Чёрт меня понёс! Вечно ищу приключений на свою…

– Подождите! – забеспокоились в трубке. – К вам выезжает кардиобригада.

– А чего мне ждать? Я все равно не знаю, кто это, и ничего не смогу вашей бригаде рассказать, кроме того, что просто ехала мимо.

– Так положено, – строго говорят мне.

И я остаюсь. Только опять перехожу на другую сторону и сажусь в свою машину. Когда, в самом деле, эти врачи приедут!

– Мама, – спрашивает с заднего сиденья Мишка, – а почему мы не едем?

– «Скорую помощь» ждём, – вздыхаю я.

Сын опять затихает, привычно придерживая рукой своего товарища, который во сне все норовит сползти с сиденья вниз. Михаил Лавров. У него фамилия отца, а я при разводе взяла свою девичью – Павловская.

Интересно, что в станичной школе, где я училась, мои учителя, вызывая меня по журналу, делали ударение на первом слоге, а в институте – на втором.

– Ванесса Павловская! – с восхищением повторял некто Евгений Лавров, ставший впоследствии моим мужем. – Отлично звучит.

Но потом, когда поднялся вопрос о перемене моей фамилии, стал настаивать, чтобы я взяла его – Лаврова.

– Тоже не последняя фамилия в Москве, – хвастался он.

– А у нас в крае – фамилия как фамилия. Лавровых полно. Как и лаврового листа, который везут к нам из Абхазии мешками…

Любила я приколоться над Женькой, уж слишком он носился то со своей московской пропиской, то с фамилией, то с мамашей, которая была дочерью "…той самой, – он закатывал глаза, – Лавровой".

Ту самую я видела в своей жизни всего лишь один раз и, надеюсь, последний. Наша встреча произвела на меня неизгладимое впечатление. Даже сейчас я иной раз просыпаюсь среди ночи в холодном поту и спрашиваю себя: почему я, вместо того чтобы отбрить её, убрать с холеной физиономии презрительное выражение, что-то бекала-мекала и позволяла ей вести свою партию так, как заблагорассудится? Позволяла смешать себя с грязью, поселить в моей душе неуверенность в собственной значимости на всю оставшуюся жизнь! Шесть лет с той поры прошло, а я всё не могу избавиться от мысли, что только один этот мой поступок бросил тень на моё доброе имя на вечные времена. По крайней мере все эти шесть лет я отчетливо помнила…

Меня приводит в себя звук сирены. Подъехала «скорая помощь». Я опять выхожу из машины…

Врачи действуют быстро. Определяют:

– Жив!

И быстро грузят мужчину на носилки.

– Скажите свою фамилию, – не столько говорит, сколько требует молодой врач, не без интереса посматривая на меня.

Я сую ему в руки визитку и иду к своей машине.

– Возможно, нам придется сообщить в милицию, – кричит он мне вслед.

Мой сын опять спрашивает:

– Теперь поедем?

– Поедем, – говорю я. Объяснять ребенку, отчего мы здесь торчим, не хочется.

Не станешь же в самом деле сожалеть, что помогла человеку. Может, его ещё спасут…

«Лянчия» Кати въезжает во двор почти одновременно со мной, и она переносит спящего Димку в свою машину, пока я держу над ними зонт.

На мой вопрос, не зайти ли к нам в квартиру, подруга лишь отрицательно мотает головой.

– Устала как собака, – бормочет она, – сейчас впору упасть рядом с Димкой и не просыпаться до утра… А где ты задержалась-то?

– Ждала «скорую». Одному мужчине стало плохо.

– А, служба спасения, – кивает она, идя к своей машине под моим зонтом. – Да убери ты его!

Это она о моем зонте. Вот и делай людям добро!

– Не сердись, – просит она мне в спину. – Сегодня такая гадость вылезла: моя работница послала мою же модель на конкурс под своим именем, представляешь? Стала ее увольнять, а она на колени бухнулась. Рыдает. Причитает, мол, это всё оттого, что еёзависть обуяла: почему одним всё, а другим – ничего!.. Какой-то цирк, честное слово! Можно подумать, что зависть – оправдание непорядочности…

Я возвращаюсь и обнимаю Катю. Да по сравнению с ее бедами мои – так себе, и не беды вовсе. Подумаешь, воспоминание, которое шесть лет не дает мне покоя. И на память сразу приходит анекдот.

– Вот послушай: гуляют по глубокому снегу дог и такса. Дог говорит: «У меня уже ноги замерзли!» А такса: «Мне бы твои проблемы!»

Катя бледно улыбается:

– Это ты обо мне?

– Нет, о себе.

– Он хоть молодой?

– Кто?

– Ну, этот, тобой спасенный.

– Скорее пожилой.

– А в дамском романе он был бы молод и красив.

– Так то в романе.

Я ободряюще киваю терпеливо ждущему сыну, который смотрит на нас в приоткрытую дверь машины.

– Иди-иди, Мишка уже заждался.

Катя уезжает, а я иду к машине, вынимаю свое дорогое, любимое, вкусно пахнущее чадо и несу его в подъезд.

– Мама, я уже большой, – солидно говорит он, высвобождаясь.

Насколько его папочка не чувствовал за нас с Мишкой никакой ответственности, иначе не бросил бы нас в трудную минуту, – настолько мой сын жутко ответственный ребенок. Он никогда не съест вкусненькое, чтобы со мной не поделиться. Всегда спрашивает, не замерзла ли я, не плохое ли у меня настроение и почему. Если я кладу ему на тарелку что-то, а себе нет, он непременно спросит:

– А тебе осталось?

