Утром Кэт спустилась вниз разбитая. Бесшумно, быстро прошла мимо двери, прикрывающей вход в комнату с разобранной кроватью. Сегодня она опять ночевала одна. Джерри к ней не поднялся. Значит, либо спал там, на провонявших чем-то чужим простынях, либо в гостиной на диване.

- Ты сбегаешь? - он был на кухне, пил что-то из кружки, стоя у раковины.

- Я боялась разбудить тебя, вдруг ты пришел поздно и не выспался, - она была напряжена, как натянутая струна. Но сумела остановиться и открыто взглянуть на него, не выдав себя.

- Я поздно пришел, - Джерри поднес парящую кружку ко рту. Он мерил ее ледяным, презрительным взглядом, словно удивляясь, откуда взялась в его доме эта женщина.

- Джерри, - Кэт чувствовала, как злая обида закипает в ней. Они стояли друг против друга, как два врага, а расстояние между ними превратилось в поле боя, - скажи, почему кровать в той спальне не заправлена?

- Я спал там днем, - лениво дернул он плечами, - а что?

Кэт с отвращением отвернулась и направилась к входной двери, не ответив ему. В след ей полетел короткий смешок.

Собственное отражение в зеркальных стенах лифта, когда она ехала вниз, не понравилось Кэт. Не понравились скользкие взгляды портье и лифтера внизу в фойе. Поймав такси и усевшись на заднее сиденье, она посмотрела наверх на окна квартиры Джерри. Запах, который она учуяла в спальне, не желал отвязываться. Неожиданно для себя самой девушка расплакалась.

Несколько дней она прожила, постоянно ощущая где-то вблизи эту приторную парфюмерную вонь. Вскоре в галерее случилось происшествие, которое расставило все по своим местам. Мимо нее, стоявшей в фойе галереи, вихрем пронеслась Мэри, возвращавшаяся с обеденного перерыва. На ходу, атташе, бормоча, вытянула банкноту из выреза блузки. Кэт повернулась ей вслед, чуть не упала. Ее обдало волной знакомой вони. Так приторно-слащаво пахли духи Мэри Карлтон.


Глава 19.


Шотландия, XIX век.

Анна вернулась назад через двадцать минут. Катриона лежала в той же позе, в которой мать ее оставила. Анна наклонилась над ней - девушка беззвучно дышала. Она протянула пальцы к высокому лбу дочери, но задержала руку, не дотронулась, отошла.

- Надо затопить очаг, иначе к утру замерзнем, - напомнила она себе полушепотом.

У камина была солидная горка дров, у решетки валялось огниво. Анна выгребла из топки золу, развела огонь. Сбегала на улицу к тачке, прихватила горсть свечей. Зажгла их и расставила на поверхности стола. Снова вышла, в чугунный чан набрала из колодца воды, который хоть и был разрушен, но не пересох. Повесила чан над огнем. Вытерла руки о передник. Катриона во сне заметалась, застонала, но скоро успокоилась. Анна посмотрела на дочь.

- Здесь должна быть люлька, - ей понравилось говорить с самой собой. Собственный голос ее ободрял.

В углу был свален старый хлам. Анна взяла свечу, стала рыться в куче, среди всякой всячины отыскала деревянную игрушечную лошадку, большой черпак, который сгодился бы в готовке. Детская кроватка с высокими бортиками была там же. Анна выволокла ее на середину комнаты. Немного грязная, но справная, не сломанная. Нужно только отмыть и она послужит новорожденному. Внутри кроватки среди засушенных листьев и цветов лежала тряпичная кукла. Анна взяла ее в руки, долго смотрела на нее. Затем подошла к очагу и бросила куклу в огонь. Маленькая фигурка, наряженная в платьишко из лоскутков, вспыхнула.

- Мама, - донеслось от кровати.

Анна, вздрогнув, посмотрела туда. На нее глядели из темноты блестящие глаза, в которых стояло горе.

- Мама, где он? - надрывно спросила Катриона, силясь сесть.

- Деточка, - осмысленный, тон, которым заговорила дочь, напугал Анну хуже самых жутких ее воплей. - Милая моя, опять ты за свое. Он придет, я тебе обещаю. Он придет.

- Когда? - Катриона жалобно раскрыла свои огромные, печальные глаза. Сознание вернулось к ней. - Я жду, мама, жду, жду. Когда придет мой? Скажи ему, мне больно. Мне тут больно. Жжет, мама.

Она хотела указать на грудь, но не смогла - рука была привязана.

- Почему больно, мама?

Анна в два шага оказалась у кровати.

- Это любовь, дочка. Тебе больно потому, что ты любишь.

- Люблю?..

- Любишь. Заболела им, своим Бойсом. Поедает тебя любовь, как недуг. Ну, разве ты сумасшедшая, если любишь всем своим существом?

- Люблю...

Анна, плача, упала к ней на грудь, затряслась от рыданий. Катриона притихла, будто хотела, чтобы мать выплакалась.

- Больно, - услыхала Анна, немного успокоившись. Поднялась, утирая нос. Искусанные губы дочери мелко дрожали. - Больно.

Она открыла рот, чтобы кричать, но не издала ни звука. Ее выгнула жестокая судорога. Анна вскочила, отпрыгнула от кровати, которую Катриона уже начала раскачивать. Рассудок дочери вновь погрузился во мрак.

- Больно! - Кричала безумная, - Больно! Больно! Бойс! Бойс! Ляг сюда, Катриона, поцелуй меня! Стань моей! Бойс!..Там цветы, я сплету тебе венок, Тристан! Жарко... Жжет, мама... Беги домой...Домой!!! Не пускайте его!!!

