Младенческие кудряшки сострижены, припухлость щёк сошла на нет. Что я могу пройти мимо своего сына, и не узнать его. И словно потворствуя моим страхам, сон перенес меня в толпу людей. Боже, сколько там было народу. Сколько детей! Мальчишек в разноцветных футболках. И какой-то из них – мой сын. Но я не знаю кто! Я хватала каждого за руку, заглядывала в глаза, в надежде увидеть зелёные крапинки вокруг радужки. Но с каждого лица на меня смотрели совершенно чужие глаза.

Проснулась я сырым, холодным рассветом. Холодно было настолько, что даже не верилось, что море рядом. Хоть снова беги и растапливай баню. Я надела джинсы, толстовку, тёплые носки, сверху длинный халат. Вскипятила себе чая и грелась о чашку, глотая напиток маленькими, непередаваемо горячими глотками. Тепло разливалось по телу, поднималось солнце. Прогрохотал первый трамвай, за ним второй. Я посмотрела на время и решила – пора. Сбросила халат, обула кроссовки и пошла прочь из дома.

Маршрут я уже знала. Через некоторое, непродолжительное время я уже сидела на ступенях какого-то муниципального учреждения на перекрёстке улицы, по которой должен был проехать Макс. Держала в руках одноразовый стаканчик с паршивым кофе, крошила булку наглым голубям, смотрела на дорогу. Время девять, пора бы уже и на работу ехать, пока моя задница не отвалилась на каменной ступеньке сидя.

– Не верь ему, – сказала я серенькой невзрачной голубке, вокруг которой с песнями и танцами увивался претендент на будущее потомство. – Лапши на уши навешает в лучшем случае.

Голубка была явно умнее меня, прислушалась к совету, и улетела на крышу соседнего здания. А на светофоре прямо в двух шагах от меня остановилась машина моего мужа.

– Проклятье, – буркнула я, и уткнулась взглядом в землю.

Максим был слишком занят собой, чтобы смотреть по сторонам. Когда положенные секунды истекли, его машина резво дернулась вперёд, исчезла за поворотом. Я поднялась, отряхнула попу, повязала платочек поприличнее, глядя в своё отражение в окошке. В моих руках была простая пластиковая папка из ларька гор.печати, шариковая ручка. На листке в рядок написаны фамилии, первые пришедшие мне в голову. Так как голова у меня была однозначно кривая, фамилии тоже не удались. Здесь были и Задрижоповы, и Писечкины, и Криворучкины, и даже один Спиридон Неудачник. Главное столбик. Завернула за перекрёсток, прошлась решительно. Постучала в первый же дом, на газоне которого валялись игрушки. Открыла девушка в униформе.

– Здравствуйте, – улыбнулась я во все зубы, искренне надеясь тому, что синяки на скулах, оставленные Сашей уже совсем не видно.

– Здрасьте, – отозвалась девица.

– Компания 'Ваш уют'! Мы проводим опрос, целью которого является разъяснение необходимости вашей улице своей, персональной детской площадки! Сколько детей в вашей семье?

– Эм…два.

– Прекрасно! – снова улыбнулась я. – А где они?

– В Италии, три дня уже…

– Своего моря вам мало. А игрушки почему до сих пор не собрали?

– Что? – удивилась девушка.

– Не важно, – отмахнулась я.

Через несколько минут я знала, как зовут хозяйских детей, сколько им лет, и во что они любят играть. О своих хозяевах девушка могла беседовать бесконечно, но они не были мне интересны.

– А ещё дети на вашей улице есть? – девушка равнодушно рожала плечами. – Например вон в том доме? Ну ладно. Фамилия какая у ваших хозяев?

Возле Задрижоповых я аккуратным почерком записала Терентьевых. Попрощалась, пошла к заветному дому, стискивая потные ладони. Все будет хорошо, Вера, надо только верить. Я хмыкнула, потом улыбнулась. Надо же, какое имя у меня идиотское. Просто издевка судьбы а не имя. Я замерла на мощеном тротуаре перед домом. Хотелось спрятаться, как вчера, на четвереньки, забиться под батут. Но я не для этого пришла. Вздохнула глубже, вытерла ладони о джинсы, и пошла. Позвонила в дверь. Она была массивной, сделанной на совесть, отзвуков звонка и шагов я не слышала. А потом дверь открылась.

– Да? – спросила она. – Кто вы?

А я смотрела на неё. Молодая, какая же она молодая. Чем-то…на меня похожа. Не нынешнюю, а молодую, наивную. Свежее личико, ясные глаза. Карие глаза.  Даже, блядь, коса есть. И платье с неглубоким вырезом из лёгкого трикотажа.

Скромненькое такое, по колено. Мне вдруг стало жаль её. Может от того, что меня тогда никто не пожалел. Хотелось сказать ей – беги ты отсюда. От богатых мужиков беги, от лёгкой жизни… Но боюсь, она бы меня не поняла. Поэтому я сделала усилие, и в очередной раз улыбнулась.

– Здравствуйте! Я насчёт строительства детской площадке на вашей улице! Собираю информацию о количестве детей, их возрасте и предпочтениях.

– Я не разглашаю никакой личной информации, – сказала девушка и попыталась захлопнуть дверь. Я не позволила, выставив вперёд ногу. Тяжёлая дверь больно стукнула по ноге, я скрипнула зубами.

– Лена, – терпеливо сказала я.

– Откуда вы знаете моё имя?

– Тереньтевы сказали, – махнула я рукой в сторону соседского дома.

– Они на отдыхе. Если вы сейчас же не уйдёте, я вызову полицию.

