— Я не пойду, — услышав свой голос откуда-то со стороны, твердо произнесла Юля, взглянув на начальницу, которая уже собиралась покинуть их кабинет и на секунду даже застыла на месте.

— В смысле, не пойдешь? — недоуменно переспросила та.

— Просто не пойду, — упрямо повторила девушка.

— А в чем дело? Заболела? — нахмурившись, поинтересовалась главбухша.

— Заболела, — эхом повторила Юля, не в силах что-то врать.

— Юль, не придумывай. Главное переодеться в форму и прийти в зал, ты же знаешь, что все и так проставят, — махнула рукой та и кинула, уже выходя за дверь: — Имей в виду, тем, кто пропустит, выговор обещали.

— Юлька, ты чего? Это же формальность, — усмехнулась Танька, веселая толстушка, которая не смогла бы отжаться и нескольких раз. — Каждый год ходим, чтобы просто постоять, посмотреть, как другие сдают. В этот раз хоть на оперов полюбуемся, — подмигнув, хохотнула она, и Юля ощутила, как к горлу подступает тошнота от представшей картинки их встречи с ним.

— Я не пойду, — отвернувшись к экрану монитора и не обращая внимания на переглядывающихся девчонок, упрямо повторила Юля.

Время лечит — глупая фраза. Время не лечит, оно учит нас, как терпеть боль.

Первую неделю ночи были заполнены беззвучными слезами в подушку, пока никто не видел и не слышал, а на утро снова нужно было идти на работу и делать вид, что все в порядке. От одной мысли о Степнове становилось трудно дышать. Девчонки в кабинете, узнав о смерти ее парня, смотрели сочувственно, списывая ее странное состояние после возвращения именно на это.

Во время похорон Макса Юля стояла в стороне, с трудом осознавая, что все происходит на самом деле, и лишь в конце церемонии все же подошла к его матери, окруженной родственниками, и поблагодарившей ее за присутствие кратко и сухо.

Дни шли, слезы тоже постепенно высохли, ком в груди перестал давить. За две последующие недели эмоции немного притупились, ненависть и злость уступили место осознанию невозможности что-либо изменить и исправить.

Больше всего на свете ей хотелось убежать подальше от этого города, к отцу.

Но было страшно, что он мог почувствовать, что с ней что-то не так. И дело было совсем не в Максе. Отец всегда безошибочно определял по одному ее взгляду, что с ней творится. Только он никогда не должен узнать о том, что произошло с ней в Мневниках. Никто и никогда не должен знать о том, что сделал с ней Степнов. Этот человек без какого-либо сожаления в один миг смог надломить ее изнутри, и вряд ли когда-нибудь ей удастся забыть о случившемся и собрать все частички своей души в единый пазл спокойной, счастливой жизни.

* * *

Первое время после того вечера мыслями он часто возвращался к ней, до мелочей вспоминая все, что произошло в его кабинете: ее широко распахнутые глаза, которые смотрели на него с неприкрытой ненавистью; ее тонкие пальцы, так тщетно пытающиеся оттолкнуть его руки; ее хрупкое тело, которое он брал с таким наслаждением, стараясь продлить этот момент обладания как можно дольше. Возможно, он был излишне груб, совершенно не контролируя своего желания, мало того, намеренно делал больно. И после ее ухода, закуривая очередную сигарету, насмешливо думал: «Ничего, не сахарная — не растает, проплачется и успокоится», «Не х** было из себя недотрогу корчить!» И все последующие дни уверял себя, что теперь можно забыть о ней, и снова вспоминал, пару раз даже допустив мысль о том, что хотел бы встретить ее снова, даже для того, чтобы просто взглянуть.

В его жизни ничего не изменилось, кроме этих дурацких мыслей о ней, от которых он никак не мог отделаться окончательно. Те же выезды на происшествия, дежурства, сухие приветствия, бесполезные стопки бумаг на столе, окурки в пепельнице. Головная боль, сдавливающая виски, словно железный обруч, и пустой, безразличный взгляд врача в городской поликлинике, выписывающего очередную дорогостоящую новинку, которая «точно» должна помочь.

А еще Шведов, которому вздумалось непременно обогнать по раскрываемости другие отделы и попасть на какую-то там доску почета в Главке. Естественно, особые надежды и основное давление шло на уголовный розыск, словно у них своей текущей работы и так было мало. Однако с начальником не поспоришь, и его каприз лучше было выполнить добровольно и желательно по заранее написанному сценарию, дабы избежать промашек.

Несколько дней опера бегали по району, через своих доносчиков выискивая более-менее подходящие кандидатуры на громкое дело, которое непременно должно было привлечь к себе внимание общественности, и раскрытие которого обеспечит желаемую похвалу Шведову. В итоге было решено сдать один из ночных клубов, с которого они уже несколько лет получали достаточно неплохую прибыль. Жалко, конечно, было терять такое местечко, но тут был полный набор: и наркотики, и игровые автоматы, и проститутки, да и с хозяином в последнее время отношения не ладились ввиду повышения тарифов за «крышевание». Как результат, Шведов получил свое заветное место в нижнем углу огромной доски и уже наглаживал форму для фотографии, а начальник уголовного розыска был представлен к награде за высокие показатели работы отдела. Фиктивная показуха. От нее тошнило, но время от времени приходилось устраивать подобные номера, чтобы все были довольны.

