— Я… Я подумаю, Егор. Мне, знаешь ли, тоже надо подумать…

— Но ты же хотела ребенка!

— А ты нет. И у нас детей не было. Теперь ты захотел. И что по твоему? Я должна бросить все, забыть все и радостно повизгивая кинуться в твои объятия? Мне сейчас беременность будет не ко времени. Мне надо найти убийцу отца. И это сейчас для меня — самое главное. А ты… Или помоги, или отойди в сторону, но не мешай.

— Я помогу, Маш. Что ты! Конечно помогу. Только… Только дай мне слово, что ты с Яблонским…

Смеюсь. Так вот, что его беспокоит!

— Скажи, Егор, а ты с теми девицами, которых к Ванцетти водил, что только в баньке парился? Ведь нет. Потом ведь, небось, ты с ними в постельку шел.

Отводит взгляд и, нервно сглотнув, кивает.

— Шел. Но я ничего…

— Понятно: ты ничего такого не хотел, и я, конечно же, намного лучше их. С этим ясно. Но я не к тому, Егор. Я просто хотела сказать, что будет справедливо, если я тоже с кем-нибудь… в постельку схожу. Согласен?

— Нет.

— Почему? Что не так? Ты разнообразил «унылый супружеский секс» как мог и хотел. Чем я хуже? Схожу «на сторону», посмотрю как там все… «На стороне», я имею в виду… Лучше, хуже или может точно так же. А уж потом подумаю над твоим предложением вернуться.

— Маш! Прекрати.

— То есть тебе можно, а мне нельзя?

— Маш, ну мы, мужики, козлы, кобели и прочая, но вы-то, женщины…

— Какая удобная позиция!

— Позиция такая, что если ты с ним снюхаешься, я ему яйца выдерну.

— И что ж теперь, мне идти и твоим девицам сиськи выдергивать?

— Маш, блин, не равняй ты! Мне на этих кралей насрать с высокой колокольни. Так — секс-приспособление для устранения зуда в одном месте. А ты… Тебя я слишком хорошо знаю, чтобы понимать — если ты с кем-то в постели окажешься, то это будет означать одно: у тебя с этим человеком все серьезно. Была б ты другой, я бы тебе блуд пустой, вроде моего, простил. Побесился бы как следует, конечно, но простил. Но ты не такая. Потому и женился на тебе…

В чем-то он, конечно, относительно меня прав, вот только справедливости в его рассуждениях я по-прежнему не вижу.

* * *

В гостинице меня встречают чуть ли не овацией. Подготовка проведена Яблонским на высочайшем профессиональном уровне. Теперь остается только поговорить с ним самим. О том, что собираюсь уходить из группы.

Он категорически против.

— Маш, так дела не делаются. Да, съемки закончены, но впереди еще монтажи, озвучание и последующая лакировка. А постпродакшн — половина успеха. Так что мой тебе ответ — нет. Не отпущу. Доведем дело до конца — тогда вали на все четыре стороны. Оставил бы тебя при себе, да ты шарахаешься от меня, как черт от ладана. Видно, ничего уж тут не поделаешь…

Памятуя наш разговор с Егором, делаю шажок к нему и запускаю руку в волосы на его затылке. Приятно. Густенные, тяжелые, гладкие.

— Я больше не буду шарахаться.

Смотрит внимательно, даже строго. Потом трется затылком о мою руку. Словно кот ластится. Но оказывается это он так «нет» говорит.

— Мне, Маш, от тебя подачек не надо. От тебя — или все, или ничего. Постельку мне согреть всегда найдется кому. А ты… Ты, если бы захотела, могла бы мне согреть душу.

И этот туда же! Со мной не равняйся, я могу хошь налево, хошь направо. А ты, родная, только прямо, да к тому же по воде, аки посуху! Может, все-таки прав был папа, и в жизни справедливости действительно нет?..

— Все, Маш. Иди. И помни, я готов ждать тебя. И дождусь. Этот твой Егор, наверно, хороший парень, раз ты его так любишь, но… Со мной тебе было бы лучше.

Может и так, может и прав он, но вот ведь какая незадача — Егора я вроде как уже не люблю, а Ивана не люблю «еще». Или просто не люблю. Без дополнительных наречий, прилагательных и прочих местоимений. Место есть, имения нет…

* * *

В отцовском цирке ничего не изменилось. И все-таки хожу, высматриваю. Что хочу увидеть? Указатель со стрелочкой: «Наркотики здесь!» специально для меня вряд ли поставили…

Меня провожают сочувственными взглядами. Стараются сделать так, чтобы я их не заметила, но я-то все равно их вижу, а если не вижу, то чувствую. Это место — мой дом. Эти люди — моя семья. Отец проработал или, вернее, прожил здесь почти всю жизнь. Здесь он познакомился с мамой, здесь родилась я, здесь мама ушла из нашей жизни — так страшно и трагично, а потом здесь же умер и сам отец. Вернее, его убили. При помощи белого порошка, который все еще спрятан где-то тут. И убийцей стал кто-то очень близкий, почти родной…

Я говорила с Приходченко. Он уверен — основная часть партии наркотиков, провезенная цирком через границу, все еще не разошлась по покупателям. Валдай — первый российский город на пути цирка из заграничья. Город слишком маленький и небогатый, чтобы ожидать здесь повышенный спрос на недешевую дурь. Что-то, конечно, ушло, но большая часть груза еще не покинула тайник. Вот только где он? Этот же вопрос заботит и Приходченко.