В её глазах было упрямство. Мою жалость как ветром сдуло. Мне хотелось толкнуть её внутрь дома, захлопнуть за собой дверь, а потом показать этой девочке, что такое больно. Не так, как это продемонстрировали мне. В облегченной версии. Но так, чтобы она разревелась, размазывая слёзы кулаками по юным щечкам, и все мне выложила. Все, что знает.

Я поняла, что я это сделаю. Сейчас. У меня уже в ладонях зудело от желания вцепиться ей в волосы. Я нажала на дверь – Лена испугалась. Я бы на её месте испугалась тоже. Не сейчас, сейчас я ничего не боюсь. Тогда, много лет назад.

– Лена? У тебя все хорошо?

Женский голос раздался из глубины дома. Я отступила назад. Лене повезло. Наверное и мне тоже. Кто-то уберёг меня от ошибки, от опрометчивого решения.

– Прошу прощения за беспокойство, – процедила я, и пошла прочь, гадая, расскажет ли она о моём визите Максиму.

Через десяток метров я обернулась – Лена все так же  стояла в открытых дверях и смотрела мне вслед. Боится. Правильно боишься, девочка. Если я узнаю, что все эти годы Максим скрывал от меня Даньку, от твоей комфортной жизни не останется или следа.

Я доехала до моря. Ненастное утро сменилось солнечным и жарким днём. На пляже уже бегали дети, громко лаяла на прибой собака. Волна её завораживала, но ступить она в неё не решалась, отпрыгивала и рычала. Я отошла в сторону от людского скопления, от чужих глаз. Здесь, на мелкой гальке лежала одинокая девушка и читала книгу. Так даже спокойнее. Я сбросила верхнюю одежду и зашла в море. Вода была достаточно холодной, но поплавала я с удовольствием.

Не думай, говорила я себе, задерживала дыхание и ныряла, как можно глубже. Если думать, можно сойти с ума. Сначала надо разложить все мысли и домыслы по полочкам, разобрать, что есть факт, а что бред рожденный моей воспаленной фантазии. Ещё я боролась с желанием пойти в дом Макса, проникнуть внутрь, обследовать. Но Максим не Саша, снимать такой финт не прокатит. Я и сейчас боялась возвращаться домой, мне казалось, что там меня ждёт мой муж, разъяренный тем, что я напугала его невесту.

Снова пошёл дождь. Всех отдыхающих словно смыло с улиц. Лица встречающихся людей были унылы -  отпуск не задался. Я могла бы их понять, но мне до погоды не было никакого дела: льёт и льёт себе. Шла я домой медленно – тянула время. Мне казалось: я вернусь, а дома Макс. Злой. Готовый покарать меня за то, что я нарушила покой его дома. Интересно, он любит эту свою девочку? Или просто берёт её в жены из каких-то своих соображений, как меня когда-то?

Громко лаяла Булька. Я не заметила, как стала называть так соседского щенка, который правда ни капли был не похож на нашего Бо. Дверь в дом была заперта, я не помнила, горел ли в нем свет вечерами. Кормил кто-нибудь щенка? Вошла в свой пустой дом, взяла пару последних сосисок, перелезла уже почти привычно через забор и скормила их щенку.

Дом был отмыт дочиста. Я полистала стопку пожелтевших от времени газет, которые лежали в серванте. Металась из угла в угол, не в силах найти себе места. Вечер никак не хотел наступать, Максим не приехал, хорошо это или плохо... Наверное плохо, может, если бы он приехал в ярости, мы бы все же поговорили… Я уснула, а когда проснулась солнце только садилось. Все тело ломило, мне казалось, я умудрилась поймать простуду. Монотонно стучали по крыше капли дождя. Мои единственные джинсы, купленные Максимом, так и не высохли. Я долго уговаривать себя сидеть на месте. Так долго, что пожарила курицу и даже сварила суп. Не знаю зачем. Мне нужно было занять себя, а монотонный стук ножа о разделочную доску успокаивал. Я не заметила, как порубила на кубики целую горку картофеля, который некому было есть. По дому плыли аппетитные запахи: от ещё не успевшей остыть духовки шло тепло, а я устала сражаться сама с собой.

На улице было совсем темно, в мокрых кроссовках хлюпало. Дождь прекратился, но вдоль моей тропинки росла высокая трава, с которой капала холодная вода, стоило только задеть. Впереди, словно путеводная звезда, горел фонарь. Маяк.

Я вышла на дорогу. Такая оживлённая днём, сейчас она была совершенно пуста. Где-то вдалеке играла музыка, слышался чей-то смех. Я поежилась. Последние годы я избегала подобных ситуаций. Пожалуй, даже пожар не выгнал бы меня в ночь на улицы города. А сейчас словно крышу снесло. И страшно, и одновременно все равно. Я казалась себе мудрой, прожившей век старухой, которую уже ничем не испугать и ни чем не удивить. Если я буду продолжать прятаться, я сойду с ума.


Поэтому я продолжала шагать вперёд несмотря ни на что. Трамваи уже не ходили, мимо проезжали редкие автомобили. Тормозить ночью попутку я не стала. Дошла до ближайшего круглосуточного супермаркета,  перед которым стояло несколько машин такси. Вскоре я остановилась на перекрёстке недалеко от дома Максима. Здесь фонарей было не в пример больше, чем на моей окраине, а сама улица казалась вымершей, окна не светились, кроме нужного мне дома: одно окно на первом этаже и два на втором. Я прислушалась к своим ощущениям – дошла до ручки. Все равно. Пусть он меня убьет, зато быть может я узнаю.