— Правда должна? — она поднялась на ноги, проблеск надежды проглядывал сквозь гнев смущения на ее лице. — Скажи мне, что я могу тебе доверять. Скажи мне, что я не была дурой из-за того, что настолько верила в тебя.

— Ты не дура, Софи, — он встал и снова потянулся к ней.

— Разве? — она прошла мимо него по ступенькам. Затем, она развернулась лицом к нему, руки по бокам сжались в кулаки.

— Доминик сказал, что ты знаешь тех бандитов на ферме. И что ты не только дал средства, чтобы снарядить тот корабль, который я видела причаливавшим к берегу в ту ночь, но и то, что ты также ответственен за украденный груз, который на нем был.

В окружающей тьме ее покрытые слезами щеки блестели призрачно белым, а в глазах сиял вызов и негодование. И он осознал, что его Софи исчезла, исчезла, как дух. Та Софи, которая могла бы принадлежать ему: красивая, улыбающаяся графиня, которую он представил там, на кухне в доме ее родственников. Она никогда не будет его.

Отступив от крыльца, он вдохнул полные легкие влажного ночного воздуха. — Доминик ошибся в том, что я знаю этих людей, — уныло ответил он. — Я никогда прежде их не видел. Не узнал я и корабль, который ты видела, или людей, плывущих на нем. У меня было только несколько контактов, что было сделано для того, чтобы ни один человек не знал достаточно, чтобы разрушить всю операцию.

Он подошел ближе к ней, остановившись при отвращении и тревоге в ее лице, когда она отшатнулась. Он засунул руки в карманы брюк, чтобы убедить ее в том, что угрозы он не представляет. — Но, да, я, скорее всего, снарядил это судно. В течение двух лет, после того, как я унаследовал почти прогоревшее поместье, я предоставлял свои склады и частную собственность в распоряжение контрабандистов. Я давал средства, чтобы подкупить таможенных инспекторов, которые подписывали документы о погрузке. Так, чтобы они совпадали с местами назначения, и власти не обращали внимания, когда не совсем легальные или украденные товары проскальзывали через склады вместе с законными товарами.

Она прищурилась. — А кораблекрушение?

Она подразумевала намеренное утопление судов. Убиты из-за груза. Его вина хлестнула его по вискам, заставив его испытать головокружение.

— Да, — прошептал он. — Это случилось, хотя не от моей руки, и я в то время об этом не знал. — Он прижал кулак к груди. — Я клянусь в этом.

— Боже мой, — ее хриплый шепот холодил его душу. И вот тот самый взгляд, которого он боялся, язвительное отвращение было заметно в изгибе ее губ, в стальном блеске в ее глазах.

Он потянулся к ней. — Софи…

— Нет. — Он отошла. Мрачно рассмеялась. — Каждый раз, как я подходила слишком близко к открытию, ты приходил мне на помощь, как я думала. А на самом деле, ты просто отвлекал мое внимание. О, какое неудобство я тебе доставляла.

— Я бы жизнь отдал, лишь бы ты была в безопасности. И сейчас отдал бы.

— Я не хотела твоей жизни, лишь твое сердце.

Если бы только он мог сказать ей, что его сердце принадлежало, и всегда будет принадлежать ей. Но что хорошего предлагать именно то, что она презирала?

Мрачное молчание растянулось между ними. Воздух стал холоднее, церковный двор — темнее, и на мгновение он испугался, что маленький призрак вернулся. Но по своим дрожащим рукам, он понял, что вовсе не внешняя температура понизилась, а каменный холод внутри него поднялся от его конечностей и потом охватил его всего.

Софи шла мимо надгробий, остановилась и снова развернулась лицом к нему. — Туннели. Они слишком хорошо спрятаны, чтобы кто-то мог просто на них наткнуться. Ты, должно быть, знал, где они всё это время. Я полагаю, что, открыв их мне, ты мог продолжать пользоваться ими под предлогом расследования.

— Я клянусь тебе, что до сегодняшнего дня я не знал, где находились эти туннели, или что они вообще они существовали. Я нашел их, потому,… что меня к ней привели.

— Кто? Определенно не Натаниель.

— Призрак.

По ее лицу, он понял, что это показалось ей безумным. И как он мог с этим поспорить? Он не верил в призраков, — или не верил до сегодняшнего вечера. Но, оглядываясь на все, что случилось с тех пор, как он появился в Пэнхоллоу. Это казалось единственным объяснением, имеющим смысл.

Он провел пальцами по волосам, потянув их, пока корни не заболели. — В ту ночь, когда мы познакомились, призрак провел меня через торфяник и до часовни. Это она не дала мне утонуть в тот день, когда мы забирались на скалу. Она провела меня в туннель под домом. И помогла мне проскользнуть через отверстие, которое мы сделали в завале.

Глаза Софи стали такими же ледяными, как туман. Под ее молчаливым взглядом Чад горел, сжимался, умирал.

— Лжец, — ее глаза наполнились слезами, новой горечью. — Только подумать, — Боже, прости меня, я отдалась тебе сегодня. Я отдала себя ради лжи. Призрачного удовольствия, которое я по-глупому считала реальным.

