— И папаша, конечно же, поверил бы! — Упрямство Шведа начинала злить. — Бред!

Я мог бы прочесть целую лекцию о том, как родитель чувствует своих детей. Чёрт, да я даже на расстоянии знал, когда дома неприятности и малявки под дверью ждут моего возвращения.

Это невозможно было объяснить логикой или чем-нибудь измерить, но связь существовала. Иррациональная, сложная и при этом прочная.

— Она не родная дочь. Смирился бы, — ответил юрист, пока я думал, куда очередной раз вмазать.

— Что? — Я опешил.

— Алиса приёмная дочь. Её настоящие родители погибли в аварии.

Меня словно веслом по голове ударили.

— Это очередная байка?

— Ей было полтора года. Она ничего о них не помнит, только кровь. Потом её удочерили.

Швед хмыкнул. Понял, скотина, что я знаю далеко не всё. Заулыбался. Кроваво, подло. А у меня как шоры с глаз упали.

Панический страх крови, готовность жертвовать своим будущим ради семьи, слишком быстрое согласие отца на охрану — мозаика сложилась. Рисунок получился так себе, но главная женская фигура больше не выглядела беглянкой из дурдома.

Благодарная сиротка не смогла сказать «нет» тем, кто заменил ей самых близких людей. Она не хотела, бунтовала как могла. Но всё равно послушно шла в капкан.

* * *

После этого признания заканчивать со Шведом я доверил Саше. Осталось немного — выбить из юриста письменное признание и сделать видеозапись раскаяния.

Чтобы обеспечить хорошую картинку, предстояло немного повозиться: правильно поставить свет, вымыть ублюдка, дабы тот смотрелся чистеньким и довольным жизнью, замазать гримом «красоту» на лице. Делать всё это Саша умел не хуже меня, научился за десять лет в угрозыске.

Мне же самому сейчас гораздо важнее было успеть до обеда проведать дочек. Побыть с ними хоть немного. Надышаться, насмеяться, ещё раз убедиться, что им ничто не угрожает, а потом, петляя и меняя машины, попасть в старый домик рядом с границей.

Раз уж папаша оказался не самым надёжным субъектом, то решать, как быть дальше, предстояло с самой Рыжей. Её жизнь оказалась на кону. Она мешала закрутиться грандиозной афере между двумя банками и сотнями обычных людей. А отец… его после завершения ждал счёт, большой и подлежащий обязательной срочной оплате.

Глава 34

Алиса.

Место, куда меня привёз охранник Штерна, напоминало хижину отшельника. Вокруг деревянного домика не было ничего. Только густой лес и бескрайний залив. Чудо, что в домике оказалось электричество и вода из скважины. К сожалению, на этом чудеса заканчивались.

Вместо душа с горячей водой — тазик и ведро, которые принёс Стёпа. А вместо телевизора или экрана мобильного телефона в хижине были лишь окна. Одно с видом на ёлки и сосны, второе — на водную гладь. Не жизнь, а мечта для какого-нибудь любителя здорового образа жизни или затарившегося водкой рыбака.

Я не относилась ни к первым, ни ко вторым. После сумасшедшего возвращения из Тель-Авива и снайпера мне просто необходимо было выплеснуть всё, что накопилось внутри. Поговорить с кем-нибудь, написать, что чувствую, увидеть лица близких…

Словно робот со сбитыми настройками, я ходила по хижине, надеясь найти хотя бы обрывок бумаги и ручку. Рада была бы и карандашу. Но тот, кто жил в этом домике, не держал на полках ничего, чем можно было написать записку.

Полное уединение и изоляция. Хоть вой. Но не это оказалось самым сложным. Труднее всего было пережить ночь. Как я ни уговаривала Степана, он не пожелал ночевать со мной в хижине. Заставив выключить свет после заката, он ушёл на летнюю террасу и устроился под дверью в спальном мешке.

Я осталась совершенно одна. За окном всю ночь скрипели от ветра деревья, стрекотал хор сверчков, а где-то вдалеке ухала сова. Здесь оказалось ещё более одиноко, чем в люксе для новобрачных тель-авивского отеля. Единственное, что радовало: ждать семь лет до полной свободы больше не было необходимости.

Так, с мыслями о свободе, я смогла уснуть под утро. И с этими же мыслями, развлекая себя уборкой, протянула ещё полдня. К вечеру скука и полное отсутствие новостей всё же сделали своё чёрное дело. От отчаяния я готова была пытать молчаливого Стёпу. Жестоко пытать! Есть перед ним приготовленные собственноручно аппетитные бутерброды с сыром и ветчиной, запивая оставленной кем-то в холодильнике колой.

Мой брат за такое сдал бы все свои тайны. Уверена, Стёпа тоже начал бы говорить… хоть что-то. Но проверить так и не удалось. Стоило выйти на террасу с тарелкой, как тут же из-за чащи вырулила незнакомая ржавая «Нива».

Водителя я узнала мгновенно. Сердце ёкнуло, а по лицу расползлась глупая улыбка.

— О, босс приехал, — глядя на тарелку в моих руках, подтвердил Стёпа.

* * *

Ума не приложу, нормально ли так сильно скучать по чужому в принципе человеку, но я соскучилась так, что готова была броситься навстречу машине. Радость от встречи никуда не исчезла, даже когда хмурый и решительный Штерн выбрался из «Нивы» и прошёл мимо меня.

