Олли Ро - Тебе желаю счастья

Божечки!

Сто пятьдесят четыре дня назад мы ехали в Карелию. Двадцать четвертое июля. Озеро. Капот. Его пальцы во мне, а я вся на нем…

От облегчения, возникшего после решения несложной, но такой важной задачки, застонала прямо в рот Калинина и, почувствовав ответный рык, складывающийся в едва разборчивое «посчитала, наконец!», выронила сумку и позволила себе взаимность. Обхватила руками мужскую талию, забираясь холодными пальцами под толстовку, согревая их о гладкие косые мышцы, упруго перекатывающиеся под пылающей кожей, привстала на носочки и ответила на поцелуй.

Так же голодно, так же жадно, так же горячо.

Пуховик слетел на пол вслед за сумкой, к ним присоединилась толстовка и футболка Стаса, оставив неприкрытым крепкий мужской торс. Получив доступ к широкой мускулистой груди, я нетерпеливо оглаживала ее ладонями, то и дело цепляясь за бусинки его твердых коричневатых сосков, отчего мои собственные заныли от напряжения и нехватки ласки, ведь руки Калинина вовсю тискали мою задницу, затянутую в гладкую, плотную микрофибру.

Удивительно, каким правильным теперь кажется происходящее вокруг.

Как же невыносимо жарко. В этих дурацких колготках, вмиг ставших неудобными сапогах и в шерстяном платье с длинными рукавами я чувствовала себя, как морж в бане — адски горячо и душно!

Стас, впрочем, явно был озадачен той же проблемой.

Покусывая меня за подбородок, шею, ушко, он между тем начинал злиться от того, что посадка на тугих колготках слишком высокая, талия на платье слишком занижена, вместо удобного декольте белый воротничок под горло, а потайная молния, расположенная не на спине, а где-то сбоку никак не находилась под нетерпеливыми пальцами. В общем, упакована я была, словно леденец на палочке, обертка которого склеена прочнее, чем подошва на китайских кроссовках.

Так и не подобравшись к моей груди ни сверху, ни снизу, Стас рыкнул, подхватил меня на руки и в несколько шагов достиг дивана, усадив на себя сверху.

Божечки!

Никакие колготки не могли помешать мне почувствовать его устойчивые мужские намерения! Даже сквозь плотные джинсы вздыбленный орган недвусмысленно намекал на свой внушительный размер и титановую твердость.

Он прямо таки молил об освобождении, а добро внутри меня против насильного заточения, поэтому руки самопроизвольно соскользнули с груди на ширинку.

Однако в самый неподходящий момент градус сексуального моего напряжения значительно понизили превратившиеся в настоящие орудия пыток сапоги. Их узкие голенища в столь нестандартной для обутой женщины позе туго сжимали мои икры, нарушая циркуляцию крови.

Что за наказание!

И если сначала я решила продолжить вызволение из плена джинс естества Калинина, плюнув на неудобство в расчете, что можно и потерпеть во имя благого дела, то уже через минуту ни поцелуи, ни страстные ласки, ни мысли о возбужденном члене оказались не способны затмить дискомфорт в ногах.

И я заныла.

— Стас… Стас… — но Калинин не отвечал, посчитав, что стоны мои от удовольствия и наслаждения, и лишь активнее шарил руками по телу. — Стас… Ну Стас… Подожди…

— Ничего не бойся, маленькая, тебе будет хорошо, обещаю… О, вот она!

После чего Калинин, наконец, нашел потайную молнию на платье и дернул змейку вниз, я слова не успела вставить, как он бесцеремонно задрал подол к верху, вынуждая поднять руки. Мой писк о том, что сначала надо бы расстегнуть пуговки на воротнике и манжетах, потонул под слоем шерстяной клетчатой ткани.

— Да блин, что за адское платье! — злился Стас, наблюдая за результатом своих поспешных действий.

Я сидела у него на коленях полуголая, голова и кисти рук по-прежнему в платье, задница уже начинает потеть в теплых колготках, ноги отнимаются в сапогах, грозящих вот-вот передавить все артерии и вены, вызвав кислородное голодание в конечностях.

Что ж, одним я могла гордиться в данном положении — на мне был красивый лифчик, но и от него избавиться не представляется никакой возможности.

— Потерпи, Стрекоза, сейчас сниму с тебя эту чертову тряпку, — и Калинин принялся тянуть наряд в разные стороны. Безрезультатно. Но смешно.

Я слышала, как он хрипло посмеивается, и расхохоталась в ответ.

— Стас, пожалуйста, сначала сапоги! — отчаянно завопила, не в силах терпеть эту муку и дальше.

Попыталась встать, но потерявшие чувствительность ноги подвели. Фееричная я плюхнулась задницей на пушистый ковер. Калинин тактично сдержал смех, чем-то попутно заткнув свой рот. Сочтя любые комментарии к происходящему излишними, легла поудобнее и вытянула вперед ногу.

Надо отдать должное Стасу, тот не растерялся. Наносекунду спустя он дал мне почувствовать нечто настолько приятное, что вполне может составить конкуренцию оргазму, — избавление от неудобной обуви.

Естественно, я застонала в голос.