– Осталось-осталось, заботливый ты мой!

Дома я быстро разогреваю в микроволновке тушеную говядину. Что поделаешь, мы с сыном по гороскопу Львы, нам без мяса никак. Мишка никогда не откажется сесть со мной за стол, если к ужину натуральное мясо. Пусть даже незадолго до этого их в садике кормили.

Выходя из-за стола, он солидно благодарит:

– Спасибо, мама, было очень вкусно.

Через некоторое время я слышу из его комнаты звуки битвы, которые обычно производит мой сын, когда кричит за представителей обеих сражающихся армий поочередно, перемежая крики людей звоном мечей – или взрывом бомб. Даже фырканьем лошадей.

Помыв посуду, я усаживаюсь в кресло перед телевизором, наугад ткнув пальцем кнопку какого-то канала. На экране бубнит не то ученый, не то парапсихолог, но я не прибавляю звук, привычно уносясь в свое ретро.

Евгений Лавров появился в нашем институте на третьем курсе, переведясь к нам из своего крутого московского вуза. Крайне редко случалось, что от нас кто-то, жутко талантливый, переводился в Москву, но чтобы наоборот… По крайней мере на моей памяти такого прежде ни разу не происходило.

Конечно же, как всякое неординарное событие, это сразу обросло слухами и сплетнями. Говорили, что Лавров – сын богатых и знаменитых родителей, вырос, не зная ни заботы, ни труда, получал все, что хотел, и потому не слишком утруждал себя соблюдением норм морали. На этой волне и совершил что-то криминальное; якобы по вине Евгения погиб человек и его могли упечь в тюрьму на долгие годы, но тут мать с отцом подсуетились и отправили балованное дитя с глаз долой, вроде как в ссылку, в наш город.

Женя совершил что-то ужасное?! В это могли поверить только неудачники и завистники. Так я тогда думала. Потому что Лавров был похож не на аморального типа, а на прекрасного принца. Особенно внешне. Белокурые вьющиеся волосы венчали высокий гладкий лоб. А его безукоризненные стрельчатые брови, сходящиеся на переносице! Таким могла позавидовать любая девушка. А глаза! Что у него были за глаза: ясные, голубые, временами темнеющие чуть ли не до насыщенного синего цвета. У меня начинала кружиться голова, стоило чуть дольше обычного засмотреться в них.

Институт физкультуры имеет свою специфику. По крайней мере все его студенты так или иначе связаны со спортом. Причем многие молодые люди вполне именитые. Кое-кто состоял даже в сборной страны, участвовал в состязаниях на первенство мира. У меня, к примеру, имелось звание мастера спорта международного класса по карате и мастера спорта России по самбо. Однажды я выступала за Россию на первенстве Европы… В таких, прямо скажем, не самых привычных для женщин видах спорта.

Когда я ещё в восьмом классе стала ездить на занятия в районный центр в детско-юношескую спортивную школу, мама первое время ворчала:

– Ходила бы, как все дети, в школьную секцию!

А папа неожиданно встал на мою сторону:

– Это что же, тем, кто в районе живёт, и спорт особый, а нам, кроме легкой атлетики, ничего не светит?

И у нас как везде. Подмосковье завидует москвичам. Районные центры – краевому, а такие, как мы, совсем уж из далекой провинции, – тем, кто живет в районном центре.

Даже сейчас среди женщин не много рукопашниц, а уж семь-восемь лет назад и подавно было – раз-два и обчелся! Но я вообще настырная. Уж если чего захочу, то иду к цели, сметая возникающие на пути препятствия. Нет, конечно же, не любой ценой, но трудностей не боюсь. Я успела понять: трудности, кажущиеся таковыми, преодолеваются, если этого хотеть.

Как ни трудно было мне прорываться к вершинам спортивного мастерства, я и в самом деле смогла добиться ощутимых успехов.

Вскоре мои родители стали гордиться тем, что обо мне пишут не только районные, но и краевые газеты. Мама вырезала из газет статьи обо мне и складывала их в особую папочку. Время от времени вырезки отправлялись брату в Питер, чтобы и он мог погордиться сестрой.

Благодаря увлечению спортом я в свое время уехала из родной станицы Тихомировской, чтобы навсегда осесть в городе. Пришлось постараться, чтобы городские приняли меня за свою. Товарищи-спортсмены хихикали над моим фрикативным «г», над моим «шо» вместо «что». Да мало ли…

Но к моменту встречи с Лавровым я была уже вполне обтесана, чтобы общаться хоть и с москвичом. И в сексе я не была новичком. Кое-чему меня научил ещё в шестнадцать лет один очень продвинутый мальчик из нашего спортивного общества «Динамо».

Но это я сейчас так спокойно говорю об этом, а тогда…

Я не разделяла мое увлечение Лавровым на части: это моральная часть, это сексуальная… Я просто ходила будто сомнамбула, ничего не замечая вокруг, кроме него.

Правда, в отличие от многих моих сверстниц мне хватало ума не слишком обольщаться, когда я заметила, что и Женя обращает на меня внимание. Даже в мыслях я старалась не слишком мечтать о том, что такой блестящий юноша, как Женя Лавров, мог в меня по-настоящему влюбиться. Я вообще долгое время не понимала, что красива. Как-то стыдно было думать так о себе.