* * *

Конец июня выдался жарким. Яркое солнце пробивалось сквозь занавески. От ночной прохлады не осталось и следа, казалось, что в столь ранний час уже было не меньше тридцати градусов жары. Юля с трудом поднялась с постели, подошла к окну и, раздвинув шторы, безразлично взглянула на ярко-голубое небо. В последнее время на нее накатила какая-то волна усталости, когда устаешь от всего — просто не хочется вставать утром, завтракать, куда-то идти, что-то делать; когда возникает только одно желание — ни о чем не думать, провалиться в сон. Однако отпуск предстоял только в сентябре, и ничего не оставалось, как плестись на работу и натягивать на себя тесную форму, совершенно не предназначенную для такой жары. Тем более, сегодня…

Каждые полгода начальник Управления устраивал демонстративные награждения отличившихся сотрудников с обязательным построением на плацу во внутреннем дворе всех служб. А значит, форма должна была соответствовать событию, и этим душным утром еще придется надевать и колготки. Тем, кого награждают еще хуже, им еще и китель придется надеть и рубашку застегнуть до последней пуговицы, и галстук нацепить. А церемония будет длиться, как минимум, минут сорок, учитывая, что недавно вернулись очередные контрактники из горячих точек. И, несмотря на все неудобства, награждаемые будут улыбаться, отдавать честь и кричать: «Служу России!».

Когда-то, едва придя в Управление, она тоже мечтала стоять на плацу среди тех, кто отличился по долгу службы и держать в руках почетную грамоту, а еще лучше любоваться на медаль, поблескивающую на кителе. И представляла, как гордился бы ею отец. И лишь со временем поняла, что все эти награждения обычная показуха перед вышестоящим начальством, только единицы получают свои медали за настоящие заслуги. Мечты о праздничном плаце остались далеко позади, а вместо награждения она получила выговор в личное дело за то, что так и не пошла тогда на эти злосчастные зачеты. Вот уж ирония судьбы…

Кофе. Много кофе. Это единственное, что могло заставить ее проснуться.

Поставив чайник, Юля достала банку с кофе и, зачерпнув полную ложку, сыпанула ее в кружку. Включив телевизор и отыскав новости, она опустилась на стул и бездумно уставилась на экран, где диктор бесстрастно рассказывал о криминальных разборках, произошедших этой ночью где-то на окраине столицы.

Наконец с громким пыхтением вскипел чайник и, заставив себя вновь подняться, Юля налила кипяток в кружку. Крепкий аромат разнесся по кухне, и этот запах, который она так любила, неожиданно показался ей слишком сильным, удушающим. К горлу подступила тошнота. Едва сдержав рвотный позыв, она выплеснула напиток в раковину и, быстро подойдя к окну, распахнула створки нараспашку.

Задержка составляла всего один день, такое и раньше бывало. Днем раньше, днем позже. Раньше это не имело особого значения, она бы и не заметила. Если бы что-то и было, они бы с Максом просто поженились и все, а теперь… Она стояла возле окна, ногтями вцепившись в подоконник так, что побелели пальцы, а мысли, словно хищники над своей добычей, беспощадно ворошили события почти трехнедельной давности. Нет, этого не может быть! Хотя почему нет? Степнов сделал для этого все необходимое. И если ее догадки окажутся верны, ей останется лишь корить себя за ту беспечность, с которой она постаралась просто забыть все произошедшее и даже не подумала о том, что нужно было обратиться к врачу, провести все необходимые процедуры для предотвращения нежелательных последствий.

Какая же дура! Нужно было бежать в поликлинику на следующее же утро или пить специальные таблетки, которые, она слышала, продаются в каждой аптеке.

В прошлом году на пьянке по случаю чьего-то дня рождения Анька из договорного поделилась, что как-то раз использовала такие после спонтанного секса со своим парнем. Особого вреда здоровью это не нанесет, зато будешь уверена, что нежелательной беременности не наступит. Ну, почему, почему она- то не подумала о такой простой вещи? И что теперь делать?! Еще совсем недавно казалось, что впереди радостная счастливая жизнь. Всего- то три недели назад вся ее жизнь была совершенно другой. И даже после она внушала себе, что справится, что со временем забудет. Только ничего не забывалось, и стоило закрыть глаза, как она видела перед собой его холодные глаза и усмешку на губах, чувствовала его руки на своих запястьях. Как же она надеялась, что он навсегда покинул ее жизнь, оставив в ней лишь горький след воспоминаний о том вечере. Оказывается, не только…

Она не знала, сколько так простояла возле окна, уставившись в одну точку, и очнулась, лишь подняв глаза на настенные часы, стрелки которых неизбежно приближались к восьми. Наспех собравшись, вышла из дома, пребывая в каком- то тумане, доехала до работы. Девчонки уже переоделись для построения на плацу и, весело щебеча, дружно красились. Юля с опозданием поняла, что даже не провела тушью по ресницам, впрочем, ей сейчас было все равно. Все мысли были заняты одним: «Нужно сделать тест. Сегодня. Этим же вечером». Иначе голова просто взорвется от этих мыслей.