Мы идем к лифтам. Болвандес оказывается из тех, кто жмет на кнопку вызова, когда она уже и так горит.

– Добрый день, – улыбнувшись, говорит он беременной женщине.

Я не могу отвести взгляда от ее раздувшегося живота. У мамы скоро будет такой же. У мамы скоро будет ребенок. Мой мозг все еще не в силах это переварить.

Внезапно футболка на животе беременной дергается и сдвигается в сторону. Вздрогнув, я вскидываю взгляд на лицо женщины. Она смеется, видя мою испуганную рожу.

– Он пытается устроиться поудобней.

Звякает пришедший лифт, и мы все забираемся внутрь. Живот женщины продолжает двигаться. Веду себя как дебил, уставившись на него, но ничего не могу с собой поделать. У меня мурашки бегут от того, как он жутко дергается.

Женщина снова тихо смеется, затем придвигается ко мне.

– Дотронься – и почувствуешь его.

– Не надо, – поспешно отказываюсь я.

Болвандес посмеивается надо мной, и я хмурюсь.

– Не многим выпадает возможность дотронуться до ребенка, который еще не родился, – поддразнивает меня женщина. – Не хочешь стать одним из этих счастливчиков?

– Я не привык к тому, чтобы незнакомые женщины просили меня их пощупать, – отвечаю я.

– Ты будешь шестым. Я уже привыкла, что меня щупают незнакомые мужчины. Ну же. – Она берет мою руку и кладет ее на свой живот, как раз туда, где тот дергается.

Не ожидал, что он такой тугой. Мы стоим близко, и я могу заглянуть в вырез ее футболки. Мне хочется отнять руку от ее живота, но я боюсь показаться грубым. Затем малыш двигается под моей ладонью. Я охаю, почувствовав пальцами сильный толчок.

– Он с тобой поздоровался, – улыбается женщина.

Я думаю о маме. Пытаюсь представить ее с таким животом, но не получается. Пытаюсь представить, как она просит меня дотронуться до малыша, но не получается. Четыре месяца.

Лифт звякает.

– Идем, Мерф, – зовет Болвандес.

Я смотрю на беременную. Что ей сказать? Спасибо?

– Будь умницей, – говорит она и пьет из стаканчика.

Двери лифта закрываются, и она исчезает за ними.

Болвандес широкими шагами идет по коридору, и я спешу его догнать. Мы в больничном отделении. Здесь стены окрашены белым и разговоры ведутся приглушенными голосами. Везде пищат мониторы. Я в школьной одежде, поэтому, можно сказать, чистый, но Болвандес весь день провел на кладбище, и я все жду, когда кто-нибудь прогонит его отсюда.

Стройная темноволосая доктор нажимает на клавиши встроенного в стену компьютера. Фрэнк подходит к ней, разворачивает к себе и, не давая ей опомниться, целует в губы.

Сегодня все явно вознамерились ставить меня в неловкое положение. Я отворачиваюсь, пытаясь найти хоть что-то, на чем можно задержать взгляд. На медсестрах. На карандашных рисунках, прилепленных к стене у сестринского поста.

Болвандес с женой говорят по-испански, и я бросаю на них взгляд исподтишка. Воображение рисует их разговор: «Как ты здесь оказался? – Был поблизости. – Кто этот лох? – Да убийца, которого пока еще не поймали».

У меня крутит живот, кажется, будто кишки завязываются узлом. Я не должен быть здесь. Но не знаю, где вообще есть для меня место.

– Деклин, это Кармен.

Вернувшись в реальность, я действую на автопилоте:

– Здравствуйте.

– Здравствуй, Деклан.

Она улыбается мне. Справа на ее белом халате бейджик с надписью: «Доктор Меландес». В ее голосе совершенно не слышно акцента.

– Так это ты тот парень, за которого собирается выйти замуж Марисоль?

Я закашливаюсь.

– Ммм… мы, это… не будем торопиться.

В ее глазах дрожит смешинка.

– Фрэнк говорит, ты прокатил его на машине, которую сам отреставрировал? Впечатляет. Я думала, искусство реставрации автомобилей осталось в прошлом.

– Не. Никуда оно не денется.

– Соседка сказала, что ты за полминуты разобрался, в чем проблема с машиной ее мужа. У тебя талант.

Я пожимаю плечами.

– Немного разбираюсь в этом деле.

К нам подходит медсестра и обращается к Кармен:

– Простите, что отвлекаю. Вы просили сообщить, когда придут результаты анализа.

– Иди. Не будем тебе мешать, – говорит Болвандес.

– Мне приятно, что ты зашел меня повидать. – Кармен еще раз целует его – в этот раз не столь страстно. – Рада была познакомиться с тобой, Деклан.

– Я тоже.

И вот мы уже спускаемся вниз на лифте. Идем к машине. Выезжаем на Дженнифер-роуд.

– Мы прошли через все это только ради поцелуя? – спрашиваю я.

Болвандес пожимает плечами.

– Нам разве было чем заняться?

Ну да! Покосить траву на кладбище. Но, разумеется, вслух я этого не говорю.

– Мы больше времени провели с той причудливой беременной в лифте, – кошусь я на него.

– Может, однажды и ты будешь любить женщину так, что даже один поцелуй будет стоить множества усилий.

Я теряюсь. Заливаюсь краской и не знаю, хмуриться или нет. Ожидаю, что Болвандес велит возвращаться на кладбище, но он молчит. Я не знаю, куда дальше ехать, но не готов вернуться на кладбище, в особенности если Джульетта еще не ушла домой.