Ее слова рвали его душу. Дрожащая энергия под ее плащом, дала ему понять о ее намерении убежать. Прежде, чем она успела сделать шаг, инстинкт, рожденный из панического и упрямого отказа отпустить ее, захватил его. Он знал, что должен был отпустить ее; ей было бы лучше без него. Но всё же он кинулся к гранитной плите, схватил ее за руку, остановив ее бег. — Мои чувства к тебе — реальны, Софи. Никогда в этом не сомневайся.

— Этого не может быть, так как мужчины, которого я считала реальным, не существует. Если какой-то призрак бродит по этим торфяникам, то это был ты, преследуя меня с иллюзией, которой не существует. — Она старалась вырваться, но он ее удержал. Надгробие стояло барьером между ними, не давая ему подойти ближе или притянуть ее в свои объятия.

— Мужчина, который занимался с тобой любовью, существует; я клянусь, — сказал он. Боль отдачи взорвалась в его голове, он отбросил ее, стараясь найти верные слова. Истинные слова, хотя она могла их и не принять. — Это был я, Софи, не призрак. Я презираю то, что сделал, — те преступления, которые совершил. Я прибыл в Пенхоллоу, чтобы исправить всё это. Попытаться узнать имя того, кто является центром этих всех преступлений, и остановить их раз и навсегда.

— Почему я должна тебе верить? — ее голос звучал отдаленно, словно сквозь преграду.

— Мне так жаль… чертовски жаль… ты оказалась вовлечена во все это. Я попытался отослать тебя прочь, — боль охватывала его череп. Он моргнул, и поднял свободную руку, чтобы вытереть ледяной пот со лба. — Я пытался держаться подальше от тебя. Я не мог, я… я…

— Что с тобой не так? — слова колебались, словно она говорила под водой. Ее фигура затуманилась, когда темная дымка заполнила его зрение. Он покачнулся.

Потянувшись, он схватился за край надгробия. Вместе с тем он отпустил Софи, но она не убежала. Хотя казалось, что она собиралась, но неуверенно посмотрела на него. Он закрыл глаза и попытался сохранить равновесие, открыв их, когда почувствовал легкое давление на своих плечах. Ее руки.

Своими руками он схватился за край надгробия. Каким-то образом ее нежное, но твердое прикосновение дало ему силу, чтобы сразиться с той болезнью, которая настолько неожиданно подкосила его. Тяжело дыша, он выпрямился. Боль отступила, а в голове начало проясняться.

— Ты заболел? — спросила она, испытывая беспокойство, и он молился Господу, чтобы оно ему не привиделось.

А могла ли она действительно… переживать за него?

ГЛАВА 21

Голова Софи закружилась от суматохи последних дней. Смерть. Оружие. Туннели. Нападение. А теперь еще и это ужасное признание и невероятные объяснения Чада. Они свались на нее, как смертельно опасный прилив, сбив ее с ног и оставив барахтаться.

Граф Уайклифф, английский пэр… контрабандист? Преступник, которому не стоило доверять так же, как и тем бандитам с фермы? А теперь, к тому же, эта смехотворная сказка о призраках, — как будто не он сам совершил эти страшные деяния, а его направила чья-то рука. Как она могла так в нем ошибиться?

И когда его дрожащие плечи под ее ладонями стали неподвижными, она отдернула руки, боясь, что даже такой контакт с ним сделает ее восприимчивой к его лжи.

У нее всё внутри сжималось от пульсирующего сожаления. Она отдала свою невинность человеку, который, несмотря на теперешние заявления, не собирался ей ничего говорить. Унижение вызвало слезы, которые она не хотела — отказывалась — проливать. Ветер обдувал холодом ее щеки. Сжатыми в кулаки руками она вытерла последнюю влагу, откинула волосы с лица и подняла подбородок.

— Ты говоришь о призраках, — ровно заговорила она. — Всё, что ты мне говорил, всё, что мы пережили, было лишь призраком истины. Может быть, это была моя вина. Ты прав. Ты не раз старался отослать меня прочь, а я тебя не слушала. Я верила в сон и отказывалась просыпаться. Но теперь я проснулась. И впервые я ясно вижу тебя.

Она быстро прошла до конца ряда надгробий и посмотрела на торфяник.

Софи скорее почувствовала, чем услышала, как он подошел к ней. Девушка ругала себя за то, что испытывала острую нежность, которая, казалось, существовала по собственной воле. Даже сейчас он был центром ее женских желаний.

Она подпрыгнула от искорки, появившейся от прикосновения его пальцев к ее затылку.

— Не отворачивайся от меня, Софи.

Она услышала мольбу в его голосе, отчаянную надежду. Не в силах устоять, она мельком посмотрела на него через плечо. Казалось, сама жизнь покинула его черты, и на мгновение Софи испытала ужасное сомнение.

Мог ли он вовсе не заботиться о ней, и, тем не менее, быть настолько посеревшим, настолько расстроенным?

— Холодно, — заметила она. — И нечего нам делать в этом заброшенном месте.

— Оно не заброшено, если ты и я здесь вместе. — Чад обошел ее, и они оказались лицом к лицу. Он дотронулся до ее щеки, кончики пальцев обожгли ее кожу. — Можешь ли ты отрицать магию этой часовни? Она всегда появлялась, когда нам было необходимо, но никогда в одном и том же месте.