Мать попятилась, упала на один из пеньков у камина. Пламя бушевало, лизало черные бока котла, дышало на Анну жаром преисподней.

"Все здесь по-прежнему, запах прежний, тьма эта липкая. Крики прежние. Только не я кричу. Кричит она. Моя дочь заняла мое место".

Видение ударило ее. Она увидела себя на этой же самой постели, мятущуюся в родовой горячке. Услышала над ухом успокаивающий говор, почувствовала запах аира, пустырника и душицы. В тот день тоже было темно, в лесу бушевала гроза. Огонь в очаге колыхнулся. Видение исчезло. Вместо него возникло новое...Встало перед ней, отчетливое, свежее...


...Анна устала. Никогда в жизни так не уставала. Но была чертовски довольна собой. Дед похвалит - внучка приволокла домой полную торбу молодого вереска, который весь день собирала в предгорьях. Обветрилась, сгорела на солнце, но недурно поработала. Холмы окутаны белым и лиловым туманом - цветет вереск. Для Анны и ее деда время цветения вереска особенное, золотое. Они знают, где и как его собирать, какие цветы сорвать, а какие оставить, как их варить потом, чтобы получился волшебный вересковый мед. Кроме деда никто не знает рецепта, во всей округе, во всей Шотландии. А то и во всем мире! За чудесный напиток господа готовы ноги целовать старику-медовару.

Его четырнадцатилетняя внучка стала спускаться в долину. За большой скалой, которую она обогнула, развернулась необычная картина. Среди моря зелени засыпанная камнями площадка, вдоль которой змеится не широкий, шагов в десять, но длинный и по-видимому глубокий разлом. К разлому подступает вереск. Девочка не устояла, скинула торбу, стала собирать.

В долине показался и заржал конь. Всадник проехал, глядя из-под навешенной над глазами ладони на работницу. Она тоже посмотрела на него и узнала - из господ, часто ездит тут с ружьем, любит охотиться. Конь и всадник пропали из виду.

"На кого он сегодня охотится, интересно? - с симпатией подумала о всаднике Анна, срывая соцветия. - А может не на охоту собрался, к невесте едет. Он ведь молод, собой так хорош".

Солнце стало садиться. В выси с пронзительными криками парили орлы.

- Еще один цветочек, - обещала себе Анна, понимая, что давно пора бы уходить домой.

- Привет! - раздался голос позади. Она распрямилась. Охотник спешился, бросил поводья, отпуская коня попастись. Наверное, он знает местные тропы лучше Анны. Незамеченным подъехал к ней со спины. - Чем ты занята, маленькая красавица? Какой день проезжаю по этим местам, а ты все по горам лазаешь с прилежанием, достойным лучшего применения.

- Ничем не занята, - ответила Анна, стесненно разглядывая его. Молод, красив, высок. Но есть в нем что-то отталкивающее, что-то такое, отчего дрожь продирает, - Я уже ухожу домой.

Охотник снял с плеча ружье, положил его на землю. Стал расстегивать пуговицы суконной охотничьей куртки, под которой открывалась белая сорочка из тонкого льна.

- Бежишь от меня? - бесстыжим взглядом ярко-синих глаз он окинул ее грациозную фигурку, которую не портило даже сильно запыленное платье из грубой ткани. - Хорошо, беги. Только сначала доставь мне удовольствие.

Анна подхватила юбку, побежала. Ему не составило труда догнать ее. Охотник поймал ее за шнуровку корсета на спине, дернул назад, другой рукой вцепился в косу, свернутую улиткой и заколотую на затылке. Потащил за собой. Анна закричала.

- Кричи сильнее, - расхохотался он, швыряя ее на камни. Она успела выставить перед собой руки, чтобы не разбить лицо. Он приподнял ее и перевернул на спину. Острые грани камней вонзились в затылок, шею, плечи, раздирая их до крови. - Кричи давай! Твои крики меня распаляют.

Она напружинилась и влепила ему пощечину. В ответ он ударил ее кулаком в лицо, так что затрещали зубы, а глазные яблоки, взорвавшись мириадами алых искр, кажется, лопнули.

- Еще раз попробуй и убью. Торчишь тут кверху задницей и думаешь, я должен мимо проехать? Расплатишься со мной по полной.

Он накрыл ее подолом платья, затолкав ткань ей в рот и придушив ее. Стянул нижние штанишки. Она не сопротивлялась, почти потеряв сознание. Пришла в себя от дикой боли - болело там внизу и еще камни, на которых она лежала, с каждым толчком глубже вонзались в спину.

Охотник закончил, бросил ее, поднялся, отошел, заправился, застегнул штаны.

- Скажешь кому-нибудь, это снова повторится, - пообещал он, прыгая в седло и пришпоривая коня, пока Анна вяло поднималась.

Она никому не сказала и домой не пошла. Отмылась в ручье, вернулась на то самое место, где охотник насиловал ее несколько часов назад. Ночь провела, сидя над пропастью, слушая крики горных орлов, звериный вой, доносившийся из лесов. Взошло солнце, озарило долину и горы, согрело ее. Анна встала на колени, долго ползала по камням, поднимая их один за другим и придирчиво рассматривая со всех сторон. Один, небольшой, но увесистый, с заостренным краем, понравился ей больше других - его было удобно держать. Анна успокоилась и уселась, завернув камень в фартук, решила ждать столько, сколько потребуется. День...Неделю...Месяц...