— Эй, детка! — возмутился мой любовник, неожиданно для самого себя доставив мне волшебное удовольствие, — Я сейчас сниму с тебя трусы и только попробуй стонать чуть тише!

— А как же платье? — уточнила я, не скрывая в голосе улыбку.

— Да хрен с ним! Мне и так нормально.

— Калинин, ты с ума сошел?! — хихикнула, и в ту же секунду, Стас разом стянул с меня колготки и трусы.

Божечки!

Вообще-то я даже оказалась рада, что мое лицо осталось скрыто под одеждой, а руки не способны оказать сопротивление или оттолкнуть мужчину. Щеки горели от вселенского стыда, ведь Стас сейчас видит мою… ну вы поняли, ее самую, голую в совсем пошлой и откровенной позе. И вроде как я уже сверкала перед ним обнаженными прелестями, но сейчас данный факт казался затянутым пеленой времени фрагментом из другой жизни, сном, фантазией. Да и алкоголь, что бушевал в крови в прошлый раз, давным-давно испарился. Сейчас мне страшно. А вдруг… вдруг я ему не понравлюсь… там?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И хотя я точно знала, что там у меня все в порядке, мне непременно захотелось убедиться в своих суждениях, увидев лицо Стаса. Поэтому, отбросив сомнения, закопошилась в попытке натянуть обратно треклятое платье.

Дернул же черт надеть сегодня именно его!

Божечки, как это все неловко!

Однако, горячему любовнику по ту сторону несчастного творения дизайнера, в чьей жизни явно прогрессирует целибат, неловко не было ничуть. Освободив нижнюю часть меня гораздо успешнее, чем верхнюю, он решительно развел колени в сторону прежде, чем мое лицо оказалось на свободе, жадно глотая сквозняк, стелющийся по полу. Так вот ты какая, половая жизнь!

Опустив взгляд к своим торчащим в разные стороны коленкам, я смогла лицезреть лишь темную взъерошенную макушку между моих ног. Он же не собирается…

Божечки!

Я и не знала, что становлюсь такой набожной во время секса! Это ведь секс сейчас между нами?! Он же сейчас случиться?! Да?!

— Охренительная, — выдохнул Стас, даря прохладу распаленной плоти рваным дуновением, и нежную кожу бедра оцарапала жесткая щетина.

А затем просто взял и лизнул.

Лизнул меня!

Там!

— Бо… О-о-о-о!

Нужны ли комментарии?

Стоит ли вам рассказывать, как нежно и ласково скользил его язык…

Как аккуратно, но настойчиво проникал в меня…

Как восхитительно мягко его губы посасывали, причмокивали, прищипывали и что-то неразборчиво шептали…

Как любимые наглые пальцы гладко вошли внутрь, задевая точки, которые самой мне не удалось найти ни разу, и задвигались ритмично, глубоко, безжалостно, буквально выколачивая стоны, всхлипы и угрозы телесных повреждений, если вдруг кое-кто решит остановиться.

Я совру, если скажу, что никогда не фантазировала на тему орального секса со Стасом. В своей голове я вообще весьма изобретательна и свободна от комплексов и предрассудков. Но действительность и мечты не идут ни в какое сравнение! Это как представлять себе прыжок с парашютом — да — волнительно, да — крышесносно, да — не сравнимо ни с чем… Но… понимать головой и ощущать нервными клетками — абсолютно разные вещи.

Так и сейчас.

Меня лихорадочно потряхивало, руки вцепились в длинный ворс ковра, легкие сокращались часто и рвано, сердце горячо выталкивало по венам вскипевшую кровь, пальцы на ногах поджимались в такт пульсирующему в кульминационном экстазе лону, позвоночник выгнулся дугой, а глаза закрылись и под веками вспыхнули радужные пятна.

Со стороны, скорее всего, было похоже не на оргазм, а на изгнание дьявола, но внешняя моя оболочка утратила важность, оставляя на первом месте лишь волны наслаждения, заставляющие парить в невесомости.

— Ты само совершенство, Стрекоза, — тихо произнес Стас.

Прямо надо мной на дне черных колодцев бушевало неистовое пламя. Калинин не улыбался. Он с серьезным видом впитывал каждую мою эмоцию, плещущуюся через края. Такой красивый. Такой родной. Такой мой.

Обхватила руками мужскую шею и жадно прильнула к губам, целуя неспешно, нежно, ласково, рассыпаясь на миллиарды искр от ощущения своего вкуса на нем и в нем.

Кажется, он не ожидал, потому что напрягся, дернулся, словно пытаясь отстраниться. Почти как я в начале. Это странно, ведь подобный жест присущ скорее таким неопытным девственницам, как я, нежели мужчинам, состоявшим в отношениях с одним и тем же человеком практически половину собственной жизни.

Так дело не пойдет, решила я, и обхватила Стаса еще и ногами, целуя глубже и настойчивее, клеймя, присваивая, заявляя свои права. Пусть знает, как нужен мне. Пусть чувствует. Срастается с этим навечно.

Не пущу.

Мой.

И Стас расслабляется, перехватывает инициативу, делится пожаром внутри себя, посыпая угли моей страсти хрустящим хворостом свежих ласк.