Когда я останавливаюсь на светофоре, Болвандес спрашивает:

– Есть хочешь?

– Нет.

– Уверен? Я угощаю.

– С чего это? – смотрю я на него. – Ты мне весь мозг выносишь, если я хоть на секунду отвлекаюсь от работы, чтобы взглянуть на мобильный, а тут хочешь остановиться перекусить?

Болвандес снова пожимает плечами. Мы продолжаем путь.

– Кто эта девушка? – через какое-то время спрашивает он.

– Какая?

– Та, за которой ты наблюдал.

У меня сжимается сердце.

– Знакомая из школы.

– Она раньше часто приходила. А теперь я ее почти не вижу.

Ох, Джульетта, Джульетта!

Я мысленно вижу ее первое письмо – слова, наполненные такой болью, что вызвали у меня желание написать ответ.

«Перед глазами стоит лицо девочки. Ее настоящее рушится, и она это понимает. Ее матери больше нет, и она это понимает. Я вижу на этом снимке агонию. И каждый раз, глядя на него, я думаю: „Я знаю, что она чувствует“».

Причинил ли я ей еще большую боль?

– У нее умерла мама. – Горло сковывает, и слова звучат глухо.

– Печально.

Перед глазами все слегка размывается, затуманивается. Хорошо, что я не на скоростном шоссе.

– Она погибла в аварии, виновник которой сбежал с места происшествия. В ту самую ночь, когда я напился и разбил пикап отца.

– Ты к этому причастен? – тихо спрашивает Болвандес.

Похоже, он пришел к тому же заключению, к которому пришли и все мы. Грудь так сдавливает, что невозможно говорить. Я врубаю поворотник, заезжаю на стоянку перед торговым центром и ставлю машину на ручник. Не смотрю на Болвандеса – не могу. Прижимаю руки к животу, словно это хотя бы немного уймет боль.

– Не знаю.

– Но переживаешь, что можешь быть к этому причастен?

– Я не знаю. Не могу разобраться. Не могу ничего понять.

Болвандес некоторое время молчит, и я слушаю свое собственное дыхание, пытаясь сохранять его ровным.

– Знаешь, тебе ведь не обязательно разбираться со всем этим в одиночку, – тихо замечает Болвандес.

– Рассказывать слишком долго. Все слишком запуталось и усложнилось.

– В моей семье доктор – жена, но я тоже не дурак, Мерф. Рискни.

Я делаю вдох, готовясь сказать, что не собираюсь изливать душу… Но вместо этого выкладываю все начистоту. И начинаю с самого начала – с найденного на могиле письма и нашей переписки на кладбище.

Я рассказываю ему о том, в чем признался Джульетте, и о том, в чем еще не признался. О том, как мне все труднее становится не выдать, кто я такой. Я рассказываю ему о том вечере, когда кинулся на выручку Джульетте, а ей даже в голову не пришло, что я приехал помочь и предпочел оставить ее в неведении, хотя должен был во всем признаться уже давно.

Я рассказываю ему об автосервисе, об отце и о том, как тайно возил его по городу. Рассказываю о Керри и о том, как она погибла.

Я рассказываю ему о маме и Алане. О том, как стал лишним в своем собственном доме. Рассказываю о беременности, которую они от меня скрывали. О том, как каждый их совместный шаг все больше привязывает маму к человеку, который когда-нибудь обманет ее доверие.

Я рассказываю ему о свадьбе. О бутылке виски. О том, как въехал в здание и попал за решетку. О словах Алана, что я закончу так же, как мой отец. Я рассказываю о том, как сильно хотел покончить со всем этим раз и навсегда.

Фрэнк – терпеливый слушатель. Он не прерывает меня и лишь время от времени задает вопросы, чтобы прояснить какой-нибудь момент.

Наконец, я рассказываю ему о том, как мы сидели в школьной столовой. О том, как Рэв устроил мне разнос, а Джульетта, узнав, какого числа я гонял пьяным на машине, попала в медицинский кабинет.

Когда я заканчиваю свой рассказ, уже опускается вечер и между зданий сгущаются тени. Чувствую себя измотанным и выжатым как лимон.

– Действительно много всего, – соглашается Болвандес, когда я замолкаю.

Я киваю.

– Дата была мне известна. – Говорить в темноте оказывается гораздо легче. – Число – первое, что привлекло мой взгляд на могиле мамы Джульетты. Но… я не знал, как она умерла. Об этом Джульетта рассказала позже. Намного позже. И до сегодняшнего дня я не задумывался над этим.

– Ты не помнишь, не врезался ли в другой автомобиль?

– Я не помню даже, как садился в машину.

На лице Фрэнка появляется задумчивое выражение.

– Ты знаешь, где ее мама погибла? Или в какое время?

– Нет. Знаю, что она попала в аварию по пути домой из аэропорта. Вечером.

– А где ты разбил автомобиль? Ваши пути могли пересечься?

– На Ричи-хайвей. Понятия не имею.

– Но все произошло в одном округе?

– Да. Наверное.

Болвандес задумчиво чешет подбородок.

– Ну, в полиции же не дураки сидят, Мерф. Если оба происшествия произошли в одном округе, примерно в одно и то же время, то полицейские обязательно убедились бы в том, что не ты виновник аварии. Особенно если в этой аварии погибла женщина.