– Конечно, а ты думаешь, что они ночевать здесь будут? Уведу, но только сначала я хочу помириться с тобой. Ну, и? – Игорь поднял свой стакан и подал мне отставленный в сторону сок.

Я решила не вредничать и взяла его. Игорь легонько чокнул по моему стакану своим и выпил залпом содержимое. Я отпила глоток сока – вкусный, апельсиновый, и алкоголь не подмешали. Сок я выпила полностью – очень люблю с мякотью. Игорь расплылся в улыбке и радостно произнёс:

– Ну, вот и всё, теперь мы друзья. Ну, что – мир?

– Мир, – буркнула я тихо.

Но Игорь вовсе не торопился вернуться к своим друзьям и снова завёл разговоры про танцы, потом про спорт, кажется, про бокс. Он говорил ещё что-то, но я его уже почти не слышала. В голове шумело, перед глазами всё расплывалось, и голос Игоря стал совсем далёким и неразборчивым.


Очнулась я, наверное, от боли. Болело всё тело, в голове гудело, а между ног нещадно жгло. Я с трудом разлепила веки и увидела перед лицом какое-то движение. Зрение фокусировалось медленно. Сквозь пелену в глазах я с трудом разобрала, что именно маячило перед глазами. Весь мой ослабленный организм взбунтовался, и меня вырвало фонтаном прямо на ЭТО. Раздался отборный мат, и на мою голову обрушился сокрушительный удар.

Я в какой-то липкой, чёрной трясине, дышать трудно. Хочу пошевелиться, но тело меня не слушается, и глаза не открываются. Слышен какой-то писк – сначала громкий, пронзительный, но постепенно он отдаляется, и меня проглатывает чернота.

Никак не получается открыть глаза, ощущаю страшную тяжесть в голове и снова слышу противный писк. Что со мной, что это пищит? Пытаюсь что-то вспомнить, но голову пронзает острая боль. Снова проваливаюсь в обезболивающий мрак.

Нет сил разомкнуть тяжёлые веки. Где я? Как сквозь вату слышу голос Эльвиры:

– Скажите, когда она очнётся? – кажется, бабка плачет.

– Не волнуйтесь, теперь всё будет в порядке. Девочка скоро придёт в себя, а пока она спит и набирается сил. Сейчас это именно то, что ей необходимо. Не плачьте, пожалуйста, Эльвира Вениаминовна, всё плохое уже позади. – Этот мужской голос мне незнаком.

– Спасибо, Павел Семёнович, я ваш должник. – А это голос полковника.

Где же я? У бабки, что ли? А что это тогда пищит всё время? Хлопнула дверь – кто-то вошёл или вышел. Всхлипнула бабка.

– Лёнечка, а вдруг она умрёт, что тогда будет?

– Хватит рыдать, слышала, что врач сказал – всё плохое позади. Теперь выживет, а заодно и выспится.

– Лёня, мы должны забрать Диану к себе, она больше не сможет там оставаться.

– А я давно тебе говорил – забрала бы сразу, и девчонка была бы в порядке.

– Лёнечка, так я же за тебя переживала, ты ведь не любишь посторонних в доме.

– Кажется, она твоя внучка, я ничего не путаю? А ты, вероятно, самая херовая бабка. – Полковник был явно раздражён. А бабка снова разрыдалась.

– Какое счастье, что Эдик вернулся домой, иначе даже боюсь представить, что бы было. Ох, горе-горе! Лёня, что же теперь будет с нашим Артурчиком?

– Ты мне лучше про этого выродка даже не напоминай. Лично я с радостью утрамбовал бы его в колонию вместе с его дружками.

– Ох, ну зачем ты так говоришь, ведь я же тебе всё объяснила – Артур ни в чём не виноват. Это всё его друзья, а он совсем никак не мог им помешать. И Артур сказал, что Диана сама перед ними кокетничала. Она ещё юная, глупенькая девочка, ей захотелось внимания, – бабкин голос дрожал и срывался.

– Да что ты за дура такая, ты хоть сама себя слышишь? Диана твоя и руку сама себе сломала, и клофелина наглоталась, а потом и на х*й случайно напоролась, или специально прыгнула и в эйфории головой ударилась?! Эля, твою мать, ты идиотка совсем? Это групповое изнасилование и причинение тяжкого вреда здоровью. Это можно расценить как попытку убийства, между прочим. И не беси меня лучше своими причитаниями, иначе твой вонючий щенок уже сегодня будет на нарах. Сиди лучше тут и молись за здоровье внучки. Молча! – Раздались тяжёлые шаги, и хлопнула дверь.

Я лежала и пыталась анализировать услышанное, но голова гудела, как реактивный двигатель, а мысли путались. Нет, не могу сейчас думать. Спать...

Громко и весело щебечут птицы. Я открыла глаза – белый потолок и стены тоже белые. Где я, в больнице?

Так хочется пить. Дверь открылась и вошла молодая женщина в белом халате. Значит, я точно в больнице, а это, наверное, медсестра. Женщина ласково улыбнулась.

– Проснулась, спящая красавица? Ох, и намучились мы с тобой. Меня зовут Анна, я медсестра. Ну что, Диана, с возвращением тебя. Сейчас я врача позову, – она развернулась к выходу.

– Я пить хочу, – просипела я и не узнала свой голос.

– Это мы сейчас мигом устроим, – медсестра подскочила ко мне, и что-то прихватив с тумбочки, приложила к моим губам какую-то трубку. В голове промелькнули мерзкие картинки, и я поморщилась.