— У тебя вид недовольный, потому что новости плохие или сиденье в машине неудобное? — Тарелка с бутербродами осталась на террасе, а я вслед за Димой вошла в домик.

— Встреча была не самая приятная.

Штерн на меня не смотрел, будто приехал вообще не ко мне. Он провёл ревизию холодильника и заглянул в шкафчики над умывальником.

— Что-то случилось? — Сразу вспомнился снайпер. — Давид снова что-то устроил?

Внутри всё сжалось.

— Нет. Я встречался со Шведом. Выяснял, что он знает.

Щёлкнув электрочайником, Дима наконец повернулся ко мне. В руках у него была чашка, а рядом на столешнице стояла банка растворимого кофе.

— С Юрой…

Задумчивый взгляд зелёных глаз прошил меня насквозь. Враз стало стыдно и за то, что спала с Юрой больше двух лет, и за то, что идеализировала, не замечая истинной сущности. Как у Штерна это только получалось?

— Он признался, что помогал банкиру.

— Да, тот денежный перевод… помню, — я кивнула как послушная марионетка.

Дима будто хотел сказать что-то другое, но сдерживал себя. Тянул паузу, смотрел в окно.

— Шиммер хотел забрать фирму твоего отца для своей аферы, — наконец произнёс он, когда чайник закипел. — Жертвами стали бы сотни семей, а строительная компания на годы погрязла бы в судебных тяжбах. Думаю, твоему отцу была отведена роль обвиняемого.

Я с трудом проглотила образовавшийся в горле ком.

— Ужас… И Юра быв в курсе всей схемы?

— Заранее. Полностью.

Дима не щадил. Он прекрасно знал, в каких мы были отношениях. По всему выходило, что в те ночи, когда я влюблённой дурочкой отдавалась Юре, он уже знал о моём приговоре и судьбе фирмы. Занимался со мной сексом, говорил о совместном отдыхе, намекал на свадьбу и одновременно помогал готовить смертельную западню.

В домике будто стало холодно, я обхватила себя руками. По телу пробежал озноб. Пожалуй, чашка чего-нибудь горячего сейчас будет кстати.

Не успела я об этом подумать, как Дима, ничего не говоря, протянул мне свой кофе. Как на чудо я уставилась на его пальцы со сбитыми костяшками и чашку.

— Ты ещё не говорил ничего папе? — голос дрогнул. Пришлось сделать щедрый глоток, чтобы скрыть волнение. Потом ещё один. И ещё.

Штерн отрицательно покачал головой.

— Я не уверен, что пока стоит делиться с ним информацией. Думаю, будет лучше временно оставить его в неведении.

Обалдев ещё больше, чем от предыдущей новости, я чуть не разлила кофе.

— То есть… Он ведь собирался заняться признанием моего брака недействительным.

— Мало ли что он собирался. Сейчас нам гораздо важнее обеспечить твою безопасность, а что касается брака, у меня уже есть признание юриста. Дальше нужно будет…

— Стоп! — Я замахала свободной рукой. Такой поворот меня точно не устраивал. — Стоп! Подожди. Почему мы не должны ничего говорить отцу? Он должен знать.

Штерн сжал губы в нитку.

— Он волнуется, — продолжила я. — Нельзя утаивать от него информацию. Блин. Это даже глупо. Он ведь тоже планирует действовать.

— А ты не хочешь рассказать, как ему так легко удалось уговорить тебя на брак? — Дима выдвинул вперёд свою квадратную челюсть. — Молодая девушка. Довольная жизнью. Наверняка с планами… И тут вдруг — до тридцати в кабалу. Что-то склонности к мазохизму я у тебя не наблюдал.

Кофе вдруг стал нестерпимо горьким. Только из благодарности я не вернула кружку её хозяину.

— Не понимаю твоего вопроса.

— Долго он уговаривал тебя?

— Это не имеет значения.

— А ты ответь на вопрос! Неделю, два дня, три? — Дима напирал всё сильнее. — Хватался за сердце? Вспоминал все болезни матери? Как это было?

— Нет! — я резко поставила кружку на подоконник.

— А злишься сейчас почему?

Гад смотрел на меня как на подопытного кролика, которому вкололи новую вакцину, и сейчас он должен либо откинуть лапки, либо бодро поскакать за подвешенной в углу клетки сочной морковкой.

— Потому что это не твоё дело, — процедила я сквозь зубы.

— А может потому, что не так уж он за тебя переживал, и ты это понимаешь? — Дима хмыкнул. — Сыну ж невесту не искал побогаче. Только тебе мужа.

Руки запекло от острого желания вмазать по его наглой холёной физиономии. Чтобы сдержать себя, пришлось сцепить пальцы в замок. Но легче не стало.

— Ты не знаешь, о чём говоришь, — постаралась произнести как можно более спокойно.

— Да куда уж мне?!

Штерн резко шагнул вперёд, сократив расстояние между нами до нескольких сантиметров.

— Он мой отец. Он любит меня.

— Расскажи мне ещё об отеческой любви. — Что-то непонятное горело в его глазах. Не издёвка, не злость. Больше походило на презрение. — Очень любопытно узнать, как это ради денег лишить своего ребёнка молодости.