Несколько раз Юля брала в руки телефон с намерением набрать номер отца, но каждый раз одергивала себя, убеждая, что ни к чему звонить ему среди ночи, только лишний раз заставлять нервничать. Она поедет к нему в следующие выходные, соберется с волей и все ему расскажет.

А утром, едва она пришла на работу и села за свои расчеты, зазвонил мобильник. Незнакомый номер, чужой монотонный голос: «выехал на встречку», «разбился», «насмерть». Юля слушала его, не в состоянии сопоставить все эти слова воедино, не в силах до конца понять, что речь идет об ее отце. Кажется, она даже что-то ответила, нажала на кнопку отбоя, положила телефон на стол, и все закружилось перед глазами.

— Юля? Юлька, ты что?! — подскочила к ней Татьяна, которая из-за острой нехватки бурной личной жизни имела привычку всегда прислушиваться к чужим телефонным разговорам. Последние пару минут она с интересом следила за Юлей, которая в какой-то миг стала белее мела.

Юля сидела, невидящим взглядом уставившись в одну точку, не в силах пошевелиться, словно тело было парализовано, даже слез не было. Лишь тупое отрицание — нет, нет, это ошибка…

Она не помнила, как ходила к главбухше, что говорила. Кажется, все же расплакалась и невольно, неосознанно тянула руку к животу, словно ища поддержки у того, кто там находился. Всегда сдержанная и строгая Ольга Александровна даже приобняла ее, слегка прижав к себе, погладила по голове, затем позвонила в диспетчерскую, попросив, чтобы кто-нибудь из водителей довез Юлю до дома.

В такой же мутной дымке прошли и следующие три дня. Начальство и сослуживцы отца помогли с деньгами и организацией похорон. Одной в большом пустом доме было страшно, и эти несколько ночей Юля провела у соседки, одинокой бабульки, которую знала с детства.

Коллеги отца приносили ей соболезнования, смотрели сочувственно и говорили примерно одно и то же: «обычная авария, плохо освещенная трасса», «он ехал на большой скорости», «видимо, заело тормоза либо кто-то вылетел на встречку», «машина резко свернула в сторону обочины, влетев в столб», «смерть наступила мгновенно». На этом участке трассы не было камер видеонаблюдения, свидетелей аварии тоже не нашлось. Следствие не закончено, но затянется надолго и вряд ли что-то выявит. Признаков насильственной смерти не обнаружено, алкоголя в крови тоже, следы вмятин от другого автомобиля отсутствуют, соответственно, второго участника ДТП не было. Просто трагическое стечение обстоятельств.

Каких-то два месяца назад Юля думала, что хуже того, что случилось в Мневниках, быть не может. Оказалось, может, еще как может. Тогда было трудно, больно, но она пережила. А как же теперь? Ведь она столько надежд возлагала на своего отца, что он поймет, поддержит, приободрит. Сейчас в голове крутилась одна мысль: «Как жить дальше?». Единственного человека, который мог ее защитить и поддержать, уже нет. А она теперь отвечает не только за себя, но и за не рожденного ребенка. Как жить? Где жить? На что жить? Все-таки, сделать аборт? Ребенок теперь для нее обуза. По срокам она еще может успеть. И тут же устыдилась своих мыслей, разве ребенок может быть обузой? Теперь единственным близким человеком для нее будет ее сын… или дочь…

* * *

Время тянулось, словно кто-то нарочно замедлял его бег или переводил стрелки назад. Картинки, выдаваемые воображением, и воспоминания тускнели и уже не так часто возникали перед глазами, но все также мелькали в его снах, от которых Саша просыпался среди ночи в холодном поту, принимал очередную дозу алкоголя и уже не ложился до самого утра. Рабочие будни проходили быстрее, а вот выходные в пустой квартире сводили его с ума, вынуждая отправляться в развлекательные заведения. Алкоголь позволял забыться лишь на непродолжительное время, случайные девки помогали снять физическое напряжение, но ничто не могло окончательно успокоить воспаленный мозг. Его собственное негласное расследование медленно, но верно зашло в тупик.

Несмотря на предостережения Шведова, он не собирался останавливаться и продолжал проверять тех, с кем тесно общался Никифоров, однако практически у каждого оказалось достоверное алиби на тот вечер, а некоторые и вовсе находились за границей. Пора было признать, что даже он со своими связями и должностью не в состоянии найти этого ублюдка. Либо это был кто-то малознакомый Никифорову, либо, почуяв неладное, просто умело создал себе прикрытие.

В конце концов, Степнову ничего не оставалось, как обратиться к судмедэксперту, чтобы узнать по поводу отпечатков пальцев в гараже. Василий Петрович окинул его долгим взглядом, после чего ответил, что наиболее четкие отпечатки принадлежат самому Никифорову и ему, Саше. Также есть отпечатки родителей Никифорова, которым, собственно, и принадлежал гараж и совсем смутные, лишь в нескольких местах, еще одни, которые не проходили ни по каким базам и так и остались неопознанными.

