– Ты чего молчишь? Дай посмотрю.

– Аптечки у тебя не вижу.

– У меня около медицинское образование и курсы первой помощи.

– Ха, как солидно.

Пока мы говорили, он нагнал меня и пошёл вровень. Идиот упрямый. Теперь старался идти быстрее, а я наоборот снизила темп, чтобы ему стало комфортнее. Вскоре лес поредел и мы снова оказались на берегу. Совсем распогодилось, на поверхности озёра отражалась круглая луна. В паре десятков метров от берега стоял домик. Странно высокий, почему - поняла подойдя ближе. Он стоял на сваях. Видимо и здесь вода разливается. Наверх вела грубо сколоченная лестница.

– Надеюсь здесь не обитает маньяк, – пробормотала я, разглядывая избушку на курьих ножках.

– Единственный в этом регионе маньяк ищет тебя на берегу.

Я фыркнула, проходя по лесенке наверх. Она привела на узкую, в полтора метра, терраску, на которой стоял стул. Романтично, однако. Можно сидеть здесь, попивая ром, любоваться закатом, отмахиваясь от комаров. Некстати я про них вспомнила - сразу зазудели все покусанные места, я поспешила к двери. Закрыта она была просто – на железный засов. И правда, вряд ли здесь воры водятся. Только комары да пиявки. Я откинула засов и вошла внутрь. Там было темно, вкусно пахло деревом, чуть пылью и рыбой. Максим хромал сзади. Он тут уже был, начал искать в темноте, вскоре зажёг свечу, освещая наше нехитрое убежище. Старая кровать, несколько разнокалиберных шкафчиков, деревянный стол. Буржуйка, угол вокруг неё облицован металлом. Максим закинул в неё дров, чиркнул спичкой. Я придвинулась ближе к теплу.

– Чаю? – Максим показал мне на закопченный чайник. – Только воды тут нет, придётся брать из озёра.

-  Ничего, процедим, вскипятим и норм.

За водой пришлось идти мне. Процеживали мы её через полотенце, висящее на протянутой через единственную комнату веревке. Искренне надеюсь, что оно было чистым. Но попить горячего хотелось так, что  забыла о брезгливости. Вскоре чайник грелся прямо на железной печке, плитки тут не было. Максим снял брюки и рассматривал ногу при свете свечи.

– Давай свою конечность.

Он протянул мне ногу с великим скепсисом на лице. Я села перед ним на пол. Ощупала. Слегка припухло - к утру нальется синяк. Вывих лодыжки, но не сильный. Я взялась по удобнее, чуть пошевелила стопой, находя нужное положение, и дернула. Максим заорал так, что стекла задрожали, удивительно, как меня не пнул?

– Лучше?

Он хмуро кивнул. Я разыскала аптечку, тут и она была, дала ему две таблетки анальгина и наложила аккуратную, в меру тугую, повязку.

– Жить будешь, - констатировала я, и чайник засвистел, словно подтверждая мои слова.

Стрекотал где-то в углу сверчок, тонко звенел запущенный по неосторожности комар. Если бы не груз произошедшего, не волнение за Даньку и усталость, я бы, пожалуй, наслаждалась своим пребыванием в этом домике. Можно было закрыть глаза и представить, как мы отдыхаем тут нашей 'семьёй'. Максим с Данькой рыбачат с лодки, я пытаюсь приготовить обед в неудобной печке и ворчу, что мне придётся чистить рыбу. Ворчу добродушно, во-первых, Макс почистит её сам, а во-вторых, уверена, что рыбы будет несколько печальных штук, сонно плавающих в ведерке. Мелочь Данька выпустит обратно в озеро, а остальное мы запечем вечером в костре. Костёр непременно будет чадить, рыба пропахнет дымом, но мы будем смеяться и есть её, словно ничего вкуснее в этой жизни не пробовали. Ночью я лягу на единственной кровати, а мои мужчины на полу в спальниках. Макс будет протягивать с пола руку, нырять под моё одеяло, а я сердито, сквозь смех: " тссс, ребёнок".

А потом, когда мы удостоверимся, что Данька спит, выйдем к озеру. Вода в моих мечтах непременно тёплая, в лёгкой ряби колышется жёлтая луна. Мы входим в нее, держась за руки, нас греет прикосновение и осознание того, что мы есть друг у друга. Наши тела скроет вода, там мы дадим волю волю страсти, не забывая, впрочем, оглядываться на избушку – не проснулся ли ребёнок?

Фантазия была такой реальной, что у меня засосало под ложечкой, во рту появился горький привкус. Именно такой, какой сопровождает все несбывшиеся мечты. Я потянулась к кружке с чаем, запить эту горечь, забыть. Кружки тоже были разномастные, как и все в этом домике, одна вообще без ручки. Ярлычки дешёвых чайных пакетов свисают уныло, зато сверху... парок. То, что доктор прописал. Мы сидим на полу, напротив друг друга, примостившись как можно ближе к горячей печке. Чай чуть отдаёт тиной, но я стараюсь не обращать на это внимания.

– Эврика, – говорит Макс.

Я недоуменно поднимаю взгляд. В полумраке комнаты глаза мужа кажутся темными, как глубокие провалы на лице. Но судя по голосу, в них плещется веселье. Не уместное, но не лишнее. Причину его радости понимаю совсем скоро. Он вытягивает из-под кровати простую дорожную сумку. Чиркает молнией, поднимается пыль. Я чихаю и накрываю свою кружку ладонью, пыль - не лучшая специя. А Максим с видом добытчика вынимает початый блок сигарет, упаковку с бубликами, несколько контейнеров с супами быстрого приготовления и бутылку виски. Я хмыкаю.

