Нахожу себе палку, благо в лесу с этим делом проблем нет совсем. Потихоньку иду к тому месту, где, как мне кажется, стоял автомобиль Яблонского. Надеюсь, что там хоть какая-нибудь да дорога, по которой я смогу рано или поздно выбраться к людям. Но так ничего и не нахожу. Зато через какое-то время обнаруживаю, что стою как раз над тем самым блиндажом, в котором пряталась незадолго до этого. Счастье, что не свалилась в него — здесь глубина окопа приличная. Значит, кружила… Ничего удивительного. Я человек сугубо городской. Всяким там лесным приметам и ориентированию на пересеченной местности не обучена.

Сил нет совсем. Темно, хоть глаз коли. Начинает накрапывать дождь. Делать нечего, придется ночевать там, где стою. Спускаюсь в окоп и снова забираюсь в блиндаж. Тут по крайней мере сухо…

Утром обнаруживаю, что все еще хуже, чем мне представлялось. Нога стала размером с детский мяч и на ощупь горячая. И это при том, что и саму меня бьет озноб и душит сухой противный кашель. Холодная и дождливая ночь в лесу дала себя знать… Просто здорово! Пробую выбраться из окопа, срываюсь с его осклизлой стенки, падаю на больную ногу и тут же теряю сознание от боли.

* * *

Первое, что испытываю, когда прихожу в себя — удивление. Во-первых, мне странен сам факт, что я вообще очнулась. А во-вторых, я, как тут же выясняется, не в холодном и мокром окопе, а на больничной койке. Рядом в кресле сидит Егор, у окна ошивается еще кто-то, но стоит он спиной, и смотрю я на него против света, так что непонятно, кто это. Нога моя бедная в лубке и подвязана куда-то вверх. В голове — шум, в руке — капельница. Красота!

Егор, похоже, спит — глаза закрыты, голова неудобно откинула на спинку. Смотрю. Красивый. Линии лица, расслабленного тела — совершенны. Вот только прежнего поросячьего восторга у меня уже не вызывают. Оба «мои» мужчины — и муж, и Яблонский, вкатили мне такую дозу прививки против болезни под названием любовь, что надолго хватит.

Краем глаза вижу шевеление у окна. Поворачиваюсь и тут же начинаю орать. Иван! Там стоит Иван!!! Он же меня сейчас… Егор вскакивает, но вместо того, чтобы спасать меня от неизбежной кончины от рук Яблонского, почему-то выбегает в коридор. Яблонский же, напротив, кидается ко мне. Пытаюсь лягнуть его здоровой ногой и даже вроде бы куда-то попадаю, потому что он болезненно ахает.

— Маш! Машенька, маленькая моя, не бойся. Успокойся, я не враг тебе. Ну поверь! Правда не враг. Ну подумай сама, кто бы мне позволил толочься возле тебя, если бы дело было иначе?

Возвращается Егор в сопровождении врача. Тот деловито щупает мне пульс, слушает при помощи фонендоскопа легкие, что-то поправляет в капельнице и, наконец, удовлетворенно кивает.

— Как самочувствие?

— Страшно очень и не понимаю я ничего.

— По поводу непонимания — это не ко мне. А от страха успокоительное вколоть могу. Надо?

— Нет.

— Ну вот и славненько. Если какие-то проблемы по медицинской части возникнут — обращайтесь.

Выходит, дружелюбно кивнув всем по очереди. Смотрю на Егора, смотрю на Ивана. На первого смотреть могу, на второго — совсем нет. Потому обращаюсь к Егору.

— Что он тут делает?

Пожимает плечами.

— То же, что и я. Ждал, вот, когда ты в себя придешь и на кое-какие сильно интересующие нас вопросы ответишь.

— Не буду я при нем ни на что отвечать. По крайней мере, пока не пойму, какова его роль во всей этой истории.

Иван делает неуверенный шаг в мою сторону.

— Маш, я…

— Стой, где стоишь. Свои байки и оттуда, из угла, рассказывать сможешь.

— Маш, ты прости меня. Но, пойми, так было надо.

— Бред какой-то. Что именно надо? Кому? И для чего?

— У меня был совершенно четкий приказ — как только ты ввязываешься во что-то действительно серьезное или находишь хоть какой-то намек на то, где тайник с наркотиками, тебя нужно угомонить и вывезти в безопасное место.

— Ну да! И самым безопасным местом тебе показался лесок, а самым надежным компаньоном — Ерлан Садыков.

— Маш! Машенька, ну поверь ты мне! Просто все пошло не совсем так, как хотелось…

— Кстати, кто тебе приказы-то такие интересные раздавал? Госкино?

Смеется невольно. Потом вновь серьезнеет.

— Нет. Приходченко ваш, кто ж еще.

Сказать, что я удивлена — значит не сказать вообще ничего.

— Что за?..