Степнов метался по отделу, не находя себе места, отказываясь поверить в то, что бессилен в своих поисках, и эта мразь так и будет дальше разгуливать на свободе. Как ему жить с этой мыслью дальше? С осознанием того, что ничего не смог сделать? — Саша, съезди в Управление, отвези заявки на закупку служебных машин, — выдернув его из тяжелых размышлений, сказал Шведов, войдя в кабинет. — Отдашь Калевской Светлане Викторовне, я с ней созвонился, она посмотрит, — он протянул Степнову папку с документами. — Номер кабинета не помню. Второй от лестницы, там, где расчетчицы сидят.

Константин Николаевич направился обратно к двери и не заметил, как изменилось выражение лица парня.

Расчетчицы… А, значит, это тот кабинет, где работает Юля. Ну, вот, судьба сама подкидывает ему шанс лишний раз ее увидеть. Только стоило ли снова попадаться ей на глаза? В последний раз его появление едва не довело ее до истерики.

Покрутив папку в руках, Степнов направился в оперскую, где за чтением газеты скучал один из его оперативников, тот самый, который был одним из немногих, кто знал о том, что на самом деле произошло в ту жуткую ночь, когда не стало мамы и Вики.

— Влад, нужно в Управление сгонять, отвезти документы в договорной, — положив на стол перед ним папку, безапелляционно произнес Саша и добавил как бы невзначай: — К расчетчицам сходишь, там подскажут.

Парень поднял на него удивленный взгляд, но не стал озвучивать свои мысли вслух. История с той девчонкой из Управления, которая не так давно была у них на ревизии, какое-то время являлась главной темой разговоров в оперской.

Сначала гадали, как скоро она попадется на крючок главного опера, потом — удастся ли Степнову все же уломать ее или нет и, наконец, будет ли он продолжать с ней отношения после. Они были уверены, что это произошло-таки в тот заключительный день проверки, когда она вся раскрасневшаяся и растрепанная выскочила из архива. Мужики шутили, что не понравилось ей вот так, в пыльном архиве, в спешке, да и Саня какой-то недовольный тогда пришел, видимо, большего ожидал. А кто-то с усмешкой и скорее в шутку предположил, что, может, не вышло у них по взаимному-то согласию, а Степнов не привык, что ему отказывают, вот сам и взял, не утерпел, прямо в разгар рабочего дня на рабочем месте. Никто всерьез не воспринял эти слова, дружно поржали и забыли, а потом и история позабылась — сколько их таких было до этого, не счесть. Ну, видимо, девчонка решила не продолжать это романтическое приключение с их главопером, или он сам не захотел. Разве у него вообще были когда-то долгие отношения с кем-то? Переспали и разбежались. Только и встреч с бывшими пассиями Степнов, вроде, никогда не избегал.

— Хорошо, съезжу, — просто согласился парень, взяв папку с документами и поднимаясь, взглянув на начальника, спросил: — К расчетчицам, говоришь…

Слушай, а та девчонка, что приходила к нам… ну, с которой ты крутил… она же тоже вроде расчетчица, — и с неким удивлением отметил про себя, как изменился в лице Саша.

— Наверное, — отведя взгляд в сторону, невнятно буркнул тот.

— Ну, если что к ней и обращусь, — сделав вид, что ничего не замечает, сказал опер и, выдержав небольшую паузу, взглянул Саше в глаза и произнес со смешком: — А чего сам не поедешь? Что, Саня, прошла любовь, завяли помидоры? — Не твое дело, — резко ответил Степнов на эту безобидную шутку, и в его глазах сверкнул злой огонек.

— Да ладно, чего ты заводишься? Девчонка красивая… Думали, ты с ней надолго, — пожал плечами парень. — Ну, раз у вас все, тогда…

Он не договорил, но и после этих слов было ясно, что тот и сам не прочь попробовать к ней подкатить. Саша невольно сжал кулаки, злясь одновременно и на своего опера, и на себя. Какого черта его так задели его слова? Ему уже с ней не светит. Никогда.

* * *

Снова тошнило с самого утра. Сильнее, чем обычно. И долго и мучительно выворачивало в ванной, затем мутило в метро, что, казалось, она вот-вот потеряет сознание. И все утро на работе, даже когда время перевалило за полдень, тошнота никак не проходила, а после глотка сока снова пришлось бежать в туалет.

Умывшись холодной водой, Юля взглянула на свое отражение в зеркале, бледная и замученная.

— Я справлюсь, — тихо сказала сама себе и, едва коснувшись живота, скрытого под форменной рубашкой, добавила: — Мы справимся.

И как бы парадоксально это не звучало после всего произошедшего со Степновым и метаний с абортом, сейчас только это слово «мы», относящееся к ребенку, и эта тошнота, акцентирующая все ее внимание на себе, не давали ей окончательно сломаться. Она не одна. Уже не одна.

Поправив волосы, девушка вышла в коридор и тут же услышала возмущенный голос Татьяны, которая искала ее по всему этажу.

— Юлька, ты где ходишь? — всплеснула та руками. — Иди, к тебе там приехали…

— Кто? — устало спросила Юля, думая о том, как вообще дожить до окончания этого рабочего дня. Завтра — суббота, два дня она проведет в постели. Целых два дня. И наконец, вволю наплачется и сможет спокойно все обдумать. А подумать было над чем: она осталась без поддержки. Теперь, когда отца больше нет, ей некому помочь, не к кому обратиться.