Окленд растянул губы в улыбке. Хотя он повернулся к нему, у Фредди появилось ощущение, что мысли Окленда заняты вовсе не разговором.

– Конечно, – самым любезным голосом сказал Окленд. – Конечно, Фредди. Как умно с твоей стороны. Я не сомневаюсь, что ты прав. Эти костюмы. Абсолютно верно. И шляпы. – Он помолчал. – А теперь отчаливай, Фредди. Я собираюсь пройтись. В одиночестве.

Фредди знал, когда брат подшучивает над ним; чувствовал он и когда его не хотят видеть. Он сердито и подозрительно посмотрел на брата и, расставшись с ним, направился к дому.

Как только он исчез из виду, Окленд бросил книгу, огляделся по сторонам и, выйдя из часовни, бегом бросился к березовой роще.

Дженна опередила его и уже была там. Как только она увидела его, то сразу же поняла – что-то случилось. Окленд не мог держать в узде эмоции: старание скрыть чувства, которые вызвал у него разговор с Фредди, заставило его побледнеть от гнева, а зеленые глаза блестели от злости.

Дженна была знакома с этим выражением. Она также знала, кто вызвал его. Они много раз говорили на эту тему.

– Ох, Окленд, Окленд. – Она обняла его. – Не надо. Остынь, не думай о нем.

– Не думать? – взвился Окленд. – Как я могу? Он тут. Я должен общаться. Он у меня перед глазами. Сидеть с ним за столом. Делать вид, что он просто гость, как все остальные. Делать вид, что я не замечаю те улыбочки… те прикосновения, которыми они обмениваются, когда думают, что их никто не видит. У меня появляется желание…

– Окленд…

– Ты обращала внимание на его руки? У него крошечные белые ручки. Он кичится ими. Я думаю, он их мажет каким-то кремом – от него противно несет гвоздикой. Я смотрю на его руки… они никогда не бывают в покое… Он вечно жестикулирует ими, размахивает… и думаю: «Должно быть, они ей нравятся. Моей матери должны нравиться такие руки». Как она может быть такой слепой? Почему они все слепы? Шоукросс. Друг дома. Писатель. Я читал его книги – она меня заставила прочесть. Мелкая дешевка, мне от них захотелось вырвать…

– Окленд, не надо. Только не сейчас.

– Ты понимаешь, что я могу убить его? Прикончить, как бешеного пса.

– На самом деле ты так не думаешь.

– Не думаю? Ты ошибаешься. Это будет очень легко: один выстрел – и все. Или, может, вместо меня это совершит отец – прошлой осенью мне показалось, что он сделал такую попытку, но промахнулся, к сожалению.

– Это был несчастный случай, Окленд…

– Так ли? Или предупреждение? Во всяком случае, он предупрежден еще полгода назад, но продолжает ошиваться здесь. Самодовольно ухмыляться. Подмигивать. Вонять дешевыми духами. Опять намеки на высокие титулы. Он использует нас и в то же время презирает. Он презирает даже мою мать. Он не любит ее – она ему даже не нравится. Он всегда говорит с ней свысока. Этот художник, этот писатель… «О, но моя дорогая леди Каллендер, разве вы не читали?..» Мне хочется взять его за глотку и вытрясти из него душу, чтобы никогда больше не слышать этот омерзительный писклявый голос. Как только она терпит его?

Дженна сделала шаг назад. Окленда трясло от гнева. Имитация Шоукросса – Окленд отлично подражал людям – была полной.

– Ты не должен так говорить. – Она помолчала. – Я тебя не узнаю, когда ты такой.

Окленд не ответил. Он продолжал стоять в окружении берез, и тени их веток голубоватыми пятнами падали ему на лицо. Казалось, что он даже не видит ее.

– Мне лучше уйти, – сказала Дженна. Она двинулась было уходить. Ее движение наконец заставило Окленда очнуться.

– Нет. Не надо. Дженна… – Он перехватил ее, резко притянул к себе и, не отрывая глаз от ее лица, стал касаться его, после чего – все еще полный гневного возбуждения – зарылся у нее в волосах.

– О Господи, о Господи, о Господи. Не уходи. Дай мне прикоснуться к тебе. Держи меня, Дженна. Прогони всех и вся. Сделай так, чтобы все ушло.

* * *

– Боже, спаси меня. Куда же все подевались?

Древняя миссис Фитч-Тенч с трудом приподнялась. Распрямив спину, насколько это ей удалось, она вытерла глаза платком, извлеченным из кожаной емкости, которую продолжала называть ридикюлем, и наконец стала осматривать сад. Миссис Фитч-Тенч могла быть глуховата, но зрение у нее было отменным, особенно на дальнее расстояние. Сад был пуст.

– Не знаю, миссис Фитч-Тенч, – мрачно ответил Фредди.

– Что ты говоришь, мой дорогой мальчик?

– Сказал, я не знаю, миссис Фитч-Тенч! – гаркнул Фредди. – Думаю, все пошли переодеваться. Скоро наступит время чаепития.

– Чаю? Чаю? Конечно же, нет. Мы только что встали из-за ленча.

– Уже почти четыре часа, миссис Фитч-Тенч! – завопил Фредди. – Чай подадут в половине пятого. Ленч был несколько часов назад. Вы уснули.