— Я, Маш, в игре этой давно. С тех самых пор, как Ритка моя от передозировки умерла. Дал тогда зарок, что найду и уничтожу ту сволочь, которая ее на наркоту подсадила. Не того наркошу, который ей дурь приносил, а потом сам от передоза перекинулся, а того, кто по-настоящему наживался на этом. Для кого людские мучения и смерти — лишь средство наживы. Стал искать среди своих поначалу. Богема-то по этой части известна, наркош среди представителей «творческой интеллигенции» (ерничает) — хоть попой ешь. Ну и с этой своей суетой самопальной попал в поле зрения наших спецслужб. И они меня вроде как завербовали… Шпионом я стал, короче говоря. Изображал из себя мелкого дилера. Покупал небольшие партии и сдавал, куда следует. Иногда для поддержания репутации понемногу продавал. Постепенно все больше втирался в доверие. Дошел до того, что стали со мной разговор заводить о том, чтобы я более крупные партии по стране переправлял. Киношники ведь, как циркачи. По стране много ездят. И скарбу за собой тоже немало таскают… Как раз цирк твоего отца неподалеку появился. Мне дали понять, что именно в этом цирке — крупная партия товара. А тут сначала Егор появился и рядом крутиться стал, потом ты… Мне позвонили… ну… мои работодатели и свели с Приходченко. Он про вас с Егором все и объяснил. Предупредил, что шустрая ты, и что с тобой ухо востро держать надо. Прав был.

Улыбается несмело и одновременно неосознанно прикасается к руке, в которую воткнулся мой нож. Внезапно меня словно ватным одеялом накрывает дурнота. В глазах черные точки плясать начинают, уши закладывает, мгновенно покрываюсь потом, голова кружится так, что кажется, будто лечу куда-то вниз. А всему виной простая мысль — я ведь могла его убить! Промахнись я в другую сторону и мой нож вошел бы ему не в руку, а в грудь. Прямо туда, где сердце…

В себя меня приводит Егор. При помощи пощечины. Больно, но эффективно.

— Ну что за коленца-то, Маш? Что это ты как барышня кисейная в обморок намылилась?..

— Попить дай…

Тут же приносит стакан с водой. Пью, невольно стуча зубами о стекло. Дурнота и жар отступили, теперь меня колотит жестокий озноб.

— Вань, я ведь в тебя нож метнула…

Смеется с натужной веселостью.

— А я тебе иголку в шею воткнул. Так что будем считать — квиты.

— Только я все равно не понимаю, почему ты меня в лес вместе с Ерланом повез…

— Испугался я, Маш, все дело провалить. Столько ведь лет потратил на то, чтобы в систему попасть. Вышел на ваш цирк, на крупного торговца. Он ведь, Ерлан ваш, такими партиями ворочал — весь Валдай на иглу посадить можно. Если бы ты была уверена, что точно нашла тайник, наверно, действовал бы иначе. А так… Подумал, а вдруг ты ошиблась, а я спалюсь. Решил: буду по-прежнему делать вид, что я с Ерланом этим заодно. Завезем тебя, как он предложил, в лесок, а уж там, без свидетелей, я его по башке монтировкой приголублю и будем разбираться, как нам всем жить дальше. Но ты и правда девушка шустрая оказалась. Прав был Приходченко. Удрала еще до того, как я действовать начал… Поискал тебя немного, у самого из руки кровь хлещет, Ерлан того гляди перекинется, так и не дав никаких показаний. Короче, погрузил я его и уехал. Еще с дороги позвонил своим и Приходченко тоже. Ну и вот…

— Чего ж ты молчал о том, что именно Ерлан — тот самый торговец наркотой, которого мы ищем?

— Да я и сам об этом только узнал. Как раз сегодня меня с ним напрямую свели…

В наш непростой разговор встревает Егор.

— Так где тайник-то, Маш?

Тянет послать куда подальше Егора с его вопросами, Ивана с его покаянным видом и, вообще, все наши спецорганы. Но ведь нельзя. Не шутки. Наркотики надо изъять и уничтожить.

— В полу клетки льва по имени Цезарь.

— Твою-то маму!

Егор тут же хватается за телефон и выскакивает с ним за дверь, а Иван осторожно присаживается на кровать рядом со мной.

— Простишь меня?

— Если бы ты только знал, что я пережила, пока думала, что это ты… Мало того, что дядя Ерлан, которого я знаю с детства, так еще и ты…

— Да, это тяжело. Предательство близкого человека вообще — тяжело…

О ком это он, интересно? О жене? Или что-то еще было в его жизни, о чем я и не подозреваю? Ох и непрост оказался талантливый режиссер и веселый бабник Иван Яблонский! Как бабушкин сундук с двойным дном и дополнительным секретным ящичком.

— Спой мне, Иванушка. Что-нибудь веселенькое.

Улыбается. Возводит глаза к потолку, чешет задравшуюся бородку и, наконец, выдает:

— Мне сегодня между ног

Как-то очень весело.

Это милка мне на член

Бубенцы подвесила.

Смеюсь.

— А еще?

— Еще-о-о? А что я за это буду иметь?

— Не что, а кого. Оксану вон твою, звездищу необычайную.

— А я вот, кстати, все спросить хотел: а как ты про сей факт узнала? Да еще с подробностями.

Опа! Попалась. Брела, брела и забрела… Ну и фиг с ним!

— Видела. На твоем балконе стояла и все видела.

По-моему, он в восторге.

— Так ты что же, за мной следила, красавица?

— Нет. Пришла, чтобы придушить тебя за то, что ты Иконникову наркотики продаешь. И, возможно, отцу моему. Так что она со своим неумелым минетом тебе, можно сказать, жизнь спасла.