– Чуть не забыл про заначку, – пожимает плечами он. – Суп будешь?

– Нет, спасибо.

Меня всегда поражала его возможность не терять аппетит в любой ситуации. Я надкусываю каменный бублик, он заваривает себе суп. Поднимается специфический аромат, слишком сильный, чтобы быть натуральным. Я сижу и с улыбкой смотрю, как Макс сражается с длинной и кудрявой лапшой, которая тянется и тянется из тарелки, бесконечно. Чайник уже пуст, я ставлю его снова, то и дело щупая эмалированный бок – греется ли?

Подливаю себе доверху, дергаю за пакетик, выдавливая из него остатки чайной гущи. Максим занят тем же. Мы молчим, в нашем молчании миллионы не высказанных слов, сотни и тысячи не брошенных в лицо обвинений. Я думаю, прорвет ли нас, как плотину, всеми этими словами, или мы сдержимся и понесем их груз в завтрашний день? А потом дальше, один день за другим, может они растянутся в целую жизнь. Да, знать бы, что завтра будет, куда заглядывать  в будущее.

– Будешь? – спрашивает снова Максим.

Отвинчивает крышку от бутылки, подливает в свою кружку. Я медлю мгновение, а затем протягиваю и свою. Теперь от чая не пахнет тиной. От него пахнет виски. Делаю глоток. Тёплый, почти горячий напиток странного вкуса. И не чай, и не виски. Вынимаю из кружки пакетик, пью ещё. И понимаю, что эта гадость вполне ничего. Я словно изнутри согреваюсь, чувствую, как напряжение отпускает. По комнате плывет сигаретный дым, но мне уже все равно. Клин клином вышибают, мне кажется, что я уже ничего не боюсь. Только бы с Даней все было хорошо.

Алкоголь разливался теплом, приносил облегчение, которое было так необходимо мне этой ночью. Я вытолкала все мысли из головы просто усилием воли: если я этого не сделаю - крыша поедет. Отодвинула уже пустую кружку и легла на пол. Возле печки он был уже чуть тёплым. По сути, виски в моей чашке было с пару глотков, но напряжение последних часов, а так же то, что кроме каменного бублика в моём желудке ничего не было, сыграло свою роль. Я не опьянела, нет. Но мне было почти хорошо, в этой избушке на курьих ножках.

Зашелестел одеждой Максим, скрипнул пол. Я не глядя поняла, что тоже лег на полу. Мы лежали и молчали, у меня ныли все имеющиеся мышцы, глаза слипались.

– Ты чем занималась все эти годы?

– Хмм, весьма своевременный вопрос, – я заерзала, устраиваясь поудобнее, посмотрела наверх. У потолка клубился сигаретный дым, чуть подсвеченный огоньком свечи. – Сначала лечилась. Точнее, лечили, у самой желания никакого не было. Спать перестала. Мне тогда впервые дали рецепт на таблетки, стандартное снотворное мне не помогало. Я пила эти таблетки месяца два, наверное. Просто спала круглосуточно. Чуть не заработала атрофию мышц. Смысла в жизни не было вообще никакого. Тот, первый год, я просто бесцельно существовала.

– А потом?

– Потом, суп с котом, – я повернулась на бок, чтобы лучше его видеть. – Соседка у меня была. Очень старенькая, никому не нужная. Руку сломала и таскала в здоровой руке и авоську с продуктами, и поводок со старым шпицем. Я не выдержала. Раз донесла покупки. Потом стала заходить ставить уколы, помогать с уборкой. Не заметила, как втянулась. Старушка умерла через два месяца, во сне ушла. Но как чувствовала, перед смертью попросила меня заботиться о собаке своей. Зря только беспокоилась, он вслед за хозяйкой ушёл через три дня.

Я замолчала, вспоминая. Та, очередная смерть, принесла мне грусть, но провожать чужого человека совсем не то же самое, что собственного ребёнка. Макс сел, снова закурил, я продолжила:

– У меня тогда уже был липовый паспорт. Да и квартира была съемной, денег мне Игорь дал, я даже не считала сколько, не интересно было. Обратилась в ту же контору, получила диплом, курсы окончила, чтобы освежить знания. Устроилась социальным работником, но меня оттуда быстро переманили. И пошли у меня чередой бабушки и дедушки. Все умирали, но к этому я уже привыкла и воспринимала почти спокойно. А потом твоё фото увидела. С невестой. И решила ехать ломать тебе жизнь. А ты как? Ты почему за мной не вернулся?

Максим посмотрел бутылку на свет. Неудовлетворенно покачал головой, видимо ополовинили её в уже первый приезд. Налил нам обоим по полчашки, себе чуть больше. Готовится, видимо, морально к ответу. Ничего, а кому сейчас легко?

– Я вернулся, – сказал он. – Через неделю.

Я засмеялась, и смеялась так, что горло пересохло и запершило. Потянулась к кружке, сделала глоток, совсем забыв, что там виски. Поперхнулась, закашлялась, Макс похлопал меня по спине.

– Мне тогда Илья чуть кишки не выпустил. В больницу нельзя, я в кустах валяюсь, думал сдохну. Лежал, в небо смотрел и думал, чего он меня добивать не идёт, я же видел, что только ранил его, он был куда здоровее меня. А этот гад ждал. Я позвонил охраннику Даньки, тот меня забрал, сам живот мне заштопал. Странно, но я не сдох даже после этого. Через неделю понял, на каком свете нахожусь и вернулся. А тебя не было, да и не могло быть уже, разве стала бы ты ждать неделю...