— Понимаешь, Маш, вот сейчас, к примеру, когда мы почти (но все-таки почти!) уверены в том, что наркотики припрятаны где-то в цирковом скарбе, можно было бы нагрянуть в него и провести тщательный обыск. Но что если мы так ничего и не найдем? Или потому, что наркоты уже нет на месте, или просто потому, что тайник придуман так, что мы его элементарно провороним. Каков итог? Мы засветим свой интерес и при этом останемся с носом, а торговец после нашего набега надолго заляжет на дно. И мы потеряем только-только нащупанный кончик нити…

Забираюсь в свое любимое, еще в детстве облюбованное «тайное место», сажусь, подтянув колени к подбородку. Что ж… Если оставить в стороне все чувства, все эмоции и заняться холодным анализом, то что мы получим в сухом остатке? По пунктам:

1. В тот раз, когда мы поздним вечером перед самой смертью отца говорили по телефону, к нему в номер кто-то зашел. Кто-то, с кем он поздоровался дружески. Кто-то свой. Не Яблонский. Он в тот момент был рядом со мной.

2. В номере отца утром, когда я пришла и наводила порядок, не нашлось и намека на наркотики. Не то, что спрятанной в тайнике дозы, но доже кокаиновой пыли на столе или скомканного пакетика с его остатками в помойном ведре. А между тем умер мой папа от передозировки. Он что же жахнул все, что у него было, а потом аккуратненько убрался за собой? Причем тот же пакетик из-под наркотика не просто выбросил в корзину для мусора, а унес куда-то из номера. Бред. Так не бывает. Вывод напрашивается один — тот, кто пришел в отцу, и стол вытер, и пакетик забрал. А, может, и принес отцу какое-то зелье посильнее привычного, вот и наступила смерть…

3. Зачем этому кому-то смерть отца? Опять-таки только предположения. Подслушанный за кулисами разговор позволяет думать, что отец в своей наркозависимости окончательно слетел с катушек. Зелья требовалось ему все больше. Денег на него, вполне возможно, не хватало. Зато поставщика зелья он знал лично, а не через посредников. Мог ли мой бедный папа его шантажировать? Требовать все новые дозы в обмен на сохранение тайны? Если верить Приходченко, который утверждает, что наркозависимый человек способен на все ради новой дозы, то ничего невозможного в моем предположении нет. Вот вам и мотив.

Рассуждаем далее.

4. Кем может быть этот самый торговец зельем? Егор видел около кучи ящиков, возле которых я подслушала разговор отца с неизвестным, только одного человека — нашего дрессировщика Ерлана Садыкова. Может он был тем, кого мы ищем? Если отбросить всю мою сентиментальность, все мои детские воспоминания, то придется ответить так: естественно, может. Как и любой другой член нашей цирковой семьи.

5. Если это Ерлан, где он может устроить тайник?

Выбираюсь из своего укромного уголка и иду туда, где традиционно отводится место животным. Для них у нас всегда раскидывается отдельный шатер. Слонов в нашем передвижном цирке нет. Это, все-таки слишком масштабное животное для шапито. Зато имеются лошади и пони. Веселая собака дворовой породы по кличке Бублик, которая неизменно участвует во всех номерах Ерлана, «помогая» ему управляться с другими животными. Публика ее обожает. Но главная изюминка представления все же не она, а хищники. Два бурых медведя, полосатые тигры и желто-коричневые красавцы львы.

Иду поздороваться с Цезарем. Старик-лев узнает меня и косит благосклонным взглядом, обратив одно аккуратное ухо к моим ласковым речам. Ерлан возится неподалеку, убирая клетку одного из самых молодых тигров. Для этого ему нужно перевести животное в другую клетку. Тигр недоволен, что его беспокоят. Дергает усами, скалит желтые зубы и бьет себя по бокам полосатым хвостом. Ерлану приходится проявить изрядную строгость и даже смелость, чтобы урезонить животное и благополучно переправить его сначала в «дежурную» клетку, а потом в уже вычищенное привычное жилище.

Наблюдаю за действиями дрессировщика и вдруг отчетливо понимаю, где нужно искать наркоту. Если спрятать ее, например, в полу клетки вот этого самого молодого раздражительного тигра, или в клетках любого из его сотоварищей по цирковому рабству, то никто кроме самого Ерлана до тайника не доберется никогда. Потому, как клетка тигра, медведя или льва тем и хороша в качестве тайника, что при ней в комплекте имеется великолепный сторож — здоровенный, зубастый и дикий, несмотря на всю дрессировку.

Позвонить Приходченко и поделиться своими подозрениями? Но он опять начнет говорить, что следствию нужна большая уверенность в том, что все действительно именно так, как я предполагаю. Как убедиться? Собственно, вариант у меня один. Проверить все, я смогу только в то единственное не очень долгое время, когда клетки с хищниками пустуют — а именно во время циркового представления. Откладывать поиски в долгий ящик нельзя. А значит, все произойдет сегодня же вечером.