Миссис Фитч-Тенч укоризненно посмотрела на него:

– Чушь, мой дорогой Фредди. Я никогда не засыпаю. Просто я немного отдохнула. Но я уже иду, уже иду. Ох, дорогой мой, да… Если скоро подадут чай, как ты говоришь, то мне надо пойти к себе…

Фредди встал. Он помог миссис Фитч-Тенч подняться, собрать ридикюль, зонтик, пяльцы с вышивкой, футляр лорнета, томик стихов и шаль. Когда миссис Фитч-Тенч наконец добралась к себе, Фредди вернулся на террасу.

Он еще больше впал во мрачность. Он был обеспокоен и испытывал чувство вины, потому что, несмотря на недавнюю решимость воздерживаться, снова проголодался. Также он маялся от тоски, что не могло улучшить его настроения, все как-то проходило мимо него. Нигде не было ни следа матери, и никого из гостей. Мальчик куда-то провалился. Фредди мельком заметил, что Окленд нырнул в дом через боковые двери, словно бы стараясь никому не попасться на глаза.

Отец тоже вернулся. Фредди видел, как он вывалился из леса, подобно слоноподобному быку; лицо его снова было багровым, он размахивал руками и орал на бедного старого Каттермола. Затем он забухал по террасе и исчез в доме. Он прошел вплотную к Фредди, не потрудившись даже обратить внимание на присутствие собственного сына.

Псих! Фредди уставился на мирный пейзаж перед собой и посмотрел на часы – десять минут пятого, чай будет через двадцать минут – и решил вернуться к себе в комнату, чтобы помыть руки. Он почистит зубы новым зубным порошком – да, лучше избавиться от запаха табака до встречи с матерью.

Приготовления к чаю заставили его оживиться. Насвистывая, он вошел в дом. Он погладил по голове чучело оленя, которого Дентон застрелил в своем шотландском поместье десять лет назад. Поскольку к нему вернулось хорошее настроение, он взбежал по лестнице, прыгая через две ступеньки, и повернул по коридору в западное крыло.

Его мать практиковала раздельное размещение мужчин и женщин: западное крыло предназначалось для размещения холостяков, хотя, это Фредди хорошо знал, никто и не предполагал, что холостяки будут послушно оставаться в нем. Их старания найти комнату женщины, которая им нужна, облегчались тем, что Гвен пришпиливала карточки с именами к дверям спален. Таким образом поиски не занимали много времени.

Проходя мимо дверей, Фредди читал имена на них. Он бросил взгляд в конец коридора, где, отделенная от всего остального дома небольшим холлом, размещалась Королевская спальня, лучшая комната в доме. Фредди ухмыльнулся: сегодня вечером Эдвард Шоукросс будет кататься, как сыр в масле.

Собственная комната Фредди была на втором этаже, почти прямо напротив Королевской. По-прежнему насвистывая, он стукнул в дверь к Окленду, открыл ее и убедился, что в помещении пусто. Побарабанив по дверям Мальчика, он тоже не получил ответа и, полный дружелюбия, открыл ее.

Распахнувшись, она представила его взгляду Мальчика, сидящего на кровати. Руками он обхватил голову и не отрывал взгляда от пола. На кровати рядом с ним валялись штатив и камера.

– Чай! – заорал Фредди. – Идем! Через пятнадцать минут подадут чай. Разомни ноги! Говорю тебе… – Фредди остановился, глядя на брата. – Что-то случилось? Ты прямо зеленый.

– Мне не хочется чаю. – Мальчик поднял глаза на Фредди. Лицо у него было залито бледностью. Его украшали какие-то потеки, и на мгновение у Фредди зародилось подозрение, что его самый старший брат плакал.

– Черт побери! Ты в самом деле какой-то странный. С тобой все в порядке?

– Совершенно. – Мальчик встал. Он повернулся спиной к брату и стал подчеркнуто возиться со штативом. – Тут что-то жарковато. Нечем дышать. Черт бы побрал эту проклятую штуку.

Эти слова изумили Фредди, потому что брат никогда не чертыхался.

– Винт пропал, – растерянно сказал Мальчик. – Один из винтов для ножки. Теперь без него они не будут стоять прямо и…

– Наверно, ты его где-то уронил. Хочешь, я поищу?

– Нет. Не хочу. Ради Бога, оставь ты это дело, ладно, Фредди? – К удивлению Фредди, брат повернулся к нему едва ли не с яростным выражением лица. – Я сам найду его. И помощи мне не надо. И я не нуждаюсь, чтобы ты объяснил мне, как устанавливать штатив…

– Хорошо, хорошо. Я всего лишь хотел тебе помочь. Не стоит сносить мне голову с плеч. Да что вообще с тобой?

– Я говорил тебе. Душно. Голова болит. Слушай, оставил бы ты меня в покое, а?

Скорчив гримасу в спину Мальчика, Фредди послушался.

Оказавшись в своей комнате, он снова стал насвистывать. Сначала у Окленда был приступ плохого настроения, потом – у Мальчика; ну и черт с ними обоими и с их настроением. Фредди направился к умывальнику. Он уже потянулся за зубной щеткой, но вдруг замер.

На постели лежал его вечерний костюм. Брюки, фрак, пластрон рубашки и… то, на что уставился Фредди. На белоснежной глади рубашки лежало… лакомство: один из марципановых птифуров, что мать подавала к кофе. Он был в маленькой бумажной вощеной коробочке и – к счастью – не оставил пятна на рубашке, хотя уже слегка подтаял.

Фредди отнюдь не обрадовался. Это Артуру пришла в голову идея так пошутить?

Он дернул шнур колокольчика, а потом вышел на площадку лестницы.