– Тебе что, больно? – забеспокоилась Анна, заглядывая мне в глаза.

– Нет.

– Хорошо, тогда пей потихонечку, – она наклонила к моим губам стаканчик с носиком-трубочкой. – Диана, у тебя такие красивые глаза и губы тоже. Ты вообще необыкновенная красавица, даже когда без сознания. Так что будешь жить долго, счастливо, и будешь кружить парням головы.

Уже вскружила, кажется – целый торнадо устроила. Красавица я, говорят, и даже необыкновенная, только хорошо ли это? И как я, бесправная малолетка, могу использовать свою красоту? Практика показала, что только себе во вред.

– Так, я пошла за доктором, а ты лежи, – распорядилась улыбчивая медсестра.

Ага, вот сейчас вскочу и побегу в волейбол играть.

Напоив меня, Анна подмигнула и вышла из палаты, а я задумалась в попытке восстановить трагические события. Полковник сказал, что было групповое изнасилование. Значит, меня изнасиловали. Но кто? Игорь? Артур? Стоп! Групповое! Это значит… они все??!

– Та-аак, а что это у нас с лицом? Деточка, у тебя что-нибудь болит? – пожилой врач взял мою руку, нащупал пульс, заглянул в глаза.

– Ничего не болит.

– Вот и прекрасно. Давай тогда знакомиться, меня зовут Павел Семёнович, и я твой лечащий врач. А тебя как зовут? – добрый доктор улыбался. Склеротик что ли – забыл, кого лечит?

– Диана.

– У тебя очень красивое имя, а фамилия у тебя какая?

– Кузнецова.

– А сколько же тебе лет, Диана Кузнецова?

– Почти тринадцать, – буркнула я. Достал уже своими тупыми вопросами, не мог в карточку заглянуть?

– А почему почти, это как? – удивился беспамятный лекарь.

Как-как! Кверху каком! Задрал уже, старый пердун.

– Тринадцать лет мне исполнится тринадцатого мая, – с трудом скрываю раздражение.

– Правда? Диана, ну тогда с днём рождения тебя! – торжественно произнёс чокнутый доктор, а я вытаращила на него глаза.

– Чего ты испугалась? Ты просто приболела и долго спала, а проснулась прямо в свой день рождения.

– А к-какое сегодня число? Хотите сказать, тринадцатое? – Врач кивнул. – А когда всё случилось? – я с ужасом и недоверием смотрю на него.

– А что случилось? – насторожился Павел Семёнович.

Он разве не знает? Как такое может быть? Я прикрыла глаза – не могу на него смотреть, если он знает. Или это я не должна знать? А ведь я могла бы и ничего не узнать, если бы не очнулась, когда меня… Господи, какой кошмар! Или если бы я не проснулась во время разговора бабки с полковником. А теперь как я должна себя вести? Ну уж нет, я не смогу пересказывать даже те крохи, которые всплывают в памяти – это слишком отвратительно. Да как вообще можно об этом говорить? А Шерхан – вдруг он узнает? И что будет, если узнает? Как же мне теперь...

– Диана, о чём ты задумалась? – доктор выглядит обеспокоенным. – Ты помнишь, что с тобой произошло?

– Я не знаю, я пришла домой к тётке, и там был Артур, и его друзья, и… и всё.

– Артур это кто?

Чмо в пальто! От нахлынувшего отвращения у меня даже голова разболелась.

– Это сын моей тётки, – постаралась я произнести как можно безразличнее.

– Ага, значит, Артур твой брат? – врач разговаривал со мной, как со скудоумной. Как же это бесит.

– Он мне не брат, – упрямо ответила я.

– Ну и ладно, – мягко согласился доктор. – Скажи, Диана, а почему тебе стало плохо?

– Не знаю, я разговаривала с Игорем, другом Артура, а потом всё. Я не помню.

– Может, ты что-то скушала?

– Нет, я совсем ничего не ела. Только сок пила.

– Вот и умничка, оказывается, ты всё прекрасно помнишь. Сок твой был испорченный и, выпитый на голодный желудок, дал такую реакцию. У тебя было сильнейшее отравление. Эти соки, деточка, вообще пить вредно. Поняла? – увещевал меня добрый, милый, брехливый дядюшка доктор.

И я кивнула. Конечно, я всё поняла – меня отравили, изнасиловали, чуть не убили, и во всём виноват сок. Что же тут непонятного?


Внутри меня пустота. Я прокрутила в голове все события и разговоры,  и должна, наверное, что-то чувствовать – обиду, злость, страх, да хоть что-то. Но пусто, даже боли нет больше. Я лежу, смотрю в потолок и хлопаю глазами, как деревянная чурка. И ничего не хочу. А ведь у меня сегодня день рождения, и это должно быть радостным событием. Я пытаюсь вспомнить, как это – радоваться, что это за ощущение? Радость мне приносила мама, а ещё танцы, и мои друзья, и клубника, и мороженое… Но мамы больше нет и не будет никогда. Танцевать я не хочу – такое со мной впервые. И не хочу никого видеть и ничего не хочу есть. Значит, радость – это что-то точно не моё.

Дверь распахнулась и ворвалась Эльвира с ландышами в руках и вся в слезах. Святая невинность.

– Девочка моя, слава богу, ты пришла в себя, радость-то какая! – бабка бросилась меня обнимать,  целовать, и поливать лживыми слезами. У неё радость, а я мечтаю, чтоб её здесь не было. – Дианочка, деточка, с днём рождения тебя, моя милая! Ты сейчас выздоровеешь, и мы купим тебе подарок – любой, какой ты захочешь!