаржей и рисом, — но соседка не ела, а занималась тем, что складывала рис на тарелке маленькими кучками. Дэнни, соображая, как продолжить разговор, смотрел на ее длинные, тонкие пальцы, нервно вертевшие вилку. Внезапно она поднялась со своего места:

— Пойду повращаюсь в обществе и заодно выясню, кто доставит меня домой.

— Останьтесь в моем обществе, и я возьму это на себя, — быстро проговорил Дэнни.

Их глаза встретились. Он видел, что она оценивает его, и чувствовал, что оценка довольно высокая.

— Ну что ж, — сказала она. — Я сейчас буду готова.

Она ушла, и только тут Дэнни спохватился, что его привезли сюда Шульцы на своей машине. Да где же они? Миссис Чендлер, обращаясь ко всем сразу, пустилась в пространные описания оперной премьеры, недавно прошедшей в ее Центре. Дэнни вертел головой, пока наконец не заметил махавшего ему рукой Милта. Когда миссис Чендлер на минутку остановилась перевести дух, он сумел улизнуть от стола.

— Милт, кто такая эта Стефани Стоунхэм, с которой меня посадили?

— Ты что, не знаешь?

— Не знаю. Вижу, что при больших деньгах. И очень хороша.

— Это дочь Д. Л. Стоунхэма.

— А это кто?

— То, что называется «акула Уолл-стрит», один из самых богатых людей страны.

— Так, значит, она в самом деле летит на Лонг-Айленд?

— Дэнни был ошеломлен.

— А почему бы и нет, раз там живет ее отец?

— И будет обедать с принцессой Маргарет?

— Вполне вероятно.

Дэнни всегда гордился тем, что сразу умеет расслышать ложь в словах собеседника. И вот вам, пожалуйста, — не поверил чистой правде.

Он стал озираться по сторонам, но ее нигде не было. Гости уже разъезжались. Может быть, кто-нибудь другой предложил подвезти ее? Тут его слегка дернули за рукав:

— Вы собирались бросить меня на произвол судьбы?

Перед ним стояла улыбающаяся Стефани — она показалась ему еще красивей, чем прежде.

— Что вы! Я договаривался с тем, кто нас отвезет, — и показал на Милтона.

— Привет, — сказал тот, пожимая ей руку. — Я агент этого блистательного юного дарования. Дела его идут так успешно, что вечерами я подрабатываю еще и шофером, — и он зашелся своим кудахтающим смехом.

Когда сели в машину, Дэнни заметил, что Сара внимательно разглядывает шифоновое платье Стефани — изысканно простое, классически строгое и дьявольски шикарное, — так разительно отличавшееся от ее собственного аляповатого туалета с топорщившимися на обширной груди кружевами.

Милтон был в отличном настроении и не умолкал ни на минуту, не давая Дэнни перемолвиться со своей спутницей хотя бы словом.

— А этот знаете? — Милтон хохотал, еще не успев начать рассказывать. — Решил один пьяный заняться подледным ловом. Продолбил лунку, опустил леску, сидит и ждет. Вдруг слышит громовой голос, — он заговорил громкий, натужным басом: «Здесь рыбы нет!» — и обернулся посмотреть, как воспринимают анекдот на заднем сиденьи.

— Милт, я тебя умоляю, следи за дорогой, — сказала Сара, слышавшая эту историю много раз.

— Ну вот, — продолжал неугомонный рассказчик, — он, значит, встает, переходит на другое место, снова вертит лунку и снова слышит голос: «Здесь рыбы нет!» И так — несколько раз. Потом поднимает голову и спрашивает: «А кто это со мной говорит?» А голос отвечает: «Тренер по фигурному катанию!»

Милт судорожно задергался от смеха, и Сара на всякий случай положила руку на руль.

— Чтоб ты был Боб Хоуп — так нет, — сказала она.

Но Стефани расхохоталась еще громче и веселей, чем Милт. Дэнни понравилось, что она ведет себя так раскованно и естественно. Когда понеслись по Родео-драйв к отелю «Беверли Уилшир», он отважился слегка прижаться бедром к ее бедру. Она ничего на это не сказала, но и не отодвинулась. У дверей отеля он пожелал ей спокойной ночи и галантно поцеловал руку.

— Вижу, мои уроки пошли тебе на пользу, — закудахтал Милт, когда он вернулся в машину.

— Милт, и Казанова из тебя — тоже никакой, — вздохнула Сара.

* * *

Наутро Дэнни первым делом отправился в цветочный магазин и послал Стефани букет белых роз, приложив к ним записку:

Позвоните мне, прежде чем они завянут.

Дэнни Деннисон (через два «н»).

После чего отправился в кабинет Милта Шульца, недавно заново отделанный Сарой в восточном вкусе (даже шахматы были китайские, а фотография очередной старлетки висела на стене в бамбуковой рамочке).

— Не могу ее забыть, — признался он Милту, глядя, как внизу течет поток автомобилей.

— А придется. Джи-Эл — не только ее папаша, но и всем известный сукин сын. Он тебя близко к ней не подпустит.